ПРЕРВАННЫЙ ПОЛЕТ

В тот теплый июньский день меня вызвали на консультацию в отделение реанимации и интенсивной терапии (ОРИТ). Я – врач, невролог. В то время мне было 26 лет, знаний в голове было предостаточно и, несмотря на небольшой опыт работы, особенно в психиатрической больнице, я был полон энергии и желания помогать страждущим.

ОРИТ психиатрической больницы специализируется на отравлениях химическими веществами, чаще алкоголем, наркотическими препаратами, и суицидах. Большинство пациентов этого отделения – алкоголики, деградированные личности, которые и личностями уже нельзя назвать. Некоторых в отделении называют «овощами», так как они ведут даже не животный образ жизни, а растительный (вегетативный) – глаза смотрят непонимающим взглядом, вместо речи – отдельные звуки или слоги, их руки и ноги совершают хаотичные движения, а смыслом жизни «бывшего человека» является совершение физиологических отправлений, даже поесть и попить самостоятельно они не могут. Бывший мозг бывшего человека не может выполнить два действия последовательно: проанализировать желание и дать команду мышцам на его реализацию, потому что функцию анализа выполняет кора головного мозга, а у «овоща» её практически нет, она разрушена алкоголем.

Очевидно, что с таким пациентом не поговоришь, нет смысла спрашивать у него, на что он жалуется, интересоваться его историей жизни и болезни. Он не расскажет, что с ним случилось и что его беспокоит. В таких случаях задача врача-невролога состоит в том, чтобы путем осмотра пациента определить состояние нервной системы пациента: его головного и спинного мозга, нервов, определить локализацию и характер поражения нервной системы, дать рекомендации по восстановлению нарушенных функций.

Войдя в реанимационный зал, я надеялся молча приступить к осмотру пациента, указанного медсестрой. Но на моё привычно-обязательное приветствие «добрый день», неожиданно для себя, услышал «здравствуйте, доктор». На функциональной кровати лежала женщина, на вид лет 45, истощенная так, что каждую кость можно было проследить под кожей, с черными кругами под глазами и густой сетью морщин на некогда красивом лице. Только русые с завитками, без седины волосы как бы возражали против определенного мной возраста пациентки.

– На что жалуетесь? – задаю традиционный вопрос.

– На жизнь, – с небольшим раздражением ответила пациентка.

«Не оригинально», - подумал я и перефразировал:

– А что беспокоит Вас?

– Жизнь дерьмовая, а денег надо много, – чуть растягивая слова, ответила пациентка и, видя мой немой вопрос, продолжила, – омолодиться я легла.

«Дааа, – думаю, – шиза косит наши ряды». А вслух говорю:

– Но ведь это же не клиника пластической хирургии, а реанимация.

– Доктор, Вы откуда свалились? «Омолодиться» – это значит отка́паться, как у вас говорят, «пройти дезинтоксикацию и дозу уменьшить», – всё больше раздражаясь, сказала женщина.

«Ну я и тормоз», – думаю. Уже слышал этот термин, используемый наркоманами, от реаниматологов и психиатров.

– А какой наркотик принимаете?

– «Винт». 

«Винт» или первитин – это синтетический наркотик», – достаю свои познания по наркологии со своей подкорки.

Далеко не каждый наркоман решится переходить на «винт». Стоит он относительно недорого и компоненты достать не трудно, а вот организм разрушает быстро. Некоторые, особенно начинающие наркоманы, считают себя элитой общества. Они бросили вызов обществу, вызов себе, позволяя тратить свою жизнь на минуты блаженства. И плевать, что организм дряхлеет с каждым днем, с каждой дозой. Вот только дозу с каждым разом надо повышать, а часы «блаженства» превращаются в минуты. А потом наступает период, когда мозг уже ничего не соображает, потому что его уже просто нет…

Я осмотрел пациентку. С некоторым смущением и деланным безразличием она выставила ноги из-под простыни для проверки рефлексов. Ноги имели ужасный вид: зажившие язвы, последствия тромбоза вен, темные пигментные пятна, дряблая сухая кожа. Наверное, на моем лице отразилось то, что я почувствовал – смесь сострадания, жалости и брезгливости. После осмотра она торопливо накрыла ноги простыней. Осматривая женщину, я обнаружил повышение рефлексов с правой руки и ноги. Но сила мышц была достаточная. Страдает головной мозг, он отравлен наркотиками. «Токсическая энцефалопатия», - поставил я диагноз.

– А правая рука и нога не беспокоят? Нет ли онемения, слабости в них? – спросил я.

– Иногда легкое онемение.

– Как давно?

– Около недели, – сказала она и отвела взгляд в окно.

–  Надо сделать компьютерную томографию головного мозга. В нашей больнице не делают, надо будет ехать в областную, – сказал я спокойным, уверенным тоном.

