Чемодан Создателя

Где он, черт подери его старую обшивку?! Как может спрятаться огромный коричневый ящик с металлическими бляшками? Не важно, что они уже лет десять как не блестят. А ну покажись! Я должен знать, как там мои миниатюрные творения!

Спустя двадцать минут вся его крохотная квартирка была похожа на иллюстрацию к пособию для непосвященных на тему "как выглядит внутренний мир сумасшедшего". Но чемодан все-таки был найден. Когда Шпиц собрался идти в полицию с заявлением о пропаже или лучше сразу о краже (он не успел определиться), обнаружил искомый предмет у порога входной двери.

Глупая ты, набитая пухом подставка для шляп, а не мыслящая голова человека! Гнилая деревянная болванка... Ведь специально поставил, чтобы не забыть.

Какого размера хранилище нужно человеку, чтобы уместить там всю свою жизнь, обличенную в различные вещи? Для кого-то это бумажный пакет, другим будет мало и ковчега. Но для Шпица весь мир находится в чемодане. Реальность вокруг он воспринимает постольку поскольку: приходится здороваться с людьми в конторе, обходить прохожих на улице, в конце концов находится иногда вне дома. Но мир, где для этого мужчины есть хоть что-то важное находится именно в этом старом ящике, обитом кожей из... из непонятно кого, но владелец за много лет сумел убедить себя, что это кожа слона. Не может же он разгуливать с чемоданом из кожи свиньи, например? О, нет-нет-нет, не гоже, так не пойдет. Слон - другое дело. Благородное.

А внутри настоящий город, точнее один его район, скопированный до самых незначительных деталей: даже кучки голубей расположены в реальных хлебных местах. Из всего Калининграда есть у Щпица один такой... особенный, запавший в душу. По которому всегда ходится легко, а за углом одного из перекрестков расположен морг с очень красивыми вывесками. Все настолько правдаподобное, выглядит абсолютно живым. Но только застывшим на месте, потому что все слеплено из воска. Хотя Создатель уверен, его фигурки двигаются, очень-очень медленно, но двигаются. А какая-то часть сознания - самые задворки - уверена, что он сумасшедший.

Так или иначе, его жизнь раскрывается лишь в том чемодане, что когда-то втридорога был куплен его дедом на дворовом аукционе имущества абонкротившегося дворянина.

Каждый день, кроме спасительных выходных, до обеда он ждет когда уже наконец все эти дикие соработники покинут свои столы да умчатся быстрее пихать в себя еду, и сплетничать. А Щпиц же в это время открывает свой чудный ларец. И что он там видит? Мир, где он царь и бог, где все в его власти. Где он все обо всех знает, а каждый житель знает его, ведь на каждой пятке инициалы Создателя.

Население - это, пожалуй, единственная полностью переделанная часть экспозиции. Реальные прототипы для творца оказались либо слишком пресными: обрюзгшими, ленивыми и неповоротливми, застрявшми в рабочей суете, увязшими в надменности; либо насквозь гнилыми: альчными ублюдками, фигуркам которых должно гореть в печи сразу после создания, стоит только на их пятке появиться инициалам искуссной руки. Такое отношение к окружающим мужчина получил в наследство от отца, как и еще целое множество других особенностей и вещей. Среди перешедшего мало чего хорошего, в основном это психические проблемы, отклонения здоровья и абсолютное отсутствие возможности стать нормальным членом общества. А также долги, конечно же. Но были в чеомадане и исключительные персонажи - копии тех немногих, что приглянулись творцу в жизни.

О, что за человек был его отец. Редкий ублюдок, каких рождается один на два миллиона. Да, определенно, не менее того. Происходя из дворянского сословия, этот человек всю жизнь беззаботно ворошил палкой засохшее дерьмо и не переживал о материальной составляющей, благодаря огромному наследию, греющему треснувший от обжорства хребет. Дворянский отпрыск не обладал большой властью, никогда даже не пытался занять влиятельный пост. Но он постоянно тешил самолюбие и подчеркивал свое превосходство, заставляя окружающих делать по-настоящему ужасные и мерзкие вещи. Простой люд соглашался, ибо управленец имуществом и всеми счетами дворянина специально подкупал и приводил к ногам хозяина на все согласных холопов. А глупый, бедный человек что? Он и пятку себе отгрызет, если за это его карманы наполнятся монетами. Это даже получило свое название среди знающих: потешные заработки, а позже - дурные работы. Зачем этому потокал управленец? Если не подставные, то делать всякое-разное приходилось ему самому. А после инцидента с салатом из крапивы, когда опухла и зудела вся полость рта вместе с языком, слуга понял, что больше не выдержит. Хотя, это была еще достаточно безобидная шалость. Порой холопам приходилось платить очень много, ибо извращенная фантазия богатея в этой сфере вряд ли вообще имела границы. Но у всего есть своя цена, как было обозначено выше, и за определенную сумму деревенский муж сожрет сначала свою гордость, а потом лапти, будучи привязанным к дереву за ноги, - истина, которую управленец наблюдал за свою службу множество раз.

В очередной раз думая об этом, Шпиц чуть не харкнул из-за переполняющей его ненависти, но во время сдержался, на работе все-таки...

Мать умерла рано. Не могла больше терпеть. "Сердце не выдержало смотреть на его издевательства" - говаривал потом в тавернах спившийся управленец, будучи уже на пенсии, - тоже не выдержал. - "Так и остался паренек один с этим извергом, да пару особенно бедных и беспутных слуг. И ни гроша на фамильном счету, скорее напротив... Жалко мальчишку, добрый получился, к жизни тянется. К людям. Но гнилой папаша его испортит. Говорю вам! Загубит..."

Вообще-то Шпиц хотел приковать взгляд к своему восковому миру и просто отключиться от реальности, представить себе жизнь восковых людей, обыграть пару сюжетов. Но ход негативных мыслей набрал уже слишком большие обороты, поздно останавливать... Такова уж особенность его восприятия: если запустился конвейер с какого-то пинка-воспоминания, то уж все тут. Сам того не желая, он дает мозгу сигнал вырабатывать желчь для последовательного воспроизведения всего произошедшего с ним в жизни дерьма. До самого последнего кусочка.

Так что, как же там звали управленца? Хм.. Пропер? Нет-нет, точно, его звали Прикус. Мистер Прикус. А может и не так. Дак вот, он был прав. Теперь Шпиц прекрасно понимает, что именно из-за отца он такой... чуждый обществу и всему современному. Также именно из-за этого мужчины с хромотой и спасительной тростью Шпицу не расстаться до самого конца. Наверное, в гроб трость тоже стоит положить, как жезл фараона в саркофаг, об этом он еще не думал.

Когда слугам платить далее стало нечем, один за другим, простолюдины поняли, что это не просто событие из разряда "ваш оклад задерживается, покуда его премудрейшество развлекается...", а самое настоящее банкротство хозяина. Так они остались втроем: барон с пустыми карманами, малыш и заложенный в банке дом сроком на 3 года для расплаты по счетам и личным задолжностям.

