Озеро сокровищ

В тот день я, как обычно, бежал по тропинке, петлявшей между деревьев, вместе с хозяином. Пахло суетящимися белками, еще не закончившими заготовки на зиму, вчерашней мочой сурка, чьим-то вытошненным ужином, палёным алкоголем, меткой соседа и хвоей. Листья редких берез, вперемешку с сухими иголками, похрустывали под лапами. Погода была в самый раз для прогулки: не жарко, воздух свежий и прозрачный, не насилующий ноздри летним обилием ароматов, когда каждая ботаническая разновидность из стебля вон лезет, чтобы преподнести себя в лучшем запахе, распутно соблазняя или загадочно завлекая опылителей. Не далее как в июле одна из таких одурманенных пыльцой тварей вонзилась мне в нос, от чего тот распух, как у бульдога. Так что я был рад, что лето подошло к концу. Мрачные мысли о маленьких коварных жалах не задерживались в моей голове в такую благодатную погоду. Не в силах больше скрывать своего благостного настроения, я лаем поднял воробьев с земли и даже изобразил, что погнался за ними, не имея, на самом деле, никакой охоты их ловить.

Легкой трусцой мы направлялись в сторону озера. Хозяин всегда замедлял бег перед кромкой леса и выходил на берег шагом, ссутулившись и как будто ужавшись. Для него это озеро было проклято. Как и для других бедняг, вместе с которыми он работал уже третий год на головорезов из филиала казначейства. Как-то он попытался попросить прибавку к оплате, но получил лишь крепкий тычок. Я вступился за хозяина, но больно схлопотал по морде битой, взвизгнул и позорно ретировался. Я не был ни бойцовской, ни охранной собакой. Я не ел столько, сколько бойцовска собака, а значит, и спрашивать c меня как с бойца было бы несправедливо (просто немыслимо!). Тогда эта идея меня успокоила, и я сделал то, что умел лучше всего: ткнулся носом в ноги хозяину и заискивающе заглянул ему в глаза. Он вяло потрепал меня по голове. Я посчитал свой долг выполненным. Я точно знал, что нужен ему.

Я спугнул компанию чаек, примостившихся перемывать рыбные кости на самой границе с лесом и, легкомысленно виляя хвостом, выбежал на каменистый берег. Косо обкатанные озерной водой камни захрустели под моим весом. Они и были причиной всего, что здесь происходило. Хозяин медленно вышел за мной, опустив голову, профессионально глядя под ноги и вокруг, как ястреб, парящий в воздушном потоке в поисках полёвки. На берег стекались другие работники. Кто-то уже начал неспешно бродить  вдоль воды и на мелководье, глядя вниз расфокусированным взглядом. Кто-то тихо переговаривался в парах и тройках.

Хотя картина была привычной, я сразу почуял, что что-то не так. Я ожидал увидеть  охранников, лениво привалившихся к стволам сосен, потягивающих непацанские тонкие  сигареты, забытые  в машине чьей-то одноразовой подружкой. Обычно они выглядели вальяжно, почти сонно, но на самом деле пересчитывали работников, как матерые тюремщики, в любом состоянии готовые надзирать. С той лишь разницей, что здесь не было никакой официальной тюрьмы.

Головорезы имели обыкновение плотоядно поглядывать на Олю, улыбаясь гиеньими улыбками, посмеиваясь и толкая друг друга локтями. Они давно так на нее смотрели. Оля была худая, но красивая, совсем молоденькая, только глаза грустные, почти погасшие. Я слышал, за пару месяцев до того, как мой хозяин приступил к работам, охранники - эти или другие - утащили за деревья и изнасиловали работницу. Начальство было в ярости, потому что девушка после этого пришла в негодность. Головорезам влетело, включая крупный штраф - найти хорошего работника, который «видит камни», непросто. Говорят, они стали после этого еще злее, побили кого-то за недостаточное прилежание, но не сильно, чтобы «не вывести из строя», и женщин больше не трогали. Если Олины глаза погаснут окончательно, она станет непригодна для работы, и тогда... начальство не станет защищать списанные активы. Может быть, она и сама это понимает, оттого так старательно смотрит вниз. Может даже, сама верит, что в самом деле ищет ценности, но мне-то снизу видно, что глаза у нее опустевшие, как покинутый город, где только тени перебегают от одной облупившейся стене к другой. Если так пойдет и дальше, недолго ей осталось работать.

