ТОПОЛЬКИ или несколько дней из жизни психбольницы (глава I-IV)

− Не те нынче шизофреники! Раньше много больных было с манией величия, одних «Наполеонов» бывало человек пять в отделении, три-четыре «Сталина», пару «Гитлеров». Они такие политические дебаты устраивали, разрабатывали планы захвата мира! А теперь лежат одни больные с манией преследования…

Чем больше я работал в психиатрической лечебнице, тем больше понимал, что психбольница – это огромный живой организм, который работает и живёт независимо от смены политических режимов…

 Глава I. «Дом душевнобольных»

В то время я работал в психиатрической больнице. На многих людей слова «психбольница», «психушка», «сумасшедший дом», «дурдом», «дурка» наводят животный страх. Но для меня это были одни из лучших лет моей профессиональной жизни.

Два ряда высоких серебристых тополей растут по обе стороны дороги, ведущей к психиатрической больнице. «Топольки» – так ласково называют район психиатрической больницы местные жители. И когда говорят: «увезли на Топольки», всем понятно, что речь идёт о знаменитой на весь бывший Союз психиатрической больнице. Корпуса больницы в виде одно- или двухэтажных зданий разбросаны на площади в несколько гектаров. Более века здания достраивались, и количество их увеличивалось. В 19-м веке изначально было построено одно здание – «Дом умалишённых» и предназначалось оно для лечения и содержания двадцати больных. С годами психиатрия развивалась, общество поняло, что часть его сограждан на определённое (а иногда, и на неопределённое) время нуждается в изоляции, наблюдении, и, конечно же, лечении. Контингент пациентов становился всё более разнообразным, и «Дом умалишённых» преобразился в «Дом душевнобольных», а затем и в психиатрическую больницу.

Количество психбольных с годами почему-то увеличивалось. И вот, к концу 20-го столетия около двух тысяч психически больных лечились в тридцати отделениях.

Я – врач-невролог, и моя работа заключалась в консультативной помощи пациентам больницы, у которых были заболевания нервной системы. Ведь психбольные, как и другие люди, могут болеть множеством других, не психических, болезней. Вы спросите: «Чем же невролог отличается от психиатра?» Психиатр лечит «душу» человека, его психику, то, чего нельзя увидеть ни под каким микроскопом или томографом. А нервные болезни имеют чёткий анатомический субстрат: конкретный участок головного или спинного мозга, нервы, которые пронизывают всё наше тело. Невролог лечит все остальные, «не психические», болезни нервной системы.

Каждое отделение больницы располагается в отдельно стоящем здании, вокруг которого есть своя территория, окружённая высоким кирпичным забором. Все на этой территории: персонал и больные, занимаются приусадебным хозяйством. В зависимости от приоритетов заведующих отделениями, кто-то выращивает цветы, зелень, кто-то овощи или фрукты. Здесь же больных «выгуливают».

До обеда я ходил из одного отделения в другое, осматривал больных, проводил диагностику и назначал лечение, давал рекомендации по обследованию. Каждый врач-психиатр имеет свой кабинет, ординаторская есть только в реанимации. После осмотра больных и записи в медицинских картах, я заходил в кабинет лечащего врача, где уже ждал горячий чай или кофе, и мы в спокойной, неторопливой беседе с гостеприимными хозяевами обсуждали их пациентов. В этих беседах-консилиумах мы узнавали много нового для себя, и это было особенно полезно для наших пациентов.

На территории больницы располагается заказник с огромными столетними дубами, в ветвях которых резвятся белки. Переходя от одного отделения к другому, мне нравилось проходить между этими дубами. Подходишь к дереву, касаешься его рукой и чувствуешь, как энергия Вселенной проникает в тебя. Не зря в русских былинах и сказках богатырь становился у крепкого дуба, обнимал его, упирался лбом в его ствол и чувствовал, как тело его наполнялось силой, после чего он отправлялся на подвиги. Так и я, после консультаций особо тяжёлых больных, проходя через дубовый заказник, чувствовал, как мышцы наполнялись энергией, а мозг снова обретал способность мыслить. После чего я направлялся в следующее отделение совершать свои «медицинские подвиги».