Сделал ли тогда что-нибудь потомок богатого семейства? О, да, конечно. Он использовал все средства, чтобы кончить как подстреленная пьянью дворняга, а последним аккордом завалил проход к нормальной жизни и своему отпрыску. Тот мог быть нормальным, но очень бедным. Беспутного дворянина это не устраивало. Мужчина... несколько перевернул систему: за гроши крестьян развлекал теперь он сам и это была первая настоящая работа, которую испорченный дворянский ублюдок выполнил за всю жизнь. Но в основу труда вложил собственные взгляды на мир: что ему больше всего нравится? Унижать кого-либо, заставлять их делать глупые и дурные вещи. Что ему это дает? Во-первых, удовольствие; во-вторых чувство власти, а вместе с ним и собственного превосходства; в-третьих это просто забавно, тупо и смешно - то, что подходит большинству. Вот здесь и настало время Шпица.

Мальчику пошел пятый год и отец начал относится к нему как к щенку. Буквально. К ноге, крутись волчком, голос, притвориться мертвым, ползти на спине, принести что-либо и "выпускной экзамен" - загрызть кошку. В тавернах, на рынках обедневший боярин за пару монет передавал сына на поводке крестьянам на различные отрезки времени - от пяти до двадцати минут - оговаривал, что с ним можно делать и наблюдал со стороны. А за дополнительное зрелище - убийство котенка - брал отдельную плату. В свободное время от этой "работы" мужчина пытался заставить мальчика заниматься другой подработкой, но Шпиц не дурак и быстро смекнул: если всегда оставаться в амплуа пса, то более ничего делать не заставят.

Однажды, в одном из самых дешевых питейных заведений, где выступала парочка, вторые сутки непрестанно синел бывший управляющий хозяйством барона. К тому моменту в его карманах скрипуче шуршала лишь затвердевшая пыль. Мелкие глазенки усердно пытались выскочить из опухших глазниц, когда бывший придворный понял, кто перед ним. Однако сил не было, да и ноги отчего-то не держали... Но будучи еще на работе у дворянина, слуга испытывал к мальчику очень теплые чувства, а парнишка всегда ласково называл его «дядюшка», да и в принципе относился всегда по-человечески. Из него может вырасти хороший человек - думал в те времена управляющий. А сейчас, прямо под его носом этот будущий «хороший человек» крутился волчком на липком от пролитой браги столе. Невыносимое зрелище. Монеты звякали рядом. Чем быстрее крутился Шпиц, тем чаще слышно было брякание металла о дерево. Отец науськивал мальца вертететься быстрее, еще быстрее,

«ТАК БЫСТРО, ЧТОБЫ ГОЛОВА МЕТЕОРИТОМ ВЛЕТЕЛА ТЕБЕ В ЗАД!».

Парень неустанно ускорялся, пока загаженное покрытие стола не сыграло с ним злую шутку. Во время очередного круга, левая нога заскользила по поверхности, в движение было вложено много сил и энергии, так что кости захрустели громче, чем стучали в тостах стаканы. Пятка прилетела кому-то в лицо, выбила зубы. Сочувствующие люди вокруг очень душевно посмеялись над неудачником. Последнему же было совсем не весело, ведь вместе с зубами исчезло и содержимое стакана. Изрядно затуманенный хмелем мозг отказывался понимать, что все пиво пролито на пол и рубашку. Да и не в этом суть, зато известно самое важное - это все вина того парнишки, что умело тявкает на всю таверну.

Но рукава пострадавшему удалось засучить слишком поздно, эгоистичный папаша дармового заработка лишаться определенно не хотел, так что парочка быстро скрылась, под вялые и невнятные булькания посетителей, упитых в доску. И только стоило им свернуть за угол к проулку, выводящему на большую улицу, как в живот мужчины без предупреждения воткнулся слабо поблескивающий цветок разбитой бутылки.

Когда на землю бездыханным мешком рухнул отец Шпица, в голове мальца тут же что-то переключилось и... стало намного проще. Пятилетний ребенок не мог предугадать, что ждет его дальше, но он видел знакомое лицо управляющего, стоявшего напротив с окровавленной бутылкой, и предельно ясно осознавал, что самое худшее позади. Собакой уж точно больше притворяться не придется, хотя сам мальчик до последнего верил, что все это невинное семейное развлечение: "...Сына, а давай поиграем в игру....". Пока под улюлюканье вонючих опойков не пришлось задрать своими молочными клыками беспомощного котенка.

Прикус увел ребенка с собой, в свое теперешнее жилище - общественный хлев при огромном борделе, который по всем документам проходит как ресторан. Но когда губернатор выходит оттуда по средам и субботам, сразу понятно, что вовсе не отменный борщ сделал его рожу такой блаженной. Так вот в этом зловонном стойле и разрешили ночевать мужчине, да скинуть там свои пожитки, если он обязуется поддерживать относительную чистоту помещения, избавляться своевременно от трупов изможденных коней и грузовых ослов. Некоторых загружали так, что подковы впивались в копыта и ломали их в крошку. В особенно тяжко-запойные дни Прикус, к собственному стыду (который прошел к третьему разу), срезал самые мясистые части с еще теплых туш скакунов и жарил на диком берегу реки, где мало кто появляться. Только изредка некоторые парочки уединялись там же, поблизости.

Управляющий прекрасно помнил, как обстояли дела с материальным положением боярина на момент его увольнения со службы. И даже с разрушенным мышлением легко делается вывод о еще большем ухудшении былого положения дел. После должной встряски и при серьезных мыслительных усилиях былые навки хитрого финансового воротилы удалось частично пробудить в Прикусе.

Сложившаяся ситуация очень красноречиво к тому подталкивала, когда они вдвоем тоскливо сидели в отсыревшем из-за растянувшегося на неделю грозового фронта в хлеву. Последний посетитель забрал свою полудохлую клячу два дня назад, пока еще не все дороги размыло, и была возможность добраться до дома. Мужчина воочию наблюдал, как быстро киснет Шпиц. Сколько мальчишка уже не ел? Недавно они жевали сено, размочив его в забродившем киселе. Бывший управляющий смутно ощущал неприятное такое скребущее чувство... ответственности, наверное.

Посадив в руку очередную занозу, опираясь на незастекленную оконную раму, Прикус смог заставить шестеренки вертеться. По факту мало кто знает о смерти барона. Через пару часов после убийства начался дождь. Шпиц к тому моменту уже давно уснул в кучке сена, свернувшись как... как пес с побитой лапой. Которая навсегда останется хромой.

"Что этот нелюдь сотворил-то с тобой такое, бедное же ты дитя...", - иногда даже в слух думал убийца, когда смотрел на мальчика.

Да, без двух дней неделя, как отец взял мальчика и покинул опустевший, холодный дом, после чего никто так и не вернулся. Но в этом-то и вся суть. ОПУСТЕВШИЙ, Прикус не решался пока спросить, насколько давно сбежал последний слуга. Да и все равно в общем-то, самое главное - установленный факт, ведь управляющий сам видел, будучи еще относительно трезвым, все знакомые лица былых его подчиненных на работе уже в других богатых домах.

Вообще, пытаясь собрать за день достаточно милостыни для хмельного вечера многое видишь. Порой даже слишком. Однажды несчастный бездомный застал за подглядыванием одного студентика в переулке старых домов, где окна низкие и зачастую очень грязные. Прикус не стал интересоваться, за кем же юнец подсматривал. Да и случай этот скорее забавный, а наблюдать приходилось порой по-настоящему ужасные вещи, но студент так перепугался, что отдал пьянчуге всю свою стипендию за последний месяц.

