Прости, мамочка!
Вид:
«Как жить? Неужели это можно когда-нибудь забыть? Вчера вечером ей хватило ума не закричать, не перебить посуду, не пуститься в драку. Легла, сказавшись больной. Всю ночь не сомкнула глаз. Не себя жалела, дуру. За дочь страдала душа. Пропадет ведь, глупая. Зачем она в свои неполные 16 лет взрослому дяде, у которого где-то своя такая растет, может, только чуть моложе?»
Валентина взглянула на себя в зеркало: тусклый, осенний взгляд, серое лицо – сказалась бессонная ночь. Жалкий вид, ничего не скажешь. А ведь еще только вчера утром хотелось жить, смеяться, любить. А сегодня рука не поднимается расчесать волосы, не хочется никого видеть. Уйти в лес, что ли? В минуты горя ей всегда хотелось уйти в лес и затеряться там навсегда. Живой ли, мертвой – какая разница. Как жить с тем, что она узнала вчера?
Копаясь на столе у Светки в поисках чистого листочка, наткнулась на тетрадь. Открыла, стала листать исписанные дочериным аккуратным почерком страницы. Внезапно взгляд задержался на словах, от которых стало тревожно. «Я ненавижу свою мать», - прочитала, еще не веря и не понимая, что это имеет отношение к ней. Как будто нырнула в холодную глубину, а там кончился воздух. Заколотилось сердце, пересохло во рту. А глаза искали объяснения. Может, это не про нее?
«Я люблю его, - читала дальше, - и он меня тоже, а она лезет к нему. Старая лошадь! Посмотрела бы на себя в зеркало. Никогда не думала, что буду ненавидеть свою мать». Перелистнула назад. История любви, описанная таким родным почерком, не оставляла надежд на ошибку».
«Сегодня мама сказала, что выходит замуж за дядю Игоря. Я видела его несколько раз у нас: симпатичный дядька. Я согласна, чтоб он жил у нас. Может, мать перестанет психовать по каждому поводу и меньше лезть в мои дела».
«Утром столкнулась с ним в коридоре. Показалось, что он уж слишком задержал глаз на моих оголенных ногах. Почему бы и нет: фигурка у меня не размазана, ноги – лучшие в классе. Так говорят наши мальчишки».
«Маман благоухает. До чего любовь может преобразить человека: с утра уже подкрашена, сменила прическу, улыбается и шутит. Где та, раздражающаяся по пустякам, вечно недовольная бабенка в старых шлепанцах, в халате с болтающимися пуговицами, с выглядывающей на белый свет застиранной ночнушкой? Мы стали, наконец, завтракать, а не хватать на бегу черствые булки, запивая их стаканом кипятка с всунутой в него наспех ложкой коричневого порошка, именуемого «Нескафе голд». За завтраком больше разговаривает мама. Вернее, болтает, как заведенная, строит из себя светскую женщину. Он молчит, ест и время от времени поглядывает то на нее, то на меня. Что в этом взгляде – для меня загадка. Думаю, он не одобряет этого птичьего щебетания. Я наблюдаю за ними обоими и пытаюсь представить их в постели. Неужели и там она так же стрекочет? Вообще-то я люблю свою ма – так я ее называю иногда, когда между нами нет никаких недоразумений. Но не надо же быть такой смешной».
«Сегодня вернулась из школы, а он уже дома. Пригласил меня пообедать вместе, сказал, что сам приготовил еду. Да, кулинарные способности у него есть: овощной суп я съела с удовольствием. Во время обеда он рассказывал забавные случаи из своей жизни, смешил меня. Пару раз отвесил комплименты: один раз позавидовал моему «счастливому возрасту», а потом заметил, что мои «глаза могут околдовать любого». Потом я мыла посуду, а он сидел на кухне, и я чувствовала на себе его взгляд. Один раз наши глаза встретились – мне показалось, что я ему нравлюсь».
«Пишу на уроке. Клоп – так мы зовем учителя химии за мелкий калибр – распинается, брызгая слюной, долетающей иногда до последней парты, про Менделеева и его знаменитую таблицу, а мне про это слушать никак не хочется.
Я вспоминаю, как вчера вечером мы встретились в коридоре с Игорем – я теперь так мысленно зову его – и мне совсем не показалось, что он легонько дотронулся до моей талии».
«Вечером мама и Игорь уходят в свою спальню. Я стараюсь не думать о том, что там может происходить. Лежу и со злости кусаю подушку. Тоже мне молодушка, скоро сороковник стукнет, замуж захотелось. Подождала бы годик, пока дочь школу окончит и уедет учиться».
«О том, что было сегодня утром, не могу вспоминать без дрожи во всем теле. Мать уже ушла на работу, а я еще лежала в постели, потому что у меня не было первых уроков. Игорь тоже был дома. Вдруг дверь в мою комнату открылась. Он спросил, сколько времени, потому что его часы показывают неточно. Я приподнялась, понимая, что почти голая по пояс в своей просвечивающей сорочке. Сказать время я не успела: он подскочил ко мне, обнял и… я уплыла в неведомую страну. А когда очнулась, увидела его лицо крупным планом. Мы целовались долго и страстно. Его руки гладили мое тело. Я позволила ему сделать с собой все, что ему хотелось».