Сегодня увальни с дубинами стояли, не расхлябанно облокотившись на деревья, а  подтянувшись, что-то напряженно обсуждали и поглядывали по сторонам. Было тихое и мирное утро, но в воздухе разлилось напряженное ожидание.

Я совершил круг почёта по берегу и вбежал в воду. Несколько облаков, зависших в неподвижной глади озера, разлетелись вдребезги при моем приближении, как стая птиц. Я начал жадно пить небо, хлюпая и причмокивая языком. Вода была холодной и чистой. Высокая гора нависала над дальним берегом. Её снега, спустившиеся неприступными горными тропами, я и пил сейчас.

По мелководью бродила, опустив головы,  знакомая горстка неброско одетых людей. Иногда они приседали, подбирали камень и клали его в один из трёх мешочков, пристегнутых к поясу - в зависимости от его предполагаемой ценности. Охранники в пол глаза поглядывали на не пытавшихся сбежать людей. Так проходили все наши дни. Отпусков не давали. Можно было взять короткий больничный. Иногда работу отменяли из-за погодных условий. Но радости в этом было мало: из-за проливного ливня или штормового ветра мы оставались заложниками, только не на берегу, а в своих домах. Кроме того, если погода налаживалась к обеду, мы должны были  продолжить работу. Я тоже работал как мог: гонял шумных птиц, которые могли отвлечь хозяина, продолжительным лаем оповещал о приближении чужаков к берегу (иногда за это перепадали объедки), коротким - о приближении охранников к хозяину.

Мой хозяин - человек рассеянный. Если перед выходом я не облаю его шапку, он забудет её надеть. Я уже давно понял, что он без меня - никуда. Я не умею считать года людей, но мой хозяин не выглядит ни юным, ни старым. Он носит прямоугольные очки на тонком носу. От него пахнет пылью, масляными красками и растворителем. С хозяином сыграла злую шутку учёба художествам, где был замечен его талант. Так он стал заложником озера. Ему это совсем не нравится. Он мерзнет и ёжится на ветру. Когда он приходит домой, тяжело вздыхает, снимая пальто, которое старше меня. Потом идет в грязный, заляпанный разными цветами угол и сидит там со своими тюбиками и кистями, вазюкает ими по какой-то деревяшке, пока совсем не стемнеет.

Я как раз пытался припомнить, из каких тюбиков хозяин мазюкал прошлым вечером, когда услышал резкий окрик и выстрел. Я инстинктивно подпрыгнул прямо в воде, хотя и понимал, что если стреляли в меня, то уже поздно. Но нет: вдали, подвокаливая ногу, пытался скрыться за деревьями какой-то бедолага. Верзилы уже бежали к нему. Я проводил его взглядом. Опять какой-то голодный эстет пытался найти камни, которые можно обменять на еду. Или одежду для детей. Или что там еще нужно людям. Только вот весь берег принадлежал хозяину головорезов. Охранники следили не столько за работниками, сколько за самим берегом. Я слышал, что из-за каких-то там горных пород озеро - настоящая золотая жила. Не знал, что горы тоже бывают породистые.

Беднягу, рискнувшего воровать камни, не убьют, но проучат так, что озеро будет сниться ему в кошмарах, и он больше никогда не осмелится сюда явиться. У меня противно зачесались бока, когда я вспомнил о палках охранников. Я близко познакомился с ними, когда украл припасенные на обед бутерброды. Хозяин беспомощно метался рядом, иногда вскрикивая: «Остановитесь! Хватит уже!!». После этого я больше не хотел ходить на озеро, к тому же бока ломило. Несколько дней я пролежал дома, глядя в пол. Но потом все равно пошел, ради хозяина - как же он без меня.

