Манекены
Под взглядов вспышки и софитов свет
рыбёшек стайкой и поодиночке
они вплывают, как хвосты комет
из мрачной глубины вселенской ночи.
Их губ пренебрежителен излом.
Иконы стиля. Яркие мадонны.
Но, в каждой – сердца хрупкое стекло.
И в каждой вшита алчность лепрекона.
Полоска ткани чуть скрывает грудь
бриллиантов не гранёных Ойкумены.
Блеск фотовспышек освещает путь
сердцами наделённых манекенов.
Доступный прайс так дёшев и смешон.
Шипы всегда идут в нагрузку к розам.
А подиум –кайфовый порошок
и требует увеличенья дозы.
Их жизней алгоритм не изменить:
товар теряет молодость и цену.
Спешат продать, но не спешат купить
душою наделённых манекенов.
Шифон и ситца дымчатая бязь
их вовлекают в томные объятья.
Но, липнет, вышло так, мирская грязь
к душе, презрев барьер мехов и платьев.
А подиум – он как картёжный долг:
не благороден, но святое дело.
Любой заезжий сатана и бог
с душой в нагрузку покупает тело.
Переступая этики порог,
сливают благородные манеры,
когда в софитов свет, дурманя мозг,
выходят длинноногие пантеры.
И похоть, заглушая сердца стук,
их опускает на одно колено,
чтоб после бросить бойко под каблук
сердцами наделённых манекенов.
Но, где – то в бездне тех сердец и душ
фотонами – молекулами света
летят в земное зазеркалье луж,
хвосты теряя яркие, кометы,
чтоб, осознав материй тонких тлен
и блажь любви Всевышнего ошибкой
грудастый длинноногий манекен
ступил на яркий подиум с улыбкой.
рыбёшек стайкой и поодиночке
они вплывают, как хвосты комет
из мрачной глубины вселенской ночи.
Их губ пренебрежителен излом.
Иконы стиля. Яркие мадонны.
Но, в каждой – сердца хрупкое стекло.
И в каждой вшита алчность лепрекона.
Полоска ткани чуть скрывает грудь
бриллиантов не гранёных Ойкумены.
Блеск фотовспышек освещает путь
сердцами наделённых манекенов.
Доступный прайс так дёшев и смешон.
Шипы всегда идут в нагрузку к розам.
А подиум –кайфовый порошок
и требует увеличенья дозы.
Их жизней алгоритм не изменить:
товар теряет молодость и цену.
Спешат продать, но не спешат купить
душою наделённых манекенов.
Шифон и ситца дымчатая бязь
их вовлекают в томные объятья.
Но, липнет, вышло так, мирская грязь
к душе, презрев барьер мехов и платьев.
А подиум – он как картёжный долг:
не благороден, но святое дело.
Любой заезжий сатана и бог
с душой в нагрузку покупает тело.
Переступая этики порог,
сливают благородные манеры,
когда в софитов свет, дурманя мозг,
выходят длинноногие пантеры.
И похоть, заглушая сердца стук,
их опускает на одно колено,
чтоб после бросить бойко под каблук
сердцами наделённых манекенов.
Но, где – то в бездне тех сердец и душ
фотонами – молекулами света
летят в земное зазеркалье луж,
хвосты теряя яркие, кометы,
чтоб, осознав материй тонких тлен
и блажь любви Всевышнего ошибкой
грудастый длинноногий манекен
ступил на яркий подиум с улыбкой.