Панорама Калиновки

ПАНОРАМА КАЛИНОВКИ

Лермонтов в девятнадцать лет написал сочинение «Панорама Москвы», когда учился в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров по заданию учителя словесности. Уже чувствуется рука гения, и в школьных хрестоматиях вполне заслуженно приводят это сочинение. 

Но сейчас не об этом. Понятное дело, Москва. Но вот Калиновка, о которой на белом свете знает лишь несколько сотен людей. Те, кто живет в Калиновке или жили, или обитают поблизости. Да кому она нужна? И кому она может быть интересна? Вот Москва – одна единственная на свете, столица великой державы, город с многовековой историей. Такой второй Москвы нет на белом свете. А Калиновок не считано, немерено. В одной только Новосибирской области несколько штук. Что сказать? Калиновка – не Москва, интересна она лишь тем, кто здесь жил или живет. Но знаете, панорама нашей страны складывается не только из Москвы, Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода, Екатеринбурга, Новосибирска, но и из сотен других городов, городков, рабочих поселков, населенных пунктов, сел, деревень и деревушек. Уверяю вас, как не найдете двух совершенно похожих людей, так не найдется и двух во все похожие села. Жители, выходцы из этих сел, деревень и деревушек подтвердят мои слова. Родная деревня для них как родная мать, единственная и самая любимая на свете. 

Интересно пролететь над Москвой или Парижем, окидывая их орлиным взглядом. Давайте вспорхнем мелкой пташкой, ласточкой и пролетим над одним из сел нашей Родины, которое именуется Калиновкой. 

***

Самое высокое сооружение в Калиновке – это кирпичная водонапорная башня. Не знаю, когда ее построили. Ясно, что в те времена, когда в Калиновке проводили водопровод. Мы приехали в Калиновку в 1977 году. Здесь уже ни одного колодца не было. Не знаю, бывал ли кто-нибудь на вершине этой башни, кроме ее строителей, но мне пришлось побывать. Хорошо, что в те времена еще не сняли фильм «Вышка», где две девушки лезут на старую телевизионную вышку. И уже на большой высоте летит вниз целый лестничный пролет. И они не могут спуститься вниз. Фильм держит в постоянном напряжении. Если бы я тогда посмотрел этот фильм, то ни за что не полез бы на башню. А работал я тогда инженером по технике безопасности в совхозе. Регулярно в совхоз наезжали разные проверяющие, в том числе и из санэпидстанции. Брали на анализ воду, а может, и не брали, и под копирку писали, что в воде то-то и то-то, чего не должно быть в питьевой воде. Необходимо было провести хлорирование воды. Но как это сделать? Перед башней был большой подземный резервуар, где должна быть всегда вода на всякий пожарный случай. Сделан он был некачественно. Вода уходила из него. И заморачиваться с ремонтом этого резервуара не стали. Вода из башни сразу поступала в водопровод. И получалось, что единственное место для хлорирования,  была сама башня. 

Я получил на складе мешок хлорки и несколько десятков метров веревки. Кладовщик еще мрачно пошутил, что этой веревки хватило бы, чтобы перевешать всю Калиновку. Вообще, кладовщики, как я заметил, склонны к мрачным шуткам, над которыми, кроме их, никто не смеется. А я подумал о том, что не служил ли он в годы войны на оккупированных территориях в полиции. Но, конечно, ему об этом не сказал. 

Ваня, водитель ГАЗ-53, с которым мы ездили в райцентр за газовыми баллонами и которого время от времени выделяли мне для различных нужд, привез меня с мешком и веревкой к башне, задрал голову и стал отговаривать меня от этой затеи. Ему можно было отговаривать, но спрос-то был с меня. Не прохлорируешь, санэпидстанция, выпишет штраф. 

А зарплата у меня небольшая –120 рэ. Техничка в конторе получает почти столько. И вариант, который мне предлагал водитель, меня никак не устраивал. Хотя и страстного желания забираться на башню тоже не было.

Закинул веревку на плечо и полез. Оказалось, что железная лестница не намертво закреплена в башне, а ходит туда-сюда. Каждый раз, как я ставил ногу на очередную железную перекладину, лестница покачивалась. Железо ударялась с глухим стуком о кирпич. 

Это меня не остановило. Метров через десять я добрался до того места, где было защитное ограждение. Это сделало меня смелее, и я стал быстрее переставлять ноги.