Дак вот, если сейчас же отправиться в контору и оформить через знакомого все нужные документы, то Шпиц, как единственный наследник, имеет право продать дом. О том, что здание заложено в банк, говорить, конечно, не нужно. Продать по дешевке и найти дешевую каморку где-нибудь по-дальше от центра, на грязных и малопривлекательных окраинах, куда даже представители банка из брезгливости не пойдут пачкать свои туфли.

Спустя двадцать семь лет Шпиц продолжает жить на чердаке трехэтажного деревянного дома, куда из хлева вскоре привел его Прикус. Здание всеми скрипами и стонами стен предупреждает - оглушительно кричит - что отсюда надо бежать, что он скоро обвалится. Но для данного постояльца это та самая родная гавань, с которой он скорее пойдет на дно, чем покинет аварийную жилплощадь.

Черт, и почему обеденный перерыв такой маленький? Или просто сегодня тем для обсуждения слишком мало, что сотрудники вернулись так рано? Скромный мужчина за своим маленьким столиком в углу кабинета быстро закрыл чемодан, щелкнул всеми замочками и поставил его сбоку. Он таки увяз в дрянных воспоминаниях и совсем забыл о своих творениях, нуждающихся в постоянном внимании и уходе. Ужасный проступок... Но ничего, сегодня пятница, впереди долгий вечер, творец еще успеет понаблюдать за каждым своим детищем, все поправить, разобраться в проблемах нуждающихся.

«Подождите немножечко, я помню о вас, добропорядочные жители Сельмы.»

Чуда тогда, после продажи отчего дома, не произошло. Они быстро исчезли с глаз новых владельцев. Самоназванный опекун мальчика физически ощущал, как банкиры чуют своими бюрократическими задницами, что где-то их прямо сейчас крупно надули, так что финансовые разборки себя ждать не заставят. Прикус дальше пил, с каждым днем все большие дозы, беспощадно относясь к своему организму, пока в один день окончательно не добил его. Прокутил почти все деньги с продажи, но смог устроить паренька в захудалую городскую школу. А когда сам бывал трезвым - что являлось паздником для Шпица. - учил его высоким манерам, рассказывал про жизнь богатых людей, их повадки, моду. В общем обо всем, чего навидался за годы службы сначала у деда, затем у отца мальчика.

Однажды Прикус рассказал уже восьмилетнему подростышу о таком виде искусства (" бесполезной трате времени и бездарном израсходовании нужного для церкви ресурса") как восковая скульптура - "ну, они еще маленькие тоже бывают, такие, знаешь ли, фигурки-фиговинки..." - и это Шпица сразу зацепило: множество человечков, которые выглядят, как он хочет и исполняют все его прихоти... Уххх. Против отцовских генов не попрешь. Будучи взрослым, отпрыск дрянной дворянской крови поймет это и признает перед собой. Но желание управлять и властвовать над собратьями также возникло и еще по одной причине: мальчик отчаянно нуждался в укрытии.

Хоть практика собака-ребенок и продолжалась менее года, дрессировка отца была на удивление продуктивной. Обучение брало не своим грамотным построением, а насилием. Палка - лучший учитель во все времена. Шпиц не оторвался от мира, не перестал считать себя человеком. Этому очень помогло глубокое заблуждение, что происходящее - просто игра. Но он видел людей. То есть не просто прохожих на улице, но РЕАЛЬНО видел, какие они на самом деле. И как за милым личиком барышни, что сидит в дорогом ресторане при пьяном и донельзя богатом ухажере, может таиться такая извращенная, мерзкая натура, готовая вытрясти из своего спутника все деньги, лишь бы пятилетний мальчишка ловил и рвал зубами шеи котятам, таким же невинным и ничего не понимающим, как и он сам. С таким знанием сложно непредвзято смотреть на людей, особенно если учесть, что во время «работы» в тавернах у Шпица произошло первое, пожалуй, самое целостное знакомство с обществом, как с огромным ульем, частичкой которого мальчишке предстоит стать. А этот улей сразу же заплевал новобранца смердящим ядом.

К восьми годам те жуткие впечатления, тот опыт, не остыли и на пол градуса. Впрочем, будучи уже тридцати двух летним мужчиной, Шпиц не может утверждать, что теперь те воспоминания хотя бы немного смазались. Но за первый класс школы мальчик проделал большую работу: он смог безболезненно для себя научиться сосуществовать рядом с обществом, впритирку. Но не в месте с ним, нет. Это уже, извольте, слишком. Та его... собачья жизнь, возможно, не загубила в нем все социальные навыки. Но мальчик учился в школе, где многие ученики были детьми его прошлых заказчиков.

«Волчком давай, щенок, голос, голос не забывай подавать! Вой, за что мы платим!».

Так что те детишки, что делили с ним парту и класс несколько лет к ряду быстро сделали Шпица объектом издевательств и измываться над ним ребятишкам никогда не надоедало. Они не уставали выдумывать новые шутки над мальчиком-псом. А вот такое отношение уже на всегда запахнуло для Шпица ворота к социальному благополучию. Но, с другой стороны, может это и спасло его от всей той бездушной гнили, которой прочие, сбиваясь в кучи отравляют себе мозг и мысли? По крайней мере, Шпиц утешал себя именно таким словами, когда возвращался вечерами домой, и ему становилось особенно тоскливо.

А дорогу домой, каждый день неизменную, Шпиц очень не любил. Уставший за день мозг к тому времени логично мог выстраивать только негативные мысли или воспроизводить обрывки прошлого, которые оказали наибольшее влияние. Но зато, насмотревшись реальных и до головокружения разнообразных социальных связей людей, с которыми приходится работать в одном помещении, Творец придумывал очень разнообразные жизни своим восковым фигуркам, наполнял застывшие улицы жизнью. Хотя каждый раз, как бы Шпиц не старался, его миниатюрное буйство красок теряло все яркие, радостные тона и приходило к гибели. Осознанно создатель уничтожал свои маленькие миры, только в самые ядовитые дни, когда хуже быть уже просто не может. Скорее всего, на подсознательном уровне восприятие мира у этого мужчины определило для себя, что любой мир, любая история - одного человека или сотен тысяч - по началу быстро растет и активно развивается, как молодой цветок, но потом его неизменно срывает ветром, затаптывает прохожий или срезает садовник.

Поэтому каждое погружение в чемоданную реальность для Шпица заканчивается массовыми похоронами и горькой скорбью, которую он испытывает в течение всего дня, а то и более. В реальной же жизни мужчина воспринимает себя, как цветок, что уже давно срезан и уже рассыпался трухой.

Который год он ходит по этому кругу боли, отвратительной жалости к самому себе, скорби, желчных воспоминаний и одиночества. Скорее всего, мужчина окончательно встал на рельсы этого пути в тот день, когда выпускался из школы. Ему не хотели выдавать аттестат, ведь ученик успевал только по таким дисциплинам как русский язык и литература, в остальном же он был полным профаном, хотя по-честному пытался что-то понять от занятия к занятию. Но местной школе ни к чему было портить свою и без того плохую репутацию неуспевающими учениками, так что с двумя отметками «отлично» и остальными «удовлетворительно» счастливый Шпиц вернулся в коморку с официальным документом об образовании. Но вместо Прикуса у входа его ожидал неизвестный доселе человек. Один из собутыльников - так его определил выпускник - который сообщил, что мистер Прикус «все-таки нашел свою максимальную дозу алкоголя и к четырем утра покинул этот грязный мир, избрав себе дальше лучший путь...», после чего харкнул куда-то в сторону и пошатываясь ушел обратно в сторону таверн.