– Ладно, сделаю позже, – покорно выдохнула она.
В это время за окном послышался шум зависающего вертолета. Недалеко от больницы работала секция парашютного спорта.

– Летают… и я хотела летать, – в тусклых глазах, утонувших в тёмном сморщенном лице, на миг появился и сразу погас огонек.

В это время медсестра принесла медицинскую карту пациентки. В истории болезни читаю: «Лужина Лина Алексеевна, 27 лет. Наркотики принимает с 22 лет». Я пошел в ординаторскую писать консультативное заключение.

– Лужину смотрел? – спросил Михеев, врач-реаниматолог.

– Да. У нее левое полушарие головного мозга страдает.

– Она вся страдает, – философски заметил Михеев. – Лет пять назад победила в конкурсе красоты «Мисс область», красавица была, я фотку видел, – продолжил Михеев, – закончила архитектурный факультет. Замуж вышла за местного бизнесмена. Он её на наркотики и подсадил. Сам-то «спрыгнул», а она не смогла. Где только не лечилась от зависимости. Муж её бросил, но деньгами помогает. И на наркотики хватает, и на лечение. Вот так.

Я шел по территории больницы, вокруг буйствовал июнь. Остановился, послушал шум листвы столетних дубов, радостное щебетание птиц. Через несколько дней Троица. После праздника меня снова вызвали в отделение реанимации.

– Владимирович, посмотри Лужину, – попросил Михеев.

– А что случилось?

– В коме она. Перед Троицей в отделение пришел священник из больничной церкви. Пригласил желающих на службу. Лужина пошла, ей к тому времени стало гораздо лучше, она даже исповедалась и причастилась.
Пришла из церкви в приподнятом настроении. Зашла в палату и вдруг упала, ударилась головой о металлический каркас кровати. С тех пор без сознания. На кардиограмме – признаки инфаркта миокарда.

Глаза Лужиной были полуоткрыты. Смесь страдания и удовлетворения отражались в них. А еще вопрос… «почему?» Почему так сложилась жизнь? Почему я? Почему летом? Почему?!

Лины не стало через два дня. Утром, во вторник, заведующая отделением ОРИТ Юлия Викторовна встретила меня у административного корпуса.

– Пойдём на вскрытие Лужиной, – сказала она своим строгим, но звонким голосом.

– Хорошо, сейчас отнесу отчет и пойдём.

– Через десять минут встречаемся возле патологоанатомического отделения. Я коньяк возьму, заодно и помянем, – подытожила Юлия Викторовна.

На вскрытие бывших пациентов врачи ходят для того, чтобы посмотреть правильно ли были выставлены диагноз, причина смерти, а также выяснить какие изменения внутренних органов вызывали те или иные симптомы болезни.

В «анатомке» нас встречал Павел Юрьевич, двадцатисемилетний заведующий патологоанатомическим отделением.

– Добрый день, Павел Юрьевич.

– Добрый, переодевайтесь, я уже все приготовил.

Не очень приятная процедура – вскрытие. Но «здесь мертвые помогают живым». Кому-то из наших будущих пациентов помогут те знания, которые мы здесь получим.

– Крупноочаговый инфаркт миокарда, несовместимый с жизнью, множественные грубые поражения печени, почек, поджелудочной железы, кровоизлияние под твёрдой оболочкой мозга двухдневной давности в месте удара головой о твердый предмет, - констатировал Павел Юрьевич. Но самое интересное и невероятное: левое полушарие мозга практически развалилось в руках патологоанатома – результат кровоизлияния в головной мозг двухнедельной давности. Нормальный человек был бы парализован – левые конечности не могли бы двигаться. А у Лужиной под действием наркотиков «все работало», она ощущала лишь онемение руки и ноги. То есть, фактически Лина жила две недели без половины головного мозга и практически ничего не ощущала. Наркотик мобилизовал все силы организма, подстегивая жизнь в теле женщины и уничтожая её одновременно, пока не наступила декомпенсация, истощение жизненных сил и смерть…

Я сильно ошибся по поводу возраста Лужиной, то есть её биологического возраста. Состояние её сосудов и органов соответствовало как минимум шестидесяти годам. Молодая старушка.

Мы сидели в соседнем кабинете. Бутылка коньяка, плитка чёрного шоколада и банка орехов. Помянули Лужину, обсудили медицинские аспекты её состояния, пожалели бывшую «Мисс области» и порадовались тому, что, несмотря ни на что, жизнь прекрасна…

А за окном, высоко в небе, с зависшего на одном месте вертолета прыгали парашютисты. Паша поведал нам, что в свободное время занимается парашютным спортом.

– Это же опасно! Не боишься? Вдруг парашют не раскроется, – с тревогой заметила Юлия Викторовна.

– Лучше летать в небе с парашютом, чем в иллюзиях от первитина, риск меньший, – философски заметил Паша.