АЛИБА ДА ТУ

Баба Шура в молодости работала дояркой в Синерецком колхозе в псковской деревне Синяки. Девицей Шурка была весёлой пересмешницей, щёлкальщицей семечек, знатоком деревенской непотребщины. Ходила с подругами в клуб в кино, всегда сидела на первом ряду с подсолнухом на коленях, заразительно и громче всех смеялась. Была она симпатичной, доброй, в меру лянОй молодухой. Вышла замуж за любимого парня односельчанина, родила сына. Но судьбы их сгубила водка, вернее не она сама, а злая пагубная страсть к пьянству. Муж тракторист перевернулся по пьянке на тракторе и захлебнулся вытекшей соляркой, единственный сын утонул. Однажды и сама чуть не погибла. В сильном подпитии, похрЯла  поздно вечером искать ещё выпить. Проезжавший грузовик с нетрезвым шофёром двинул её бортом, она чудом осталась жива. Свою справедливо негодующую совесть успокаивала: «Алиба да ту!»(1) 

Одинокая состарившаяся баба («опять баба однАя») жила в избе с любимой зЮрькой Дочей, которая стала как родная и спала в Шуриной постели. Готовила себе и поросёнку хлебнЮ. Ласково хвалила её: «Хвост крючком, нос пятачком, попа яблочком!» Шуре нравилось читать про экзотических животных и разные далёкие страны, особенно журналы «Юный натуралист» и «Вокруг света». Единственной книгой в доме была «Земля Санникова и Плутония» Обручева. На обложке красиво изображён динозавр - тираннозавр. Шура, разглядывая его, шептала: «Кенгуру». Баба Шура любила всё живое: птиц, собак, кошек, маленьких детей. Видя ребёнка, оживлялась, притоптывая, громко напевала: «Дри-та-ту, дри-та-ту!» Вспоминала соседа по деревне Кузьму Ангубовского: «У Кузьмы одиннадцать детей было! В деревне ночи длинные, керосину нету. Что делать, чем заняться? Вот дети и нарождались. И дружно все жили!» 

Прибилась к ней дворняжка: маленький рыжий, местами лохматый оковалок на коротких лапках. Собачка ходила за ней, как привязанная. Шура звала её Тарзан - Цыплятка. Бабка, выходя из дома, брала с собой хлеб или сухари и кормила птиц. Галки, голуби и воробьи узнавали её и слетались. Однажды вдруг хищная птица, камнем упав с высоты, схватила в когти одного из голубей, клюющих у Шуриных ног, и унеслась с добычей. Так она и коршуна прикормила. 

…Ветхий покосившийся дом на краю деревни. Старуха сидит на своей кровати. На тумбочке - старая фотография, где она и муж, молодые, красивые, улыбаются друг другу, подняв гранёные стопки для тоста. На кровати разбросаны недовязанные круглые половички из полос разноцветных тряпок. Смотрит в окошко: поздняя осень, слякоть, моросит дождь. Долго сидит, глядит, тихо бормочет сама себе: "Дож, на ... вошь". Потом уже веселее: "Дож с градом, две вши рядом..." Мимо идут соседи, провожает их взглядом и задумчиво говорит: "Вот пошли наши дружки, лишь бялеются мяшки..." 

Вспоминает своё деревенское детство. Как девчонкой захотела полетать: взяв в руки наломанные пучки берёзовых веток, влезла на высокий пень, закрыла глаза и полетела, «шкрябнувшись мордой» о сухую землю. Смотрит на одинокую берёзу, растущую под окошком. Губы шепчут запомнившиеся в юности стихи: 

Я буду ждать, я буду верить,

Тебя вовек буду любить.

Часы считать, минуты мерять,

Я так привыкну в разлуке жить...

Без любви, без ласки, пропадаю я.

Белая берёза, ты любовь моя! 

Старые голубые глаза её увлажняются, она вдруг широко крестится, шепчет: «Царица небесная…» и плачет. 

Иногда заходит к ней сосед Боря по прозвищу Шуруп. Мужик рассказывает трагическую историю своей жизни, бережно доставая из кармана и разглаживая на колене старую пожелтевшую газету, где в разделе «Криминальная хроника области» написано следующее: «В деревне Матюгино во втором часу в ночь с пятницы на субботу двадцатидвухлетний молодой человек ограбил магазин райпо. Местный житель открыто похитил бутылку водки. По факту грабежа было возбуждено уголовное дело».

- Это про меня написано! - говорит он. - Срочно выпить надо было. Дошел до дому, поставил бутылку на крыльцо. Пока замок отпирал, бутылка… ахти тошненько!

- Разбилась? – спрашивает баба.

- Нет, украл какой-то килУн! Пришлось опять в магазин возвращаться, а там уже поджидали милиционеры!

- Вот, дали ему год! - вставляет в разговор Шура.

- Я, как Жан Вальжан, десять лет за бутылку водки отсидел! - в сердцах заканчивает свою историю Боря - Шуруп.

Бабка наливает ему и себе выпить, открывает пластиковую банку с майонезом, всыпает туда сахару - пяску (готовит йогурт), приговаривая:

- Ешь, пока не дан в плешь!

Стоя выпив, Шуруп уже менее связно продолжает:

- Я человек не злопамятный, кого пошлю или по роже дам - сразу забуду.

- Сядь, пускай не висять! - успокаивает его баба Шура.

Потом они вместе нестройно поют:

- Жизнь невозможно повернуть назад!

Боря причмокивает и приговаривает:

- О, правильно!

- И время ни на миг не остановишь!

- О, правильно!

Алиба да ту! 

…На берегу речки Синей недалеко от развалин колхозной фермы часто маячит одинокая старушечья фигурка с маленькой рыжей собачкой. Старуха отщипывает хлеб и кидает в воду рыбам. И невольно вспоминаются слова царя Соломона: «Опускай хлеб свой по водам, потому что по прошествии многих дней опять найдёшь его».(2) 

1. Псковское разговорное выражение, буквальный перевод: «Пусть оно само как-нибудь будет, а если не будет, то и ладно!» 

2.Книга Екклесиаста, или Проповедника 11:1