Глава II. Реанимация

Нередко размеренный темп моих консультаций прерывался срочной консультацией в Отделении реанимации и интенсивной терапии (ОРИТ), в которое очередной автомобиль «Скорой медицинской помощи» привозил подобранного на улице человека без сознания или в состоянии невменяемого алкогольного опьянения, реже больных привозили из дома. Основная группа пациентов ОРИТ психбольницы – это люди в алкогольной коме или с «белой горячкой», передозировкой наркотиками или после суицидов.

Заходишь в реанимационный зал, там всё белое, чистое, одежда пациентов снята и отдана на дезобработку. Под белыми простынями лежат обнажённые люди с фиксированными к кроватям руками и ногами. Чаще всего они молчат или мычат, некоторые произносят нечленораздельные звуки и пытаются, отмахиваясь от «чертей», которых «видят», вырваться из пут и упасть с кровати. Некоторые пациенты находятся под аппаратом искусственного дыхания. С ними не поговоришь, даже осмотреть толком не всегда удаётся, а часто такие больные имеют сопутствующие травмы головы: сотрясения, ушибы мозга, внутричерепные кровоизлияния. Но произведённый осмотр, несколько слов с реаниматологом, сделанная люмбальная пункция (введение иглы в позвоночный канал на поясничном уровне с целью анализа спинномозговой жидкости), быстро полученные результаты анализов, опыт и интуиция помогают поставить правильный диагноз.

Все реаниматологи в ОРИТ – мужчины, а заведующая – женщина. Хрупкая, но бойкая и опытная. Доктора все молодые. Только одному больше пятидесяти. Поджарый красавец с усами. Коллеги ласково называют его «дед» и шутят, что он любит на дежурстве в свободное время подремать в барокамере, поэтому «хорошо сохранился».

Наконец, больные ОРИТ проконсультированы, консилиум проведен, мозг «кипит» от напряжения. И тут заходит симпатичная медсестричка и приглашает докторов на обед. Надо отметить, что доктора и медсёстры этого отделения – одна дружная семья. Больница располагается на самой окраине города, и большинство сотрудников живут в прилегающих сёлах. Поэтому обед всегда по-сельски вкусный и обильный: сало, картошка, овощи-фрукты, соления, ну и, конечно, «5 капель для здоровья» всегда найдутся.

Глава III. От депрессии к мании

Усталость уже не чувствуется. Все больные осмотрены, а ещё есть час-полтора свободного времени. Любимое время рабочего дня! Иду к себе в кабинет. По дороге захожу в больничную библиотеку. Старые медицинские книги середины прошлого века, но сколько в них полезных и новых для меня знаний! С книгой в руке прохожу мимо аллеи цветущих лип. Какой запах! А на деревьях, словно сказочные звери, сидят психбольные и занимаются трудотерапией, собирая липовый цвет, из которого им же будут готовить вкусный, ароматный и целебный чай.

Поднимаюсь в отделение и слышу невообразимый шум: топот десятка ног по деревянному полу, возбуждённые женские голоса и музыка…Звучит пианино.

– Что у нас происходит? – спрашиваю дежурную санитарочку.

– Больные танцуют, – приветливо отвечает Людмила Ивановна.

Немного в недоумении иду по коридору, наталкиваюсь на врача-психиатра Надежду Сергеевну. Она, поймав мой удивлённый взгляд, с улыбкой говорит:

– Мушалова перешла из трёхмесячной депрессии в маниакальное возбуждение.

Подхожу к холлу и вижу: около десяти женщин разного возраста с растрёпанными волосами, взявшись за руки, почти галопом водят хоровод в каком-то диком экстазе, а за пианино сидит Мушалова и с горящими глазами красиво играет музыку, темп которой совсем не соответствует «дикому танцу». Танцующие не обращают на меня никакого внимания, и я прохожу к себе в кабинет.