         Добрался до верха. Это была деревянная круглая площадка, посередине которой была крышка, как на погребе. Я бросил конец веревки вниз, выбрав ту часть стены, где она была наиболее гладкой. Ваня привязал мешок, и я потянул его вверх. В мешке было полсотни килограммов хлорки. Не знаю, много это было или мало, но никаких расчетов я не делал. И блоков у меня не было. Но затащил мешок наверх, разрезал его и....бух... высыпал содержимое в открытую крышку.

        Фу! Функция моя была закончена. Можно было спускаться. Но как стоя на самом высоком сооружении в селе, не бросить на него взгляд с высоты птичьего полета. Если бы я не сделал этого, я бы не простил себя. Никаких квадрокоптеров тогда и в помине не было. Разве что в фантастических рассказах. Так что это была единственная возможность обозреть панораму Калиновки сверху. Я буду одним из тех немногих людей, которые сделали это. 

       Дух захватывало. Всё было, как на ладони. На дороге игрушечные машинки, маленькие домики и люди размером с муравушек. Наверно, подобное чувство испытывает летчик, глядя вниз.  Смартфонов тогда тоже не было. Так что этой картиной я мог любоваться только один. А вот фотоаппарат захватить с собой я не додумался.  

      Вон там к северу железная дорога, две ветки, по которой день и ночь грохочут поезда. Пассажирские и грузовые. 

       В Карасук жители Калиновки добирались на электричке. Рейсовый автобус ходил лишь три раза в неделю. И то, если не было распутицы или снегопада. Билет на автобус стоил дороже, чем на электричку. Да и ходила электричка в любую погоду и точно по расписанию. Три вагона были всегда битком набиты. И назад электричка шла в третьем часу. Так что народ успевал и больницу посетить и сделать всякие неотложные дела, и походить по магазинам.

         Потом началась перестройка, разруха девяностых, и новосибирский поезд перестал останавливаться в Калиновке, потому что не было вокзала, где бы продавали билеты. Разумеется, никому и в голову не пришло строить здесь вокзал. Но зачем-то сделали перрон, даже с небольшим павильончиком, куда по вечерам стала ходить местная молодежь. Здесь никто их не видел и не читал нотаций. И здесь они могли отрываться по полной.

        И в электричке теперь остался лишь один пассажирский вагон и один товарный, в котором ездили путейцы со своим инструментом. Цену на электричку резко подняли. И народ стал ездить на автобусе, благо теперь он ходил каждый день, за исключением среды. 

         Бригада китайцев разобрала один путь. Рельсы, как говорили, отправили в Китай. Ельцину с его швалью дороги были не нужны. Шпалы забрало местное железнодорожное начальство и наварило на этом немало. Каждый старался что-нибудь урвать, начальство побольше, работяги, как получится. Многие из этих бэушных шпал наделали дома, пригоны и бани. Обходилось это дешевле, чем если бы пришлось покупать лес. 

       В 2000-е годы восстановили второй путь. Вместо деревянных шпал положили бетонные. На переезде появился светофор и резиновое покрытие. От переезда дорога влево идет на Карасук, а прямо на Нестеровку, где находится ферма № 2 совхоза. 

       Уже на следующий день в конторе и в селе главной новостью была вода. Женщины ахали и охали и изо всех сил пугали друг друга.  "Что это такое? Набрала воды, а она белая. Хлоркой несет. Пить нельзя и варить на ней страшно". Это сначала, а через день вода была уже, как и прежде, и хлоркой не пахла. 

        Я отчитался за хлорирование.

       А тогда, когда я стоял на башне, мне не хотелось спускаться. Когда еще увидишь такое: всё село, его окрестности, поля, леса, речку, полевые дороги? 

      Если повернуться направо, то вот она ферма № 1 с длинными коробками животноводческих помещений: коровниками, телятниками, кошарами, складами для зерна. Пространства между ними перегорожены жердями. Это площадки, куда выгоняют скот зимой на прогулки. Эту процедуру не любят скотники и доярки. Нужно отвязать каждую корову, выгнать их с базы, задать корм, а потом загнать назад и каждую корову на свое законное место под свой номер, а не туда, куда пожелает безмозглая скотина. А безмозглая скотина будет тыкаться по всей базе.  У каждой доярки своя группа коров и под каждую группу выделено определенное место.  В это время в коровнике стоит крик и мат. Бедные животные не понимают, почему их гоняют с места на место, да еще и стараются то и дело ударить. Процедура долгая и нервная, но полезная для здоровья животных, поэтому начальство следит за тем, чтобы прогулки проводились в обязательном порядке. Могут наказать и рублем, если не будут этого делать. 