В этот момент Шпиц потерял единственный пазл, что хоть в какой-то степени связывал его с остальным миром. Во всяком случае хотя бы давал представление о нем. К тому времени коморку признали непригодной для жизни, здание сняли с учета, все более-менее благополучные жители разъехались в другие места. Подросток оставался там на нелегальной основе, коротая дни за воспроизведением в голове информации, получаемой до недавних пор кусочками от полутрезвого Прикуса. И, основываясь на этих непропорциональных булыжниках, пытался построить свою личность для ассимиляции обществу. Но его незрелое, исковерканное тяжелой судьбой восприятие накладывало на каждый кирпичик свою заметную метку. Все, что бы ни делал Шпиц, все его копирование и подражание, выглядело чересчур гротескно, вычурно. Это либо отталкивало окружающих, либо смешило их, а когда над парнем смеялись, он готов был прямо на месте сунуть шею в петлю.

Разумеется, семнадцатилетний подросток в черном, потертом и заштопанном классическом костюме устаревшего покроя, с ржавой цепочкой на пиджаке, плешивом бархатном котелке и деревянной тростью, рукоятка которой была стилизованна под большой кристалической формы благородный камень, выглядит достаточно странно. Юноша быстро отчаялся.

Однажды, сидя в слезах и соплях на полу, он смотрел то на потолок, то в окно на звезды. Эмоциональное напряжение забрало все силы, взгляд начал сползать вниз, клонило в сон и тогда Шпиц заметил под кроватью старый, как сама каморка, чемодан, внутри которого были различные инструменты для изготовления восковых фигурок. Скорее всего, это был заготовленный Прикусом подарок, который последний так и не успел вручить. Он собрал по улицам, набережной, на рынке - где только можно - все свечи, что получилось утащить и сразу же начал творить. С того момента реальная жизнь перестала особенного его волновать.

Ведь в его руках рождались и умирали люди, ему были подвластны исходы драм между любовниками и внутри семей, он решал у кого сегодня день будет хороший, а кого зарежут вечером на набережной. И, на последок, каждый вечер он выбирал для своего городочка личный армаггедон и воспроизводил его во всех деталях, одаривая муками каждого человека в соответствии с количеством совершенных грехов. На что же это все похоже? На игры в бога, конечно же.

Спасибо, папочка, за фирменный семейный взгляд на мир. Кстати, Шпиц даже не знает, не пытался и не хотел узнать, что стало с телом отца.

С недавних пор дорога домой омрачена еще кое-чем. Ведь новые лица появляются, к сожалению, не только в чемоданчике - люди плодятся, город растет. Окраина уже перестала таковой быть, превратившись в развивающийся район, который даст как новую жилую площадь, так и работу вместе с учебным заведением нового типа - первый в городе институт. Еще по масштабам одного фундамента Шпиц понял: это будет нечто огромное. Какой ужас, ведь всего через пару сотен метров стоит его, заброшенное для всех остальных, жилье. Слишком людно, шумно и дискомфортно стало уже сейчас, а ведь студентов будет в разы больше чем строителей.

И вот сегодня, возвращаясь с работы, в очередной раз проклиная стройку, мужчина внимательно смотрел себе под ноги, проходя рядом с быстро растущей стеной института, дабы не проколоть себе туфли строительным мусором.

Кто-то начал громко кричать откуда-то сверху - строитель, видимо, - к одному подключилось еще несколько. Сморщившись от неприятного шума, Шпиц поднял голову и, отвлекшись, ступил в лужу. Сверху в него летело что-то большое. Удар буквально вмял прохожего в лужу. Перед потерей сознания потерпевший четко понял, он уходит под дождевую воду. Не тонет, а именно проваливается куда-то, как будто речь идет о дырке в полу. Но все померкло прежде, чем Шпиц смог разобраться в происходящем.

И действительно, мужчину выкинуло с обратной стороны. Лужа, словно переходный клапан-шлюз, буквально выплюнула упавшего в нее человека. С такой силой, что Шпица подкинуло над землей практически в идеальной к ней параллели. Ему пришлось конвульсивно и максимально энергично брыкаться в воздухе, собственно он делал это бессознательно, в панике, чтобы обрести более перпендикулярное положение по отношении к асфальту под ним.

Пошатываясь, судорожно размахивая одной рукой, а второй - придерживая кровавую рану на лбу, у пострадавшего получилось устоять, но сейчас это мало его волновало, ведь лужа, что пропустила Шпица - куда? - исчезала прямо на глазах и за десяток секунд стянулась вовсе. От звона в голове и случившегося происшествия, не подготовленный к подобным испытаниям безликий червь крючкотворной конторки должен был попросту упасть в обморок от болевого шока и эмоционального перенапряжения. Но резкий запах, коим плотно заполнен весь воздух, и неприятное пощипывание всех открытых участков кожи из-за падающих с неба дождевых капель не давали сознанию беспечно померкнуть. Шпиц поднял трость.

Не успев дойти до осознанного вывода, проворный мозг автоматически выдал ответ, который Шпиц безотчетно для себя прошептал: «бензол». Его используют для расплавления воска. Занюхнув еще раз, уже осознанно и более внимательно - возможно, бензол с незначительной примесью бензина. А на заднем фоне, сражаясь с вонью химиката, как показалось мастеру восковых фигур, пытался выбиться родной для него запах - успокаивающий аромат воска. Пребывая в нерешительности, мужчина медленно поднял пораненную голову, обратил взор к небу и, лучше бы он этого не делал, от увиденного шлепнулся прямиком туда, где недавно была эта злосчастна лужа неизвестной природы. Заполненное желтоватыми облаками небо было все в желто-синих разводах, расплывшихся по небесам неправильными кругами, это напоминало выхлопы от машин на дорогах.

Так он, в предельной степени ошарашенный, и сидел какое-то время по середине дороги. Строительные леса учебного заведения пропали, как и все прочие о нем напоминания. Вообще, окружение кажется до боли знакомым, но это абсолютно не та местность, где находится его дом - где он сам должен бы находиться. Вместе с нарастающей болью начала неметь половина лица, но тем не менее Шпиц пытался сосредоточиться и внимательно рассматривал, что теперь его окружает.

Сам он, поникший, сидит на лысой дороге в две узкие полосы, на сотню метров вперед и назад отсутствуют какие-либо строения. Но дальше впереди начинаются разнокалиберные дома, когда сзади дорога упирается в очень высокую черную стену. Никаких ворот, ведущих за нее, Шпиц так и не обнаружил. Около домов неподвижно стоят люди, а рядом... кажется, какие-то фигуры или причудливые приспособления. Со своего месторасположения и в силу состояния он многого не может разглядеть. Дождь тем временем неспешно усиливался - это стало понятно только лишь из-за усиливающегося раздражения кожи.