«Теперь, когда мы все вместе ужинаем, его глаза время от времени глядят на меня и незаметно для мамы ласкают. Я прямо купаюсь в этих нежных, невидимых лучах. Несколько раз по утрам он еще приходил ко мне. Это незабываемые минуты. Я так жду их! Стало совсем невыносимо видеть, как вечером он уходит к ней. А она ничего не замечает. На днях спрашивает меня: «Светик, тебе нравится дядя Игорь? Как ты его оцениваешь в роли отца?» Я как можно безразличнее попыталась ответить, что в роли папашки он вполне подходит. Он хорошо готовит и однажды даже вымыл за меня пол на кухне, и вообще он не алкаш, как сожитель Ленкиной мамы, который ворует у них вещи и меняет на спиртное. Маму, кажется, такой ответ вполне удовлетворил. Она закатила глаза и проворковала: «Он замечательный мужчина!» У меня потемнело в глазах: я ревновала к собственной матери».
«Не хочу учиться. Мне бы только лежать с Игорем в постели и любить его. Но, к сожалению, такие минуты выпадают не часто. Как-то я спросила Игоря, неужели его устраивает это, когда он будет только мой. Он прижал меня к себе: «Тебе ведь надо окончить школу, девочка. Терпи, только так мы можем быть рядом. Люблю только тебя одну!» И опять я была во власти его ласковых и настойчивых рук».
Записи заканчивались той, которая бросилась в глаза первой: о ненависти к ней.
Валентина в свои 37 лет испытала многое. Как-то переворачивалась на машине, ломала руку, один раз тонула, и, не окажись рядом рыбака, сейчас ничего бы этого не испытывала. Может, и зря тогда не утонула. Но то, что ударило ее сейчас, не поддавалось никакому объяснению. Это был крах. Она считала, что жила для дочери, делала все, чтобы ей было хорошо. Привести в дом мужчину она могла бы и раньше, но не хотела этого из-за Светки, чтоб той не пришлось делить ее с чужим человеком. Потом ей показалось, что Светка подросла, как-то отошла от нее и способна понять и принять ее мужа. И вот появился Игорь. Она не видела в нем недостатков.
Как жить? Неужели это можно когда-нибудь забыть? Едва дождавшись вечера, прихода Игоря, она заявила ему:
- Мне надо с тобой поговорить.
- Давай, - весело согласился он. – Тебе сегодня легче?
- Не об этом речь. Я хочу тебе сообщить, что ты абсолютно свободен. Более того, прошу уйти от меня как можно скорее. Это решение не одного дня. Я долго думала, анализировала и пришла к выводу, что мы не подходим друг другу. Мне тяжело с тобой. Я пыталась привыкнуть, но ничего не получается. Хочу жить одна, вернее, только с дочерью. Мне неприятно видеть тебя. Прозрела. В общем, пошел вон!
Она видела, как менялось его лицо по мере того, как чеканились слова. Недоумение сменилось злостью, лицо покраснело, руки сжались в кулаки. «Еще ударит», - не испугалась, а скорее равнодушно подумала она.
Потом он встал и молча стал собирать вещи. Уже у порога негромко произнес:
- Больше я тебя не побеспокою. Прощай. Я всегда подозревал, что кругом одни стервы. Думал, ты не из их числа. Ошибся!
- Валяй! – все-таки сорвалась на крик.
Дверь захлопнулась. С одним разобралась.
Светка сидела в своей комнате в наушниках, учила уроки – так привыкла.
Валентина подошла к дочери, взяла за плечо:
- Света, очнись!
Светка выключила музыку, обалдело уставилась на мать.
- Я выгнала сейчас нашего любовника, - устало произнесла Валентина, чувствуя почему-то, как немеют руки, все тело становится ватным. Внезапно стало темно в глазах, и будто провалилась в бездонную яму.
Очнулась в постели. Чужие, белые стены. Капельница. Тетка в белом халате участливо склонилась над ней:
- Ну, что? Ожила? Ничего, выкарабкаешься. Не таких привозят, а уходят на своих ногах.
- Что со мной?
- Врач сказал, сердечко забарахлило. Наверное, инфаркт к тебе пришел. Или случилось что?
- Нет, так что-то…
- Девчонка тут твоя бегала, плачет, все рвалась к тебе, да не пустили. Может, и сейчас в коридоре сидит.
- Пустите, - тихо попросила Валентина.
- Не велено, врач ругаться будет, - заворчала санитарка, но, взглянув в лицо больной, поспешила в коридор.
Светка вошла тихая, заплаканная, несмелая, в большом халате, накинутом на плечи. Увидев мать, упала на колени:
- Прости, мамочка! Это ведь все неправда! Я нарочно написала это в дневнике, хотела, чтоб ты прочитала. Я все придумала. Никогда ничего такого не было. Я не хотела, чтоб кто-то еще с нами жил, думала, ты меня меньше любить будешь. Хотела, чтоб ты выгнала его, но не думала, что ты можешь умереть. Хочешь, я его верну? Я узнавала, он уехал в город. Но я его найду. Хочешь?
- Пока нет, - чуть слышно прошептала Валентина, - может, потом когда-нибудь.
И закрыла глаза.
Людмила Кучереносова.