Когда я об стену разбил лицо и члены...

    Когда я об стену разбил лицо и члены
    И все, что только было можно, произнес,
    Вдруг сзади тихое шептанье раздалось:
    - Я умоляю вас, пока не трожьте вены.

    При ваших нервах и при вашей худобе
    Не лучше ль чаю? Или огненный напиток?
    Чем учинять членовредительство себе,
    Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток. -

       Он сказал мне, - приляг,
       Успокойся, не плачь. -
       Он сказал: - Я не враг,
       Я - твой верный палач.

        Уж не за полночь - за три,
        Давай отдохнем.
        Нам ведь все-таки завтра
        Работать вдвоем.

    Раз дело приняло приятный оборот -
     Чем черт не шутит - может, правда, выпить чаю?
    - Но только, знаете, весь ваш палачий род
    Я, как вы можете представить, презираю.

    Он попросил: - Не трожьте грязное белье.
    Я сам к палачеству пристрастья не питаю.
    Но вы войдите в положение мое -
    Я здесь на службе состою, я здесь пытаю.

       И не людям, прости, -
       Счет веду головам.
       Ваш удел - не ахти,
       Но завидую вам.

        Право, я не шучу,
        Я смотрю делово -
        Говори что хочу,
        Обзывай хоть кого.

    Он был обсыпан белой перхотью, как содой,
    Он говорил, сморкаясь в старое пальто:
    - Приговоренный обладает, как никто,
    Свободой слова, то есть подлинной свободой.

    И я избавился от острой неприязни
    И посочувствовал дурной его судьбе.
    -  Как жизнь? -спросил меня палач. - Да так себе... -
    Спросил бы лучше он: как смерть - за час до казни?..

       - Ах, прощенья прошу, -
       Важно знать палачу,
       Что, когда я вишу,
       Я ногами сучу.

        Да у плахи сперва
        Хорошо б подмели,
        Чтоб моя голова
        Не валялась в пыли.

    Чай закипел, положен сахар по две ложки.
    - Спасибо! - Что вы! Не извольте возражать!
    Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать,
    А грязи нет, - у нас ковровые дорожки.

    -Ах, да неужто ли подобное возможно!-
    От умиленья я всплакнул и лег ничком.
    Он быстро шею мне потрогал осторожно
    И одобрительно почмокал языком.

       Он шепнул: Ни гугу!
       Здесь кругом стукачи.
       Чем смогу - помогу,
       Только ты не молчи.

        Стану ноги пилить -
        Можешь ересь болтать,
        Чтобы казнь отдалить,
        Буду дольше пытать.

    Не ночь пред казнью, а души отдохновенье!
    А я уже дождаться утра не могу.
    Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,
    Я крикну весело: - Остановись, мгновенье, -

    Чтоб стоны с воплями остались на губах!
    - Какую музыку, - спросил он, - дать при этом?
    Я, признаюсь, питаю слабость к менуэтам,
    Но есть в коллекции у них и Оффенбах.

       Будет больно - поплачь,
       Если невмоготу, -
       Намекнул мне палач.
       - Хорошо, я учту.

        Подбодрил меня он,
        Правда, сам загрустил -
        Помнят тех, кто казнен,
        А не тех, кто казнил.

    Развлек меня про гильотину анекдотом,
    Назвав ее лишь подражаньем топору
    Он посочувствовал французкому двору
    И не казненным, а убитым гугенотам.

    Жалел о том, что кол в России упразднен,
    Был оживлен и сыпал датами привычно.
    Он знал доподлинно - кто, где и как казнен,
    И горевал о тех, над кем работал лично.

       - Раньше, - он говорил, -
       Я дровишки рубил,
       Я и стриг, я и брил,
       И с ружьишком ходил.

        Тратил пыл в пустоту
        И губил свой талант,
        А на этом посту
        Повернулось на лад.

    Некстати вспомнил дату смерти Пугачева,
    Рубил, должно быть, для наглядности, рукой.
    А в то же время знать не знал, кто он такой, -
    Невелико образованье палачево.

    Парок над чаем тонкой змейкой извивался,
    Он дул на воду, грея руки о стекло.
    Об инквизиции с почтеньем отзывался
    И об опричниках - особенно тепло.

       Мы гоняли чаи,
       Вдруг палач зарыдал -
       Дескать, жертвы мои
       Все идут на скандал.

        - Ах, вы тяжкие дни,
        Палачева стерня.
        Ну за что же они
        Ненавидят меня?

    Он мне поведал назначенье инструментов.
    Все так не страшно - и палач как добрый врач.
    - Но на работе до поры все это прячь,
    Чтоб понапрасну не нервировать клиентов.

    Бывает, только его в чувство приведешь,
    Водой окатишь и поставишь Оффенбаха,
    А он примерится, когда ты подойдешь,
    Возьмет и плюнет. И испорчена рубаха.

       Накричали речей
       Мы за клан палачей.
       Мы за всех палачей
       Пили чай, чай ничей.

        Я совсем обалдел,
        Чуть не лопнул, крича.
        Я орал: - Кто посмел
        Обижать палача?!

    Смежила веки мне предсмертная усталость.
    Уже светало, наше время истекло.
    Но мне хотя бы перед смертью повезло -
    Такую ночь провел, не каждому досталось!

    Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,
    Согнал назойливую муху мне с плеча.
    Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье
    И образ доброго чудного палача.