Угрозы расправы за плохую работу и редкие стычки охраны с «браконьерами» - вот и всё, что разнообразило наши дни.

 

К одиннадцати стало понятно, почему охранники с самого утра как кол проглотили. Я почуял вонь выхлопных газов и услышал  шуршание дорогого двигателя. Неуверенно тявкнул. Охранники зашевелились и начали беспокойно оглядываться. Впервые я не увидел чванливых выражений на их лицах. С минуту было тихо, только шелестели куртки головорезов, крутящих шеями. Потом зашуршала желтеющая трава, и из-за деревьев показались двое.

Того, кто шел первым, я мысленно прозвал Пузырь. Его короткие ручки и ножки торчали вокруг раздутого, как у жабы, живота. Сверху крепилась такая же круглая голова, с которой свисали щёки и несколько подбородков. Шеи не было видно. Удивительно, как голова не скатывалась вниз по округлому пузу, начинавшемуся, кажется, почти у самого рта. Он был низкого роста, весь в черном, кроме белоснежной рубашки, выглядывающей из-под пиджака и подбородков. Его  блестящие туфли пахли свежей кожей. Интересно, кто это был? Телёнок?

Второй шёл следом, шаг в шаг. Я окрестил его Амбалом. Раньше я думал, что нас охраняют крупные парни. Я ошибался. Амбалу, наверное, приходилось складываться вдвое, чтобы слышать шлепающие звуки, выплевываемые Пузырем в качестве слов. Я учуял запах оружейного масла и разглядел тусклый блеск металла, выглядывающего из-под кожаной куртки Амбала. Его желваки заходили, кулаки два раза сжались и разжались, когда он осматривал берег озера.

Охранники бросились к прибывшим, дружно выкрикнули «Босс!» и встали на вытяжку. Пузырь что-то жевал. Или ковырял языком в зубах - непонятно. Он только покосился на  головорезов, и медленно, с прищуром, стал осматривать берег.

- Мои работники в порядке?

- Да, босс. Пока никто не вышел из строя.

- Мне не нравится. Вы еле укладываетесь в план. Я пришлю вам еще кого-нибудь. Или пора копнуть следующий слой... - говорил он тихо, как будто обращаясь сам к себе. Его губы жили собственной жизнью, казалось, мало связанной с произнесением слов. Они замирали в каком-то выражении, обычно презрительном, лишь на пару секунд, и снова продолжали движение, вытягиваясь, сдвигаясь вбок, вверх или вниз, открываясь и закрываясь с хлюпающим звуком.

- Ты! - неожиданно гаркнул Пузырь, тыча пальцем в сторону моего хозяина. - Пойдёшь с нами.

Хозяин, опустив голову, покорно подошёл ближе.

- Ты местный. Будешь проводником.

Хозяин в удивлении поднял голову. Он не отходил от берега почти три года.

- Куда?..

- Туда, - Пузырь ткнул пальцем в пространство.

Палец был такой короткий, что не совсем понятно, куда он показывал. И только через несколько секунд до меня дошло, что он тычет не в воздух, а указывает на гору. До хозяина тоже дошло не сразу. Сначала он тупо смотрел на палец, а потом его брови поползли вверх.

- В горы?!

- Лесные птички нашептали мне, что там есть озеро, ещё прибыльнее этого.

- Вы пойдете в горы?! - не переставал изумляться хозяин.

- Ты что, дубина, не слышал?! Я должен сам увидеть это озеро, прежде чем вкладывать в него свои деньги, - последние слова он сплюнул вместе с желтой слюной на серую, совсем не ценную гальку.

 

Хозяин взял меня с собой. Пузырь поморщился, но возражать не стал. Амбал сказал, что, если мы заблудимся, то сможем съесть собаку, и заржал. Береговые головорезы подобострастно подхватили. Пузырь прервал их веселье, выругавшись по поводу собачатины. Видимо, он не понимал шуток. Это ведь была шутка?