Так что, собрав силы в кулак и пересилив головокружение, потерпевший встал сначала на колени, затем на одно и оперся на трость, после чего, с чувством победителя, мужчина оказался на своих двоих. И сразу же чуть не упал обратно, носом в бордюр, потому что трость медленно, но ощутимо, уходила под землю, будто неспешно протыкала зубочисткой кусок пирога. Подошвы его единственных туфель оставляли после себя четкие следы на брусчатке. Они буквально вдавливались как слепки, увековечивая каждый шаг идущего. Шпиц медленно двинулся в сторону зданий.

Запекшаяся в ресницах кровь сильно ухудшала обзор, но мужчина вскоре разглядел перед собой застывший силуэт. Это частично расплавившаяся восковая фигура в полный человеческий рост, соответствующая стандартным параметром мужчины среднего телосложения. Но ноги превратились в сталагмиты, произрастающие как будто прямиком из тротуара. Все лицо смазалось, остался только его овал с некоторыми выпуклостями и очертанием носа. Руки прилипли к туловищу. Капающая с неба жидкость - а это определенно не дождевая вода, что мастер уже четко определил для себя - неоднократно попала в глаза, их постигла учесть кожных покровов. Именно благодаря этому обстоятельству у Шпица была возможность списать увиденное на зрительный обман, но когда он дотронулся до ЭТОГО, тут уже невозможно было найти оправданий и продолжать отрицать очевидное. Родной аромат воска около силуэта был сильнее бензола, перебивал его.

Да, с этого момента пора начать принимать все как есть. Уже несколько минут Шпиц, который топчется вокруг интересующего его объекта, осознал физическую реальность статуи, которую кто-то сделал посередине дороги прямо под открытым небом. Фигуры из воска, если точнее. Это еще можно достаточно безболезненно признать, да. Но когда стоящее перед ним изделие замычало - был превышен предел восприятия вещей, не укладывающихся в голове. Мужчина почувствовал, как его ноги подгибаются, но вместо того, чтобы вложить нерастерянные силы в руку с тростью и опереться на нее, мастер замахал свободной конечностью и в итоге угодил ей прямо в туловище стоявшего перед ним нечто.

В момент соприкосновения падающий затаил дыхание - очень кстати, иначе он завопил бы во всю глотку. Сначала рука пробила одежду, затем с легкостью вошла в плоть и - кажется он угодил еще в несколько ребер, - увязла в левом легком. Внутри оказалось тепло, а легкое судорожно сокращалось. На мгновение Шпицу показалось, что он обрел равновесие, но потом приплавившиеся к дороге ноги стоявшего перед ним обломились. Овал лица разорвался, на месте рта появилась дыра, откуда высунулся распухший язык. Раздался жуткий вопль, совершенно точно способный пробудить и тысячелетнего мертвеца. Но он оборвался также резко, как и начался, когда отломившееся тело упало на дорогу, чуть позади оставшихся стоять обрубков ног, и распалось на крупные куски. Из обломков сочилась кровь - по крайней мере это была красная жидкость - а запах воска стал неимоверно сильным, тошнотворным до головокружения.

Все же умудрившийся устоять на ногах мастер восковых фигур замер с вытянутой рукой, измазанной в воске, но взгляд его был прикован к разбившемуся на части телу. Впереди нарастал какой-то то шум или скорее какой-то гул. Шпиц медленно поднял распахнутые в панике до предела глаза, слипшиеся ресницы вырвались из своих луковиц и опали на щеки, разбрасывая на коже вкрапинки засохшей крови.

Оказывается он подошел практически вплотную к первым домам и теперь можно было разглядеть главную улицу района на пару сотен метров вперед. Впереди стояли другие статуи-люди. В некоторых местах они находились очень близко друг другу, будто представляли собой некую группу, но самое отвратительное зрелище представляли собой слипшиеся воедино фигуры, будто сиамские близнецы, но не только двойняшки. В одном таком случае Шпицу удалось различить пять тел: некоторые были сплавлены за руки и за ноги, другие центральными частями туловища, голова одного приплавилась к плечу впереди стоящего. А замыкающий эту цепочку вовсе лишился всего, что должен иметь ниже пояса, но прямо под ним наблюдается небольшая кочка телесного цвета. Скорее всего, эта фигура пострадала больше всех. Мужчина медленно двинулся вперед, с силой вырывая из потдатливой брусчастки ноги при каждом шаге. По мере его приближения к фигурам гул возрастал, становился плотнее.

Дохромав до следующей статуи, мастер принялся осматривать ее. И, черт бы его побрал, лучше бы он не смотрел на лицо этой фигуры. Шпиц наивно полагал, что и у этого изваяния оно тоже расплавилось и сгладилось в единый блин. Главное не трогать ЭТО и все будет в порядке. Просто держись от него по-дальше и ничего не случится! И он практически оказался прав в своем убеждении, но глаза и часть носа уцелели. Стеклянные шарики глазных яблок дико метались вверх и вниз, сначала осматривая Шпица, а потом начали попеременно глядеть в разные стороны. Мужчина хотел было пройти дальше, но эти бегающие глаза и пар от дыхания из единственной уцелевшей ноздри.... Да как такое вообще, боже мой, возможно-то? Один из стеклянных шариков выпал, оставив после себе на овале лица большую дырку, и покатился по дороге.

Этот... судя по всему, человек, совершенно точно кричал, но расплавившийся рот выпускал лишь более громкое мычание, очень похожее на тот гул... Вот что это такое. Звук складывается из шума всех статуй, пытающихся кричать или говорить.

Шпицу не пришлось долго прислушиваться, чтобы понять - пострадавших очень много.

Но плавится не только местное население, но и все вокруг, вплоть до травы: виднеются огромные продавленные дыры в крышах, некоторые фонари стали похожи на разбухшие, вертикально стоящие спички с опущенными головешками, пару домов откровенно перекосило. И если смотреть на них неотрывно, заметно как они продолжают приобретать все более опасный угол наклона - подплавленный воск медленно растягивается, расплывается.

"Все нормально, нормально. Я просто уснул... потерял сознание. Это все те чертовы строители, скоро все наладится. Надо только найти выход отсюда. Я же видел, как в меня что-то летело, это все бредовый сон." - пока Шпиц размышлял что происходит и как быть, его трость на добрых 8 сантиметров ушла в камни, выстилающие дорогу, скрылись и подошвы туфель по самый носок.

Надо найти отсюда выход! И немедленно. Не обращая более внимания на восковых людей и удручающее состояние всего вокруг, мужчина сконцентрировался на себе и собственном спасении. Редкие дождевые капли превратились в плотную морось, а в лучах садящегося солнца цвет неба стал более ядовитым. Шпиц лишь порадовался своему неизменному наряду - старому костюму и потертому котелку: почти все тело защищено от бензола, а благодаря шляпе можно избегать смотреть на желто-синие разводы и подражающие им облака.

Безотчетно сворачивая на определенных поворотах, мастер всегда знал, что его ждет впереди, но только лишь дойдя до противоположного конца района, где он ожидал найти выход, до мужчины дошло. Он замер на полушаге и резко развернулся, так и не опустив ногу. Это его район, его колыбель и обитель. То, миниатюрное, но великое творение, что путешествует с ним всюду, упрятанное в чемодан. Только сейчас Шпиц заметил, что трость-то при нем и уже вся испачкалась, но чемодана нет. Поэтому, когда дорога, ведущая в другой район уперлась в черную стену, мужчина даже не удивился. Ни самой стене, ни тому, что она обита черным заменителем бархата - как внутренняя полость его чемодана. Дальше идти искать выход нет смысла.

