Дед Епифан. Все, свое отбегал...

Все, своё отбегал, видно,

Как бы ни было обидно,

Но в больнице Епифан,

Посмеялся, знать, шайтан.

Умирает, нету мочи,

Ведь почти не видят очи.

Не спасают и очки,

Всем пилюлям вопреки.

Слепнет дед, такое дело,

Свет не кажется уж белым.

Но напрасны все труды,

Нет спасенья от беды.

Все врачи разводят руки,

Знаешь, дед, такая штука,

Дуй в столицу на прием,

В институт, глазной причём.

Лишь профессор – панацея.

Повлияла ль эпопея,

С гематомой. Иль сотряс.

Только глаз уже не глаз.

Едут, стало быть, в столицу,

Епифан с Мариной. Пиццу,

Снова в поезде жуют,

Им привычен уж маршрут.

На вокзале внучка с мужем,

Их встречают. Чтож досужи,

Разговоры-то вести.

Доктор ждет уже к пяти.

Башня из стекла, бетона,

Все блестит, металл, плафоны…

В лифте чудный антураж.

Ох, какой же тут етаж?

Всюду мрамор и картины,

И диван обит сатином,

Белым-белым, точно снег,

А ковер, напротив, пег.

Оробел дед, боязливо,

Все так пафосно, красиво,

Стало вдруг не по себе,

Мнет картуз старик в руке.

Медсестра – ну, чисто фифа,

Хоть слепой дед, но увидел.

Голубой халат такой,

Все наружу, ой-ой-ой.

Дед не выдержит, ей-Богу,

Испытал такого шоку,

Разобьет его инфаркт,

Вот такой печальный факт.

Кое-как себя взял в руки,

Ох, напасть, такие муки.

Дайте что ли валидол,

Дочка, капни корвалол.

В кабинет вошел робея,

Ну, а там такая фея:

«Проходите вот сюда».

Кабы дед не знал греха.

Все при всем, и грудь и попа,

Ох, пардон, ну, чисто сдоба.

Аж, давленье поднялось,

Люди, у меня невроз!

Целый месяц дед лечился,

Видит глаз, вот знаний сила.

Но теперь в другом беда,

И давленье никуда,

Аритмия ритма сердца,

И еще такое дельце,

Дистония и коллапс…

Помогает только шнапс.

Слава Богу, уж в дорогу,

Собираться понемногу,

Деду с бабкой в путь пора,

Ждет их Тверь, изба, друзья.

Все забылось через месяц,

Дед на печке, ноги свесив,

Аритмия вмиг прошла,

Лечит дом, таки дела.

Правда, бабка запилила:

«Врать, похабник, некрасиво,

Ай, страдал ты слепотой?

Так и пялился под стол.

Видно сослепу, черт старый,

Ты так лыбился вульгарно?

Иль, по-твоему и я,

Стала к старости слепа?

Ошибаешься, паршивец,

Ох, язык твой яда лживей,

Ты ж облизывался гад,

Там на всяк белый халат».

Но слова – они не дело,

Поворчала – надоело,

Помирились старики,

Вновь забылись все грехи.