Дорога оказалась не из легких. Я понял, как разленился, бесцельно слоняясь по берегу. Амбал подвёз нас на машине настолько близко к горной тропе, насколько это было возможно. Дальше нужно было идти пешком. Тропа была узкая и крутая. Кто вообще ходит по таким? Горные козлы? Их длинноногие пастухи?

Пузырь точно не был длинноногим. Я мог себе представить, как он спускается - кубарем, прижав свои слабо выделяющиеся конечности к телу и превратившись в идеальный шар. Может быть, он на время может покрыться панцирем, и достичь подножия целым и невредимым. Кто знает, на что способны эти могущественные люди, хозяева других людей. Должно же их отличать что-то исключительное?

Пока я испытывал к Пузырю только исключительное отвращение. Мне не нравился его запах. От него горько пахло сигарами, алкоголем, слишком сладкой туалетной водой и потом, который начал выделяться, стоило Пузырю выйти из машины и сделать несколько шагов на подъем. Я думал, он повернет обратно шагов через двадцать. Но я его недооценил. Оказывается, у Пузыря было одно исключительное качество: добиваться того, что он пожелал, во что бы это ни стало. Желательно за чужой счет. Амбал тянул его, толкал и даже нёс на себе в трудных местах. Верзила, хоть и был великаном по сравнению с нами, тоже весь взмок от такой работы, рубашка выбилась из брюк, куртка задралась. А Пузырь только пыхтел, но все равно лез на гору за своими деньгами.

Я слышал, что дыхание хозяина становится всё тяжелее. Хотя он не был обременен круглым животом, тоже был не в лучшей форме, ведь целыми днями медленно бродил по берегу, а вечера просиживал за холстом. Запах масляных красок смешался с запахом несвежего дыхания. Я понял, что хозяин хочет пить, и побежал вперед поискать ручей или родник.

Мне повезло. Усиливающийся запах влаги быстро привел меня к ручью, который переливался полированными кристаллами на тарелках света, сервированных солнечными лучами. Отчего-то мне стало весело, и я залаял. А потом принялся лакать солнце. Оно оказалось предательски холодным. Я помотал головой в знак несогласия и удивления. И на всякий случай полаял ещё - чтобы путники не заблудились.

- Говорю вам, пёс что-то нашёл, - услышал я голос хозяина сквозь хруст сухих веток.

- Чёрт бы его побрал. Наверняка, это текущая волчица. Мы теряем время.

Недовольные друг другом, они показались среди хвои. Пузырь вывалился вперед, сделал несколько шагов к упавшему дереву и рухнул на него.

- Привал, - буркнул он, достал из глубин пиджака фляжку, открутил крышку и припал к горлу. Я удивился, что в его пиджак влазит еще что-то кроме него самого.

Хозяин медленно подошёл к воде и, зачерпывая ладонью, стал пить. Амбал так смотрел на ручей, словно хотел в него прыгнуть - он был весь мокрый, ему приходилось идти за двоих. Он опустился на колени и припал к воде.

- Ты уверен, что мы идём к тому месту, которое я показал? - пробулькал Пузырь, потрясая подбородками.

- Да. Здесь нет прямой дороги. Но я держу в голове ориентиры, - ответил хозяин.

- Держи, держи. Иначе будешь держать в ней пули, - довольно прокряхтел Пузырь перед тем, как приложиться к фляжке. Потом он отлил, приказал Амбалу наполнить фляжку из ручья, и мы двинулись дальше.

Оно показалось неожиданно. Мы вынырнули к нему сквозь стену густого леса, которая внезапно кончилась. Гора здесь казалась ниже. Воздух пах приближением холодов. Зеркальное озеро было схоронено в тихих объятьях вековых деревьев. Это был мир, где верх и низ одинаковы. Две горы, две собаки - это правильно. А вот четыре бандита - это неправильно. Почему озеро не перестанет отражать их? Оно было слишком прекрасно, чтобы пачкать себя их отражениями. Если бы озеро отказалось отражать их, они исчезли из надводного мира?

