Я люблю тебя, милая… неповторимая Женщина…

Так хотелось бы перед уходом в миры запредельные
подарить тебе что – то такое… смешное и тёплое…
шоколадно – кофейное… может, слегка карамельное…
необычное… ёмкое… светлое… главное, доброе…

Мои чувства не в пору пришлись… кандалами чугунными…
не уйти вместе сними… без них – невозможно остаться…
Я тебе подарил бы гитару с потёртыми струнами,
о которые в честь твою мучал аккордами пальцы…

Но, увы, моя милая, неповторимая Женщина…
вряд ли будет полезна и толку на грош не отыщется
в лакированном дереве с еле заметною трещиной:
под неё не споётся уже, для тебя – не напишется.

Я оставлю свой голос, потерянный в трёх измерениях
и не вечный в четвёртом, но всё же вполне осязаемый:
безымянные три неизвестных в одном уравнении –
переменные тембра константой – любовью терзаемы.

Очень жаль, что нельзя обратить с меркантильными целями
в новый доллар бумажный, с листвою по шелесту родственный.
Ренессанс миновал. Мир уже не кишит менестрелями.
Но зато у тебя был влюблённый и преданный, собственный.

Вышло так, моя милая, неповторимая Женщина:
мы живём в разном времени, хоть одинаково дышится.
Голос мой, в тон калеке - гитаре, с чуть слышною трещиной.
Мне уже им не спеть и тобой он уже не услышится.

Впрочем, вряд ли и он пригодится: не стать талисманом.
Самолюбие тешит, но вряд ли порадует уши.
Я б тебе подарил то, что дьяволу не по карману…
Ошибиться нельзя: да, её… эту самую… душу…

Что впитала, как губка, звонков не отвеченных горечь…
Что по воле твоей стала с куклой лоскутною схожа…
Но… прощаюсь… пора мне в последнюю вечную полночь…
от тебя отрываю себя… больно… заживо… с кожей…

Я люблю тебя, милая… неповторимая Женщина…
Даже если живого фрагмента в душе не отыщется…
Об одном лишь жалею: что жизнь с той же самою трещиной…
И уже для тебя не споётся, тебе не напишется…