Он - творец сего места, точно Бог сощедший с этих ядовитых небес, оказался здесь, как... - позади с треском и хлюпанием обрушилось жилое здание высотой в четыре этажа, - в мышыловке.

К тому времени уже совсем стемнело. На дороге в некоторых местах жидкость скопилась в бурлящие лужи - ступить в такую сродни самоубийству. В окнах некоторых домов горел свет. Порой за ними стояли успевшие спастись восковые фигуры. Кто-то смотрел на него со страхом в глазах, другие - с надеждой. Но все двери были закрыты, а некоторые попросту расплавились.

Дергая за ручку очередной парадной, Шпиц уже потерял счет какого дома, к окну с той стороны вышла красивая молодая женщина. Творец вспомнил ее. Эта модель сделана по образу женщины, что работает в месте с ним в одном помещении уже три года. Он так и не узнал ее настоящего имени, но в мире чемодана ее зовут Шарлотта. До чего же она красива. Но ее рот отсутствует - заметна грубая ручная забота. Отодвинув штору, девушка безмолвно и плавно показала в сторону церкви, что стояла на другой стороне улицы, на пару домов дальше. Крест на ее крыше оплавился и стал похож на осиное гнездо, свисающее со свода крыши.

Шпиц покорно двинулся к церкви. Ему нужны были ответы. И если в этих религиозных домах сотни тысяч людей находят ответы на свои вопросы, то может и творцу этого место повезет. Хотя фактически - что в какой-то степени тешит самолюбие - Шпиц является богом для всех окружающих. Но дальше этого дело не заходит, ведь единственное пока что обнаруженное превосходство это животные плоть и кровь мужчины, которые не так быстро поддаются разрушительному действию химикатов. Без промедления дохромав до дверей дома веры, он сразу положил свободную руку на дверную ручку и - о, счастье - она плавно повернулась, хотя со стороны выглядела очень старой и обшарпаной. Смотря на такую дверь, так и представляется жуткий скрип, если некто решится ее открыть.

Но это всего лишь декор, не забывай, что все здесь сделано из воска. Сделано тобой. Потому архитектор и строитель этого творения в одном лице даже не удивился, когда заметил начерченную на двери принадлежащую ему авторскую роспись. Ее здесь можно встретить на каждом объекте, если знать где искать. Например, на левой пятке каждого жителя. Буква «Ш», заключенная в круг и короткая прямая линия, опущенная из нижней правой четверти - лупа, показывающая что вся сущность автора находится в сделанной им миниатюре - в чемодане.

Внутри помещения было темно и пустынно. Ряды скамеек для прихожан. Низкий молельный стол, что придется по пояс взрослому стоящему человеку среднего роста, одинокая свеча на такой же низкой подставке, и стул, на котором кто-то сидит. Логично предположить, что это священник. Но с ним что-то не так, хоть восседающий и одет в рясу, это все равно заметно даже издалека. Глаза видят, но мозг Шпица пока что не может это обработать. По мере приближения священник становился все менее похожим на человека... каким он должен быть при правильном анатомическом телосложении. Вошедший в церковь мастер начал осматривать свое ожившее творение снизу-вверх, так что первым бросившимся в глаза отклонением стало отсутствие ног. По крайней мере всего, что идет ниже бедра. Да, он был в рясе, но даже это одеяние выглядело и оплело ножки стула так, будто под ним ничего нет. Тоже самое и с верхними конечностями. Складывалось такое впечатление будто ряса натянута на вертикальную вешалку для одежды, на верх которой приделана голова - жив ли вообще сидящий пока не понятно, - а все вместе это было похоже на черного слизняка, слегка растешегося по стулу от переизбытка влаги внутри.

Шпиц остановился в полуметре от священнослужителя. Скорее мертв, нежели жив - таким был его вердикт. Лицо также слегка оплавилось, как и ряса, но все еще сохраняло свои черты. Рассматривая мужчину перед собой, создатель всего этого окружения и местного населения впервые смутно почувствовал то, что когда-то пытался раскусить внутри себя Прикус, и чего напрочь был лишен его отец, - ответственность. Творцу почему-то мимолетно подумалось, именно он виноват в происходящем здесь безобразии - катаклизме, медленно уничтожающем район. Но пока не понятно каким образом.

Священник открыл глаза, прилипшая ряса слегка качнулась. Челюсти щелкнули несколько раз как у щелкунчика. Мужчина обратил внимание на закрытую книгу, лежащую на столе. На обложке тоже красовалась его роспись.

- Зачем ты пожаловал сюда, дитя божье?

- За ответами.

- Ответами?

- Меня... направили... сюда из дома напротив. Что происходит?

- Так ты не местный?

- Нет.

- Но как попал ты сюда? - расплывшееся лицо священника попыталось приобрести удивленное выражение.

- Затрудняюсь ответить.

- Что делаешь ты сейчас вне стен домов? - не скрываемое удивление теперь отчетливо видно даже несмотря на неравномерные складки и отложения воска.

- Дождь не столь опасен для меня, в сравнении со всеми остальными.

- Кто же такой ты тогда?

- Наверное, в это сложно поверить. - Шпиц указал на книгу, - я - Создатель этого места.

- Мы звали тебя. Так долго, что даже самые терпеливые оставили надежду. Но ты пришел. Как жаль, что я уже не могу встать и поклониться тебе.

- Вы всего лишь мое хобби. Мой способ справиться с ужасной, одинокой жизнью. Я никогда не предполагал, что вы можете быть наделены жизнью. Не верил. Не верю и до сих пор.

- Так или иначе, ты здесь. А мы умираем. - голос старца стал тверже, приобрел требовательный тон. Ряса трепыхала, потрескивая. - Спаси творения свои или уходи сейчас же, а мы как жили без бога, так и кончим.

Бесславно, убого. Не оставив наследия.

- Но я не властен над стихией.
- Вовсе не в дожде дело. В старухе.
- Старухе?
- Ты забывчив, Создатель. Вспомни, как сотворил ее.

Шпиц нахмурился и в задумчивости машинально оглядывал себя, остановил взгляд на покрасневших руках, где начали набухать волдыри.

А ведь он прав, он знает...- конечно, ведь всем здесь пришлось жить с этой жуткой химерой под боком. - Пару лет назад мастер восковых миниатюр решил ввести в свой чемоданный район мистических персонажей для пущего накала страстей. Но это оказалось слишком амбициозной задумкой для его скудной фантазии. Прежде чем отбросить эту идею, творец сделал старуху-знахарку, вырезал для нее небольшой дом на окраине, в левом нижнем углу чемодана, некоторые окна выходили прямиком на обивку. Но толковую историю сочинить для нее так и не получилось: то Создатель хотел сделать ее практически всевластной, то превращал в гонимую всеми ведьму, потерявшую силу из-за проклятия. Бред, да и только. Промучившись практически неделю, в очередной раз продумывая после работы легенду, Шпиц сдался. Просто закинул щелчком пальца фигурку в избушку и закрыл за ней дверцу.

