Ни на том и ни на этом свете
Сумерки. Покой. Погашен свет. Стену хлещут тени, словно плети.
Тишина. Меня как будто нет ни на том и ни на этом свете.
Там пока что не готов приют. Бюрократы неба тянут с визой.
Странно, но и здесь меня не ждут. Вот они, Всевышнего капризы.
Пряником поманит, а потом словно арлекина для потехи
отоварит по спине кнутом «Вот тебе, любезный, на орехи…»
Лунный свет в окно, как горсть монет, милостыней брошен к изголовью.
Я – экономический проект, названный ошибочно «любовью».
Отозвавшись ломотой в виске, как оса, вонзив догадки жало,
Ясность появилась налегке, дескать, извините, припоздала.
Эйфория с ходу поняла, сделав соответствующий вывод:
бал окончен. Вещи собрала и пошла, гружёная, на выход.
Этой бабы неподъёмна кладь: обжилась и обросла достатком.
От стихов распухшая тетрадь: что ни лист – до приторности сладко.
Чемодан доверия: ремни еле затянули нажитое –
ожиданья тягостные дни и ядро терпения литое,
нервов хлам, изношенных вконец, смутные догадки и сомненья.
И средь барахла христов венец из молчания и всепрощенья.
Выбросила ключ, захлопнув дверь, осознав, что больше не вернётся
в дом, где обезумев от потерь, бабочкой любовь о стены бьётся.
Не услышав должного «прости…», пол пыльцою с крыльев усыпая –
до скончанья века взаперти, верная… обманутая…злая…
Сумерки. Покой. Погашен свет. Стену хлещут тени, словно плети.
Есть любовь. Меня как будто нет… ни на том и ни на этом свете.
Тишина. Меня как будто нет ни на том и ни на этом свете.
Там пока что не готов приют. Бюрократы неба тянут с визой.
Странно, но и здесь меня не ждут. Вот они, Всевышнего капризы.
Пряником поманит, а потом словно арлекина для потехи
отоварит по спине кнутом «Вот тебе, любезный, на орехи…»
Лунный свет в окно, как горсть монет, милостыней брошен к изголовью.
Я – экономический проект, названный ошибочно «любовью».
Отозвавшись ломотой в виске, как оса, вонзив догадки жало,
Ясность появилась налегке, дескать, извините, припоздала.
Эйфория с ходу поняла, сделав соответствующий вывод:
бал окончен. Вещи собрала и пошла, гружёная, на выход.
Этой бабы неподъёмна кладь: обжилась и обросла достатком.
От стихов распухшая тетрадь: что ни лист – до приторности сладко.
Чемодан доверия: ремни еле затянули нажитое –
ожиданья тягостные дни и ядро терпения литое,
нервов хлам, изношенных вконец, смутные догадки и сомненья.
И средь барахла христов венец из молчания и всепрощенья.
Выбросила ключ, захлопнув дверь, осознав, что больше не вернётся
в дом, где обезумев от потерь, бабочкой любовь о стены бьётся.
Не услышав должного «прости…», пол пыльцою с крыльев усыпая –
до скончанья века взаперти, верная… обманутая…злая…
Сумерки. Покой. Погашен свет. Стену хлещут тени, словно плети.
Есть любовь. Меня как будто нет… ни на том и ни на этом свете.