     Здесь сверху не видно, но я знаю, что дороги между базами убитые, с ямами и ухабинами, которые и не думают засыпать. Поэтому трактора здесь движутся с черепашьей скоростью.  Это же не контора, возле которой каждое утро стоит более десятка служебных автомобилей.  Если у тебя нет служебного автомобиля, то ты никакой и не начальник. 

Площадку перед конторой выровняли, защебенили и асфальтировали. А на ферме начальство не любит бывать. Здесь грязно и смрадно. Нужно переобуваться, переодеваться. 

Прогуляешься с инспекцией по коровнику, и твоя куртка, меховая шапка и дорогой костюм пропитаются кислым запахом кизяка и силоса, который будет держаться несколько суток. Как с таким запахом заходить к высокому начальству? От тебя же все будут нос воротить. Когда доярки, поярки, телятницы с фермы заходят в магазин или контору и наполняют этим стойким запахом помещение, наманикюренные дамочки воротят свои напудренные носики, и после их ухода бросаются проветривать помещение. 

Сколько уже автомобилей побилось на этих фермерских дорогах, сколько тут уже опрокидывалось тракторов, но нормальные дороги здесь так и не собираются делать. Да в темноте и пешком здесь идти опасно. Если не подсвечивать фонариком, то можешь угодить в яму или смрадную лужу. 

Вот на краю фермы огороженная железной оградой территория, на проходной постоянно сидит охранник, и на этой территории асфальтированная дорога, вдоль которой даже идет тротуар. Этот объект долго строили. Сначала одна бригада. Но что-то там напортачили. И директор нанял другую бригаду. Бригадир каждое утро приходил в контору. По первоначальному плану это должен быть заводик по производству брикетов для коров. Брикеты делали из сена, зерноотходов, еще каких-то питательных добавок. Говорили, что от этих брикетов повысятся надои и привес скота. Но чуда не произошло. Может быть, показатели и улучшились, но совсем незначительно. Производство брикетов было делом недешевым и в конце концов директор прикрыл этот заводик и решил его перепрофилировать в мельницу. Он был уверен, что продавать муку гораздо выгодней, чем зерно. Уже было время рыночных реформ. Совхоз преобразовали в ЗАО. Можно было продавать свою продукцию на рынке. И многие директора лихорадочно соображали, чем выгоднее всего торговать. Так брикетный заводик стал мельницей, на которой мололи муку трех сортов, затаривали ее, проверяли в своей мини-лаборатории и везли на продажу в Новосибирск. Сначала торговля мукой приносила доходы. У ЗАО появились свои постоянные покупатели в городе, которые уже перепродавали муку в розничную торговлю и на хлебокомбинаты. 

Отруби шли на корм скоту. За неделю отправляли в Новосибирск не один КАМАЗ. Проблем со сбытом не было. Что-то продавали и местным жителям. Но конкуренция на этом рынке росла год от года. Более крупные производители вытеснили мелких. Бывшие покупатели отказывались продлевать контракты. И торговля мукой стало невыгодной. Мельницу закрыли. Хотя охрану оставили. Боялись, что местные жители начнут разорять мельницу, тащить что ни попадя. Еще один мертвый объект.

Рядом сеновал. Где я вижу желтые прямоугольники. Это скирды. Совхоз готовил сено для совхозного скота и на продажу населению. Тут же с обеих сторон от сеновала силосные ямы. Они сделаны из бетонных панелей, которые установлены с наклоном. Днище силосных ям тоже выложено беонными плитами. Осенью сюда везут кукурузную массу. «Кировцем» ее трамбуют, потом укрывают полиэтиленовой пленкой. «Кировец» целыми днями ездит по бурту взад-вперед, выдавливает из кукурузной массы сок, который смешивается с солью. Так силос сохранится всю зиму и не замерзнет. Зимой пленку приоткрывают, чтобы грузить силос на тракторные тележки, которые повезут его на фермы. В этом месте от бурта идет пар и резкий кислый запах. Этим запахом пропахли все животноводческие помещения. Силос, если трактор не может заехать на базу, вываливают перед ней. Там, где есть кормораздатчики, нужно перебросать силос на движущуюся резиновую ленту, которая тянется через всю базу. С нее скот и будет есть силос. В некоторых базах силос завозят в помещение трактором с кормораздатчиком, и он разбрасывает силос по бетонным кормушкам, которые идут через все помещение. Тогда скотникам и дояркам ничего и не приходится делать.  Там, где нет транспортеров и не оборудованы кормушки, силос раздают вручную. Женщины, доярки и поярки, грузят силос из кучи вилами в большие корзины и разносят его по кормушкам. Работа эта тяжелая. Корзина весит немало. И принести нужно порой не один десяток корзин. 