Дальше священник рассказал, кем стало здесь дитя мастера, оставленное без его присмотра. Не имея полноценной истории, старуха вобрала в себя самое лучшее из черновиков: ненависть к себе со стороны всех остальных жителей и огромную силу. Рамки последней Шпиц не продумывал вовсе, так что гонимая знахарка определила для себя апогей в том, что доселе мог делать лишь мастер: создавать в чемодане жизнь. Это был самый главный просчет при создании задумок к истории старухи, но кое-что Шпиц для себя определил практически сразу и эта черта переходила от одного чернового амплуа к другому: изгой - да, злодейка - нет. Абсолютно. Самая обычная история гонимой старухи, которая доживая, возможно, последние годы жизни, упорно пытается стать частью общества по средствам бесплатной помощи всем обратившимся. Не важно будь то проблемы со здоровьем, желание завести ребенка, необходимость приворота или отворота - она все сделала бы даже за простую улыбку и короткую беседу «по душам». Таковой задумывалась ее осонова, которая затем, будучи заброшенной, обросла ядовитым плющом.

Население чемодана так и не приняло знахарку, когда Создатель вообще забыл про нее. Тогда старуха, обозлившись, решила применить силу в корыстных целях и сделала себе сына - впервые использовала максимум своих возможностей. Ей нужен был годовалый малыш, который навсегда таким и останется: уже не совсем глупенький в отличие от новорожденного, кое-что понимающий, тянущийся к мамочке. И самое замечательное - требующий постоянного внимания и заботы. Такой никуда не уйдет и не променяет на кого-то другого. Да сделать его еще немного побольше размером, чтобы было что тискать. Это именно то, что нужно. Конечно, это очень сложная задача, и если учесть первопроходство знахарки в этом ремесле, то все получилось не так уж и плохо.

Отшельница перестала появляться на людях, полностью переключившись на свое дитя. Но когда через полтора года одной женщине понадобилась помощь старухи, та так завизжала при виде ЭТОГО, что, словно на пожарную сирену, сбежалось множество людей. По их оценкам маленькое существо нельзя было назвать полноценным ребенком, но худшим его прообразом или ужасной пародией - определенно. Распухший, будто труп, криволицый - знахарка хотела видеть на его лице постоянную улыбку, - он не плакал, а выл зверем, и кривые конечности его дергались в судорогах.

Из тихого ужаса настроение толпы вскоре обогатилось негативными оттенками, собралось самое настоящее народное ополчение. А Шпиц и не подозревал какие серьезные события происходят в его чемодане. Самая радикальная группа возмущенных экспериментами колдуньи решилась ворваться в ее жилище, где воскового младенца разорвали, а после остатки буквально втоптали, вмяли в землю, как грязь.

Это и было началом конца. Тех самых безумцев, что отправились на убийство существа, больше никто не видел. В их нормальном, человеческом обличии. Расправа над младенцем была устроена до вечерних молитв, чтобы убийцы смогли после свершенного деяния отпеть в церкви за свою душу. - Здесь Шпиц задумался, а если бы он слышал эти молитвы, знал о проиходящем, простил бы он убийцам свершенное ими деяние? - Священник выступал на их стороне, обещал прощение. А после палачи отправились бы успокаивать душу кто в таверну, кто в домашний бар.

Священник прождал в тот день до полуночи. За сорок минут до начала дъявольского часа, начался сильный дождь. Но служитель церки продолжал стоять на крыльце и ждать своих благословленных посланников смерти. В итоге он все же дождался, но на встречу пришли другие существа, не посланники. Лишь их измененные телесные оболочки с высосанной душой, наделенный отупляющим желанием убивать.

Старуха использовала свою силу, заколдовала убийц, слепила им порождающие ужас телесные формы. В этом она оказалась большим мастером. После чего отправила мстить, обработав монстров специальным средством, спасающим от химического дождя.

Внешне же палачи, переменившие сторону, стали похожи на монстров, которыми запугивают детей или развлекают посетителей в комнатах страха: по несколько пар голов разных размеров одного из них болтались на плечах, как полусдутые геливые шарики; туловище другого было усеяно зубастыми ртами, словно прыщавое лицо подростка; третьему старуха раздвоила предплечья, казалось будто из локтей растут ножницы. Но на остром конце каждого ушка находилась половина кисти. Всего таких монстров набралось 7 штук, хотя уходило к избе на то грязное дело девять человек. Сложно сказать, кому повезло больше: погибшим или обращенным. Но и семерых с лихвой хватит на истребление жилого района, такого как этот, чемоданный.

Сквозь ночную темноту и плотную стену дождя - старик под него еще не высовывался и считал капующую с неба жидкость обычной дождевой водой - церковный служитель долго всматривался в приближающихся к нему существ, ведь они все же были похожи на людей. И лишь когда между ними осталось менее тридати метров, бросился в церковь, на ходу захлопывая дверь и задвигая засов.

До саого рассвета они ломились в дверь. Священник тогда впервые порадовался отсутствию в церкви окон - это было первое здание Шпица, он еще не научился их делать и своим неумением косвенно спас жизнь божьему приближенному, то есть своему слуге. Когда часы показывали начало седьмого часа, солнце уже полноценно освещало каждый дом, район просыпался. Тогда твари оступились от церкви. Ведь появились жертвы поинтереснее. Много жертв, которые сами выходят на свою погибель.

Жители же, похватав зонты выбегали на улицы и долго смотрели вокруг - никак не могли поверить, что увиденное ими через окна - чистая правда. Все вокруг было как на картине, нарисованной дешевыми красками и оставленной под дождем: многие предметы и постройки исказились, как будто смазались, растеклись по рельефу. Прежде чем люди успевали осознать масштабность разрушений их зонты также оплавлялись и стекали носителям на головы. Шпиц сам видел несколько приплавившихся к дороге человек с черными деформированными головами, пока блуждал в поисках кого-то живого. Но только сейчас мужчина полноценно осознал, что гулял все это время среди живых трупов, что и после смерти продолжают стоять. И будут, пока дождь медленно не переплавит их в маленькие пятнышки на дороге.

Посланные знахаркой убийцы также успели пострадать под всеуничтожающим дождем, их лица начали плавиться. До критического урона не дошло, но зрение значительно пострадало - если замереть, когда тварь смотрит на тебя, то может повезти, и она примет живого человека за уже навечно застывшую восковую фигуру-мертвеца. Но это не систематическое явление, все зависит именно от везения и убедительности позы, скорее всего. Точной системы не успели выявить, а теперь уже особо и некому - перевелись все храбрецы и почти все трусы.

Шпиц хотел было спросить, почему местное население не пыталось дать отпор, но потом вспомнил, что не сделал для жителей своего чемодана какого-либо оружия. Самое смертоносное чем они располагают это кухонные ножи и сельско-хозяйственные вилы.

Но нельзя сказать, что успевшим скрыться в домах повезло больше. В сравнении с церковью, твари изменили свою тактику. Теперь упираясь в неподдающийся штурму дом, они собирались вместе и начинали скрести по двери, буквально размазывая ее, как сопли, лишая тем самым находящихся внутри жителей выхода. А дома между тем продолжали плавиться. Временами раздавались пронзительные крики, будто кого-то положили в полную кипетка ванну. Вскоре они заменялись невнятным бульканием, а потом все стихало. Дома, откуда доносились подобные звукопредставления зачастую вскоре, влажно похлюпывая, падали.