Мушалова больна маниакально-депрессивным психозом, который сейчас называют «биполярное аффективное расстройство». Болезнь характерна тем, что у одного человека чередуются периоды депрессии и маниакального возбуждения. Иногда депрессия бывает настолько жуткой, что больные пытаются покончить с собой, а в период мании могут быть агрессивны к окружающим. Почему-то этим заболеванием чаще болеют творческие люди.

Ну вот я и в кабинете. Делаю чай или кофе, беру медицинскую книгу, взятую в больничной библиотеке, и сажусь в деревянное кресло-качалку, сделанное лет пятьдесят − семьдесят назад и придающее особый временной шарм текущему моменту. Неповторимое ощущение: горячий напиток в одной руке, книга − в другой, покачивание кресла…

Мысленно проведен анализ сегодняшних больных, и, наконец, погружение в книгу, написанную несколько десятилетий назад и не утратившую своей актуальности. Абсолютное душевное равновесие, почти нирвана! Новая, современная медицинская литература зачастую написана сухо и воспринимается тяжело, как чисто-научная, а эти старые книги читаются, как художественные произведения. Возникает ощущение, что знания из древности, как таинство, передаются в мой «современный» мозг. Сидя в кресле-качалке мне представлялось, что я буду здесь работать до пенсии.

Глава IV. Шизофрения

Немного о профилях отделений психиатрической больницы... Отделения есть «острые» и «хронические». Женщины и мужчины находятся в разных зданиях. Кроме того, есть детское, подростковое, психосоматическое, гериатрическое отделение для лечения пожилых людей, инфекционное, туберкулёзное, отделение для принудительного лечения, отделение неврозов, наркологическое и отделение реанимации и интенсивной терапии. 

В «острых» отделениях лечатся больные преимущественно с параноидной шизофренией, острыми психозами, многие из них находятся в состоянии возбуждения, испытывают галлюцинации. Шизофреник не осознаёт реальность происходящего вокруг. Мысли, возникающие в его воображении, и все те события, которые происходят в действительности, перемешиваются в голове.

В один из первых моих визитов в такое отделение, заведующий, потомственный психиатр Андрей Иванович Григоренко, знакомя меня со своей «вотчиной», с сожалением сказал:

– Не те нынче шизофреники! Раньше много больных было с манией величия, одних «Наполеонов» бывало человек пять в отделении, три-четыре «Сталина», пару «Гитлеров». Они такие политические дебаты устраивали, разрабатывали планы захвата мира! А теперь лежат только больные с манией преследования: то инопланетяне ими интересуются, то КГБ. Обмельчали амбиции у народа-то. А в 80-х, помню, лежал у нас больной, который себя Булгаковым считал, так он наизусть каждый день санитарам «Мастера и Маргариту» читал. Вот память была! И «Басё» был, японский поэт. Начнёт хокку читать, сначала на русском, потом на японском. Все больные на время успокаивались, вслушиваясь и пытаясь осмыслить. А когда у них не получалось осмыслить японскую речь, начинали кричать и бросать подушки в оратора. И тот, плача, что никто его не понимает, пытался сделать себе харакири.

– А сколько талантливых людей было среди наших пациентов, – продолжал с нотами грусти Григоренко. – Насмотрятся галлюцинаций, потом картины рисуют не хуже Дали или Браунера. У нас целая картинная галерея есть своя, – продолжал доктор, показывая мне вывешенные в холле картины. Он остановился возле картины, на которой на белом снегу лежал разрезанный ярко-красный арбуз. Картина была подписана размашистой подписью  «больной З. Ивахин, 2-я палата».

– Раньше ведь у нас арбузов зимой не было. Я и говорю Ивахину: «Где ж ты, братец, арбузы зимой видел?» А он говорит: «Да, вот, прошлой зимой видел». Я ему дозу нейролептиков и увеличивал. А теперь и сам арбузы зимой вижу, в магазинах круглый год продают. Может и этих зверолюдей когда-нибудь увидим, – Андрей Иванович провел рукой в сторону картин, на которых были изображены фантастические полулюди-полузвери.