Справа от баз бетонные коробки автогаража, РТМ, складских помещений, здесь же ток и пилорама, сделанная из досок, высокая, чтобы смог заехать грейферный трактор, который разгружает бревна с лесовоза. 

Ток заасфальировали и сделали несколько ангаров под навесом. Поэтому теперь не приходится опасаться, что зерно намочит. Когда я стоял на водонапорной башне, ничего этого еще не было. Ни асфальта на току, ни ангаров. Поэтому каждую осень хозяйство несло немалые потери из-за пропавшего зерна. Когда работали ЗАВы, над током постоянно висело облако пыли. Рабочие были похожи на негритят. И когда они возвращались домой, то долго отмывались. Осенью здесь будут снова длинные бурты зерна.

Каждую осень трудоспособное население должно было отрабатывать на току в вечернюю или ночную смену. Сельский совет подавал в контору список тех, кто должен был выполнить эту трудовую повинность. Кто-то стоял на погрузке, кто-то подметал территорию. Причем от основной работы никого не освобождали. Так что, если у тебя нет больничного, работай на своем месте и еще работай на току. 

Это было чем-то вроде общественной нагрузки. И вот представьте: человек отработал до вечера на основной работе, быстро прибежал домой, быстро поужинал, быстро переоделся и быстро побежал на ток.  Да, перед этим еще и управился с домашним хозяйством. До двух-трех часов ночи он работает на току, пока не придет ночная смена. С тока он приходит весь в пыли. Нужно помыться. У кого была баня, подтапливали баню, поскольку в тазике всему помыться не очень-то получается. А пыль впиталась и в волосы, и в кожу. Перекусить, перекемарить и идти на основную работу. Платили на току сущие гроши, так лишь, чтобы не нарушать трудовой кодекс. Выходило где-то рубль за смену. Рубль – это хорошо пообедать в столовой. Но отказаться было нельзя. Никому это даже в голову не приходило. Хотя стонали, ругались, но работали.

Каждое учреждение: школа, ФАП, клуб, сельский совет, почта, райпо представляли списки своих работников в контору, где их уже распределяли по дням и сменам. Освобождались только пенсионеры и инвалиды. Тем, кто отказывался выйти на ток, совхоз не выписывал ни отходов, ни сена. Да еще и начальнику этого учреждения устраивали выволочку.

Скот, птицу держали в каждом дворе. И корма можно было купить только в совхозе. Поэтому работать на ток выходили все.

Но поворачиваемся к селу. Самые высокие здания в селе – это двухэтажная совхозная контора, дом культуры и школа. Это если не считать дымовых труб школьной котельной и котельной РТМ. Школьная котельная хоть и называлась школьной, но отапливала магазин райпо, ФАП, почту, сельский совет, контору, детский садик, дом культуры, дом директора, дом прораба, главного инженера, главы сельской администрации и еще две квартиры на улице Орлова. 

Плоская черная крыша школы могла бы стать не плохой взлетной площадкой для вертолетов, как и крыша дома культуры. Черные же они были потому, что были застелены рубероидом и залиты гудроном. Хотя школу сдали недавно по проекту  девятилетней школы, это была полная средняя школа. Крыша ее текла во время дождей и когда весной начал таять снег на крыше. Несколько лет подряд уже после сдачи школы крышу ремонтировали. Приезжала бригада. Стелила рубероид заново, заливала его гудроном. Бежала и крыша дома культуры.

Школа, контора и бетонные дома на Молодежной улице были одеты в «шубы». Разного цвета. Но больше было зеленых шуб.