Я был не прочь привести сюда и тех охранников, которые били меня дубинками за бутерброд. Пусть озеро решит, отражать их или нет... Я замечтался о том, как бы это было прекрасно, и как бы озеро было справедливо. Но оно осталось безучастным к моим надеждам. Озеро равнодушно отражало и хорошее, и плохое.

- Хо-хо-хо! - услышал я громкое бульканье, похожее на смех. Пузырь стоял на коленях и подбрасывал вверх пригоршни камней. Они были красивыми, все разноцветные. Потом он поднялся и направился к небольшому утесу, нависавшему над водой. Голова Пузыря выглядела еще более отталкивающе с улыбкой, которая растянула складки подбородков до ушей.

Хозяин тоже улыбался. Но так грустно, что мне захотелось выть. Я знаю, о чём он думал. О том, что не видел ничего прекраснее этого холодного высокогорного озера, окруженного густым  лесом и украшенным берегом из разноцветной гальки. Он только  увидел это место - и уже слился с ним сердцем. Как я с хозяином, когда он подобрал меня с улицы голодным щенком. Тогда его полные доброты глаза казались мне самыми красивыми озерами на свете. Как мне было больно от того, что эти озера помутнели и измельчали, когда до хозяина добрались головорезы из казначейства. И он думал о том же - что случится с озером, когда они за него возьмутся. Часть леса вырубят, чтобы не мешался, гальку будут сдвигать бульдозером слой за слоем, а работники будут тихо, как призраки, бродить по берегу, глядя под ноги. Работники - странное название. Скорее, пленники. Вряд ли кто-то подписал свой контракт добровольно.

Что-то заставило нас обернуться в сторону Пузыря. Он стоял на коленях на краю низкого утёса и тянулся к чему-то в воде. Что там было? Красивый камень? Не сводя глаз с только ему видимой подводной точки, толстяк наклонялся всё ниже. Подбородки свесились, как прохудившиеся бурдюки, и я впервые увидел его шею. На миг мне показалось, что озеро тоже потянулось к нему. В следующий момент Пузырь оказался в воде. Точнее, под водой. Без всплеска, без крика - поверхность озера оставалась гладкой и неподвижной.

Мы бросились к месту падения. Я тихо зарычал. Было непонятно, что происходит. Пузырь неестественно плавно погружался все глубже, слегка барахтая конечностями, как будто дно притягивало его. Мы завороженно наблюдали и слышали только тишину, как будто звуки тонули вместе с ним. Я заметил, что Амбал начал раздеваться, чтобы прыгнуть за хозяином. Я его понимал, я бы тоже прыгнул.

И вдруг - не достигнув дна, Пузырь исчез. Вместо него продолжал падать красивый камень.

Амбал замер, не закончив стягивать рубашку. Челюсть его отвисла. Потом он развернулся и дал дёру. Нельзя дать в морду озеру, нельзя застрелить воду...

Я посмотрел на хозяина, а он - на меня. По его взгляду я понял: он хочет прыгнуть. Остаться здесь навсегда. Стать частью самого прекрасного, что он видел в своей жизни... И ещё я увидел в его глазах привязанность. Он не прыгнет. Потому что есть я.

Обратно шли молча. Лишь перед тем, как укрыться в тени разлапистых сосен, хозяин оглянулся и застыл, как будто делая мысленную фотографию пейзажа. Я знал, что он будет  писать это место вечер за вечером, но оно у него никогда не получится, холст не сможет вместить его. Я тихо трусил рядом, озабоченно поглядывая на него снизу. Сороки, противным треском оглашающие лес о нашем присутствии, кощунственно нарушали тишину наших с хозяином тяжелых мыслей. Но по мере приближения к выходу из леса лицо хозяина начало просветляться. Он даже, задрав голову, улыбнулся ветру. В поддержку я жизнерадостно гавкнул, и хозяин ласково потрепал меня по голове.

