Вере и её землякам
Тип произведения:
Авторское
Боль ощущается всё острее, громче тревога, а сводки ску́пы, и наяву, а не в страшном сне, я вижу израненный Мариуполь.
Господи, думали мы в двадцатом, всё позади – Сталинград, Воронеж, Минск, Хиросима и Нагасаки..., трупы, руины...Но вновь хоронишь, мати Земля, сыновей и дочек, слёзы, как зёрна, роняя в пашню. Как в этом споре поставить точку, если с обеих сторон все наши? Если в проёмах разбитых окон, если в сырых ледяных подвалах, люди по-русски взывают к Богу: –Господи, разве страдали мало?! Мы не забыли Хатынь, Освенцим, помним, как долог путь к миру... Помним…
Но рукоплещут сегодня немцы новым нацистам и их законам.
А очарованные мамоном, те, равнодушные и слепые, сразу прозрели: за що, за що нам? Может, за то, что вы всё забыли?! Брест, Курск, Одессу, блокады ужас – сто двадцать пять граммов хлеба в сутки… Мы ж вам не братья, погані дуже!
Зверства нацистов, увы, не шутки. Сердце взрывается болью адской. Только я верю, пусть сводки ску́пы, встретит однажды меня по-братски вновь восстановленный Мариуполь.
24.03.22
Господи, думали мы в двадцатом, всё позади – Сталинград, Воронеж, Минск, Хиросима и Нагасаки..., трупы, руины...Но вновь хоронишь, мати Земля, сыновей и дочек, слёзы, как зёрна, роняя в пашню. Как в этом споре поставить точку, если с обеих сторон все наши? Если в проёмах разбитых окон, если в сырых ледяных подвалах, люди по-русски взывают к Богу: –Господи, разве страдали мало?! Мы не забыли Хатынь, Освенцим, помним, как долог путь к миру... Помним…
Но рукоплещут сегодня немцы новым нацистам и их законам.
А очарованные мамоном, те, равнодушные и слепые, сразу прозрели: за що, за що нам? Может, за то, что вы всё забыли?! Брест, Курск, Одессу, блокады ужас – сто двадцать пять граммов хлеба в сутки… Мы ж вам не братья, погані дуже!
Зверства нацистов, увы, не шутки. Сердце взрывается болью адской. Только я верю, пусть сводки ску́пы, встретит однажды меня по-братски вновь восстановленный Мариуполь.
24.03.22