Самая короткая и самая первая улица в селе — это улица Железнодорожная. Это с десяток домов на одной стороне сразу, как переезжаешь железнодорожный переезд. Половина этих домов сейчас заброшены. Ограды здесь почернели от старости, накренились и вот-вот упадут. 

Дворы заросли высоким бурьяном.

Может быть, у этих домов есть наследники: дети и внуки бывших хозяев. Но в наследство никто вступать не желает. Причина банальная: себе дороже. Или, как говорится, овчинка выделки не стоит. За оформление документов, чтобы вступить в наследство, заплатишь кругленькую сумму. А зачем тебе это наследство? Сделать здесь дачу? Так даже из Карасука не позарятся. Одна дорога обойдется дороже. И еще какая дорога! На бензин больше денег уйдет, чем получишь здесь помидор и огурцов. А продать эту рухлядь не продашь. Разве что даром отдать на дрова, если кто-то позарится. Никому эти домики не нужны. А вот новыми обязанностями – и финансовыми, и трудовыми – себя обременишь. Траву надо выкашивать, ограду поправлять, постройки и дом содержать в надлежащем виде. А это значит надо делать ремонт. Кому это надо и для чего? Чтобы местная администрация тыкала в глаза, что у него в деревне заброшенный двор и грозила штрафами, и писала протоколы. 

Дураков нет и не будет. В селе никаких перспектив нет, нет работы, в фермерство никто не рвется. Дело это хлопотное, больших прибылей не обещает, а вот разориться можешь в миг.

А вот уезжают – это да. Молодежь всеми правдами и неправдами старается зацепиться в городе. Их не пугает не отсутствие жилья, ни то, что рядом нет близких и родных людей. Те, кто прочно закрепился в городе и имеют достаток, стараются перевезти своих престарелых родителей. Кто-то из стариков кочеврыжится, но по большей части соглашаются. Будут рядом, под присмотром. Мало ли что! Так что село потихоньку обезлюживается. И кажется, что эта тенденция будет продолжаться и ее не остановить. Все больше заброшенных домов, все меньше детей и молодежи. Особенно быстро пустеют малые деревушки. Исчезла Озерянка, на грани вымирания Нестеровка. 

Когда я в 1977 году переехал в Калиновку, школа была в двух старых одноэтажных зданиях. В одном мастерские и начальные классы. В другом все остальные классы. И в каждом классе были параллели. В десятом классе для учеников не хватало мест. На переменах невозможно было протолкнуться в коридоре. Как говорится, негде яблоку упасть. И это в прямом смысле. Такая была теснота. 

Десять лет назад в новом двухэтажном здании училось 168 учеников. Сейчас – 68. В прошлом году в выпускном одиннадцатом классе было три ученика. В этом – четыре. И этих трех – четырех учеников учит десяток преподавателей.

Из Стеклянного – это железнодорожные казармы, где жили казахи-путейцы, - школьный автобус возил больше двадцати ребятишек. 

Несколько лет назад там осталась одна девочка школьного возраста, которую отдали в Шилово-Курьинскую школу, потому что Стеклянное находится на территории администрации Шилово-Курьи. 

То же самое и Грамотино, откуда уже не ездит автобус, полный школьников. Хозяйство здесь разрушается. Те времена, когда Грамотинская ферма гремела по надоям и привесам, в прошлом. Мужики работают на Северах или в Карасуке, благо до города всего лишь 28 километров, автомобили же сейчас есть почти в каждом дворе.  Успешную когда-то ферму теперь директор собирается ликвидировать, а скот перевести на центральную усадьбу. 

Вторая ферма в Нестеровке давно уже не существует. Скот забрали в Калиновку, часть сдали на мясокомбинат. Ни один житель Нестеровки не пожелал переехать в Калиновку. Нет работы, нет и деревни. А когда-то школьный автобус делал по два рейса утром и вечером. Теперь управляются за один раз. И то в автобусе половина мест пустых. 

В деревне, где когда-то были две мельницы, два храма, остались только старики и алкоголики, которые, конечно, никуда не тронутся с этого места. 

Свободный Труд – ферма № 3, небольшая деревушка из одной улицы. Кстати, заасфальтированной.

Половина домов двухквартирников стоят пустыми и постепенно разрушаются. Желающих перебраться в эту деревушку как-то не находится. Как-то заехало несколько семей химиков (не ученых-химиков, а тех, у кого усдовно-досрочное освобождение), поработали немного на ферме, но потом бросили. За счет чего они живут, одному Аллаху известно. 