Пока мы добрались до дома, уже начало темнеть. Хозяин шагал легко, почти впипрыжку. У нашей двери он даже пошутил: что-то про домовладелицу и ее способ закрывать комнаты с помощью ягодиц. Я не понял, что это значит, но заискивающе тявкнул в такт смешкам хозяина, усиленно виляя хвостом. Он должен был знать, что я одобрял его хорошее настроение.

Войдя в комнату, хозяин стянул тяжелые рабочие ботинки, не развязывая шнурков (носки от этого тоже немного стянулись) и покружился, расставив руки в стороны, в направлении шкафа. Оттуда извлек бутылку из темного стекла, захватил с полки стеклянный стакан на тонкой ножке и такими же кружащимися движениями приземлился в кресло.

- Дружище! - сказал он мне, - Давай выпьем за свободу!

Пока хозяин возился с пробкой, я поискал глазами свою миску. Пустая. Я понурил голову и тоскливо заскулил. Хозяин посмотрел на меня с надеждой, что я пошутил. Потом вздохнул, тяжело поднялся и отправился шелестеть пакетами, из которых обычно доставал мне еду. Он попробовал кусочек сам, задумчиво пожевал, поморщился и вывалил мне остатки пакета - больше моей обычной порции. Я, разумеется, не возражал.

За это весь оставшийся вечер я преданно слушал сбивчивые россказни хозяина.  Он доверительно говорил о том, что думает обо всей этой шайке бандитов, называемой филиалом казначейской службы, рабском озере, других работниках, безвольно подчинившихся власти сильных. Я слушал, собираясь верно хранить секреты хозяина, пока не начал засыпать. И хозяин вскоре заснул сам, не покидая кресла.

Заворочался он в то время, когда мы обычно завтракаем. Я заскулил и потыкался носом в миску. Он открыл один глаз и застонал под моим влюбленным взглядом. Закрыл глаз. Потом открыл оба и с тяжелым вздохом поднялся, опершись руками на подлокотники.  Хозяин зарычал. Я склонил голову на бок, прислушиваясь. А, нет, это он застонал, понял я, когда звук повторился.

Хозяин положил мне еды из нового пакета и присел на табурет. Потёр лицо руками. Налил в стакан воды из прозрачного кувшина (крышка от него давно потерялась, но хозяин продолжал им пользоваться). Выпил стакан, потом ещё один. Поднялся и начал натягивать ботинки. Взявшись за ручку двери, обернулся ко мне:

- Пойдём посмотрим, что там, - голос его звучал виновато.

Я не одобрял этой затеи. Но был не прочь прогуляться, так что послушно вышел за ним. Нетвердой походкой хозяин свернул за угол, ещё два привычных поворота, и вошёл в лес. Я трусил рядом, ненадолго отлучаясь в сторону на интригующие запахи. Я чувствовал, что это был один из последних солнечных дней перед холодными осенними дождями.

На границе леса хозяин остановился, не решаясь покинуть укрытие. До нас донеслись голоса: кто-то ругался. Хозяин весь напрягся, но вынырнул из-под хвои на берег.

Нас не сразу заметили. Два верзилы, которых я раньше не видел, втолковывали что-то Гере, тощему работнику в толстых очках, сильно его толкая. В конце концов, Гера отлетел на несколько шагов, а головорезы переключились на Олю. Поцокали языками. Потянули руки, женщина отпрянула. Тот, что выглядел старше, покачал головой, бросил что-то про воспитательные меры и потянул Олю за деревья. Младший отвернулся, заметил хозяина и подошёл ближе.       

- О, ещё один хиляк! Сразу видно, что умеешь только глаза на щебёнку таращить. У руководства... кое-что поменялось. Теперь мы здесь главные, а ты продолжаешь работать на нас. Вопросы есть или доступнее объяснить? - для убедительности он сжал и разжал кулаки.

Хозяин потупился. Улыбнулся странной улыбкой, как будто посмеялся над самим собой, и зашаркал к своему участку галечного берега.