Те постройки, что имели доступные окна, подвергались быстрому и разрушительному захвату. После в них никто не отваживался заходить - проверять, что сделали с жителями.

На небольшой район приходилось два врача - здесь Создатель устроил все более-менее практично: педиатр и хирург в одном трехэтажном доме на центральной улице. Когда жители осознали сложность ситуации, а от рук палачей старухи уже появились первые жертвы, священник отправился поддерживать народ словом, врачи - делом. Последние сообща пытались вернуть мобильность слипшимся и расплавившимся людям: хирург аккуратно срезал расплавившиеся куски, педиатр нащупывал пульс, отбирая пациентов, у которых еще был шанс на спасение, раздавал таблетки.

Но провести подобную операцию в панике и спешке, прямо на улице, когда человек зачастую начал застывать в очень неудобной позе (например, наклонившись), а с неба идет расплавляющий все вокруг - живое и не живое - дождь, то сосредоточиться на деле очень сложно. Что и доказывали результаты: помочь удавалось далеко не всем. Хирург чувствовал, как на его плечи нависает все больший груз ответственности. И работать дальше из-за этого становилось труднее. Ошибок все больше. Ошибок, приводящий к зажатым расплавившимися щеками крикам, к гневным взглядам. К смертям.

Священник же в скором времени понял, что его успокаивающее слово не помогает. Действительно, вряд ли какая-то молитва может помочь, когда человек приплавился к дороге, а его затылок стек на шею, обнажив мозг.

- Я видел, как маленькая девочка побежала к матери обнять женщину, малышке было страшно. Но постояв в объятиях менее двадцати секунд, они более не смогли разъединиться. Две пары глаз - врослые и детские - обе полны ужаса до краев, не могут сдвинуться сместа и пошевелить чем-либо. Это страшно. Здесь уже ничего не поможет. Признаю, я струсил. Наскоро помолился и в спешке покинул их, потому что смотреть на это мочи не было никакой.

Во время очередной операции рука врача прилипла к пациенту. Намертво, вскоре туда присоединилась вторая. Педиатр пытался помочь, выхватив из стертых пальцев коллеги скальпель, но тот развалился на мягкие кусочки. Один из них тут же прилип к пальцам. Тогда врач пытался отодрать руки хирурга своими, но а итоге также приплип, лишь осложнив ситуацию. Так, в троем - хирург, педиатр, житель - они и погибли под бензолово-бензиновым дождем, обратив взор к грязно-сине-желтому небу.

Священник до самого вечера ходил от одного пострадавшего к другому, скрываясь от монстров, но когда ноги начали увязать в брусчатке, твари настигли его. Служитель церкви добрался до церкви, но оплавившуюся дверь закрыть таки не смог. Вот в молебельном зале его и настигли, сделав таким, каким его застал Шпиц. Отшельница крайне набожна, может поэтому его и оставили в живых.

Это полное драмы действие происходит уже четвертый день и приближается к завершению. Большая часть жителей мертва или расплавилась. Остальные заперты в домах, которые через день-два сольются воедино с почвой. Впрочем, все как всегда в обреченных мирах неумелого творца Шпица. Или же напротив это высшая степень мастерства - любой сценарий заканчивать фатальной трагедией?

- Сходи к ней. Все уже потеряно, но ты все-таки сходи, если сможешь добраться. Может она остановится, и несколько десятков человек выживет. Это единственное, что ты можешь сделать для нас... Создатель.

Священник принялся было объяснять, как дойти до ее дома, но Шпиц остановил его жестом и молча вышел из церкви, дверь которой оплавилась напрочь, превратившись в овальную дыру. Брусчатка в некоторых местах стала напоминать горячий сахарный сироп. От некоторых жителей остались лишь ноги с произвольной формы образованиями.

Передвижение по улицам уже сродни пересечению болотистой местности. Изуродованные палачи отшельницы пытались нагнать Творца, когда заметили его после первого квартала пути. Но быстро увязли из-за непроходимой дороги и ограниченного зрения, потеряли Шпица из виду. Создатель впервые в жизни порадовался своей хромоте, потому что трость здесь стала прекрасным подспорьем. Многие дома стали похожи на смятые в гормошку шляпы.

Идти было всего несколько кварталов по улицам, и немного по тропинке к озеру, но путь занял почти два часа.

Старуха встретила Создателя на ветхом крыльце своего дома.

Шпиц оторопел и замер, увидев лицо старухи. Внешне она до жути напоминала его самого, как старшая сестра-близнец. Творец неосознанно создал своего протитипа. В этот момент к нему снизошло озарение: каждый мир погибал потому, что там был его прототип ядовитой, разрушающей личности.

- Я знала, что ты придешь. Создатель. Я сделала все в угоду воли твоей. Ты доволен?
- Но я никогда не желал гибели своим мирам...
- Воля творца сложна и многогранна. Может, ты и не хотел этого осознанно, но я четко уловила твое настроение. Негласный приговор исполнен. Скоро оставшиеся умрут в муках и этот мир будет готов для нового поколения твоих творений.Ты доволен?

Мастеру восковых миниатюр словно палицей по лицу съездила фраза отца, всплывшая из недр памяти: "Разрушение - лучшее свершение". Он имел ввиду разрушение личностей тех несчастных, над которыми издевался когда-то за деньги. И продавшиеся действительно ломались, когда, оставляя вечером в таверне заработанные деньги, осознавали, на какую низость они пошли ради заработка.

Сначала мужчина собирался горячо возразить старухе, рот уже открылся и набрал воздух в легкие для гневных возгласов, но на выдохе, перед началом потока ругательств и проклятий, Шпиц задумался. Если свои чемоданные миры полностью создает, он начиная от физических объектов до общих набросков типов личностей для жителей и сценариев историй их жизни, то лишь в его власти находится вопрос продолжительности существования чемоданного городка. В таком случае, кто если не он является причиной всех этих локальных, вымышленны концов света?

Ведь все эти страдания, смерти, армагеддоны происходят лишь в твоей голове, это все твоя исковерканная фантазия. Это твое дурное наследство, от которого никуда не деться.

Какое-то время Шпиц просто смотрел на отшельницу, упорно ожидавшую похвалы.

- Создатель пришел и благодарен тебе. Но дальше я справлюсь сам. - Творец взмахнул своей тростью и пронзил сердце старухи. Где-то позади, в центре района, скуляще завыли ее палачи.

Шпиц вошел в дом, поставил ветхое кресло-качалку к окну и тяжело, со вздохом, уселся в него. Дождь пошел многим сильнее.

Со смутным букетом чувств Создатель наблюдал, как с бульканием схлопывается и размазывается его последнее творение, как все вокруг превращается в единое море горячего растопленного воска. Внутренняя буря в итоге превратилась в чистое, злорадное удовольствие.
_______________

- Что с ним? - спросил бригадир.

- В него прилетел кирпич.

- Кто это видел?

- Только мы, здесь нет жилых домов - никто не ходит. Понятия не имею, зачем этот мужик терся здесь. Он уже несколько часов так лежит. В луже похоже что есть бензол, а кровь из его головы перестала течь минут двадцать назад.

- Для северного крыла института начинают закладывать фундамент.

- Вы хотите сказать...?

- Только чтобы никто этого не видел.

- А с чемоданом что?

- Старый, но красивый. Можешь забрать себе.