Из детей осталось только двое внуков Шахненко. Семья неблагополучная. И дети, и внуки не блещут ни успеваемостью, ни дисциплиной. Матерятся, как взрослые, курят. И детки, и их родители проблемные. Зато жалуются на учителей во все возможные инстанции.

Озерянка уже давно не существует. Хотя здесь когда-то была ферма, держали баранов. Осталась там всего одна семья.

Да, Железнодорожную улицу в народе называют Лаптевкой. Может быть, первые ее поселенцы носили лапти?  То есть были настолько бедными, что не могли позволить себе нормальную обувь. Объяснение вполне приемлемое, если учесть то, что в Сибирь ехали, чтобы убежать от нищеты.

С Лаптевки дорога выведет вас на улицу Мира, которая тянется вдоль фермы. Дома здесь только с одной стороны. Есть на одного хозяина частной постройки, есть двухквартирники. Их строил совхоз для своих работников.

Поворот направо. Магазин «Пятачок». Владельцы – семья Агеевых из Черно-Курьи, хотя сейчас скорее всего перебрались в Карасук. У них сеть магазинов во всех селах Карасукского района. Торгуют всем подряд: и продуктами, и хозяйственными товарами, и галантереей. 

А еще продавщицы из-под полы продают казахстанские сигареты и паленую водку. Делают это, конечно, втайне от хозяев. Ведь за подобное можно и работу потерять. 

От «Пятачка» идет центральная улица Школьная. Здесь центр цивилизации: школа, детский садик, магазин райпо, почта, ФАП, администрация сельского Совета, контора ЗАО, Дом культуры «Юность», там же на втором этаже библиотека, общежитие ЗАО, развлекательный центр ЗАО, который уже несколько лет как закрыт. Центром развлечения для калиновских жителей он так и не стал. Оказался нерентабельным. Причина в дороговизне и в отсутствии молодежи, для которой и предназначался этот центр. Старшеклассникам туда нельзя. А те, кто постарше, обычные алкаши.

 Перпендикулярно от Школьной улицы Майская в основном с деревянными домами, которые строили частники, параллельно улица Орлова, названная в честь летчика-героя Советского Союза Орлова, уроженца Карасукского района, Октябрьская улица, которую старожилы именовали Деревянной. Дома на этой улице построили из бруса, который совхоз вывозил из Новосибирска, когда там разбирали еще дореволюционной постройки спирзавод. 

Самая молодая улица уже на выезде из Калиновки в сторону Свободного Труда и Хорошего Молодежная. Ее возводили уже на закате советской эпохи в восьмидесятые годы прошлого века, стараясь привлечь в Калиновку специалистов и рабочих. Строительством занималась бригада армян. Дома делали из бетонных панелей и блоков. За год бригада возводила несколько двухквартирников. Из блоков и панелей дом собрать было недолго. По осени совхозная комиссия старалась их по-быстрому принять даже с недоделками, потому что государство возмещало совхозу затраты. Главное, чтобы двор был огорожен и ограда покрашена. В этих домах уже был водопровод, канализация. Три комнаты, не считая кухни, коридора, туалета, ванной комнаты, веранды и кладовки. Во дворе пригон, сделанный на скорую руку из шлака или шпал. 

Всё! Пора слазить с вышки. Иван сигналит. Ему уже надоело задирать голову вверх. Да и время близкое к обеду. А ему еще везти на вечернюю дойку доярок. А значит, надо загрузить скамейки. Единым взором я увидел панораму Калиновки: и прошлое ее, и настоящее, и будущее, которое еще не наступило и грозило переменами – увы! – не в лучшую сторону.

Может быть, детишки, которым еще расти и расти, будут обозревать панораму Калиновки с дисплеев, которую им покажут квадрокоптеры, о которых я еще не смел мечтать, когда стоял на башне. Но это будет совсем не то, ведь им не придется подниматься наверх по железной лестнице, которая скрипит и шатается, от чего захватывает дух и возникают всякие нехорошие опасения: а вдруг, а если, а мало ли что. А ты всё равно карабкаешься на самый верх до круглой деревянной площадки, стоя на которой чувствуешь себя этаким Колумбом, открывшим Новый Свет. Пусть хоть для себя одного.