Совесть подлеца

Александр Посохов

Сидят в День России на лавочке во дворе два старика. А их, таких древних дедушек, и есть всего только двое на весь большой московский дом у метро «Таганская». Остальные – это бабушки и прочие обитатели. Один старик и предлагает другому:

– Чё сидим-то, Ефимыч, пойдём ко мне, выпьем по маленькой, праздник вроде?

Другой уговаривать себя не стал. И вот они уже на кухне. И вот они уже приняли, и не по маленькой, в охотку и без тоста.

– Подлец я, Ефимыч, ох, какой подлец! – вытирая костяшками пальцев влажные глаза, признался вдруг хозяин просторной квартиры с высокими потолками. – Не могу себе этого простить. И забыть не могу, совесть не позволяет. Столько лет мучаюсь, места себе не нахожу. И чем дальше, тем больнее. Спать ложусь, вспоминаю. Встаю, опять вспоминаю.

– Государство обманул, что ли? – перебил его Ефимыч. – Так ты его никогда не переобманешь.

– Да нет.

– Жену свою сильно обидел, что ли? – снова спросил Ефимыч. – Так её давно уж в живых нет.

– Да нет.

– Долг не вернул, что ли? – опять предположил Ефимыч. – Так забудь, пусть о нём кредитор помнит.

– Хуже, Ефимыч, намного хуже и страшнее.

– Ну, я не знаю, что ещё хуже и страшнее может быть, если ты так убиваешься.

– Не убиваюсь, а убил, возможно.

– Ого! Тогда колись, я не сексот, сообщать никуда не буду.

– Тогда наливай и слушай. Было это лет шестьдесят назад или больше.

– Ну, ты даёшь, опомнился! – воскликнул Ефимыч. – Может, ты ещё при царе Горохе кого укокошил?

– Чё ты ржёшь-то! – возмутился подлец. – Меня совесть заела, а он ржёт сидит, как ни в чём не бывало. Скачи в поле и ржи там. Хотя какой ты скакун. Ты так в лифт заползаешь, что тебе когда-нибудь точно одно место дверями прижмёт.

– А что мне рыдать, что ли! Его чего-то там заело на старости лет, а я слёзы лить должен. Расчёкался тут, москвич деланный. Ещё в министерстве работал. Никак от своего Урала избавиться не можешь.

– Так ты будешь слушать или нет, мерин плешивый?

– Давай начинай, молчу уже. Может, и в самом деле полегчает тебе, если расскажешь.

– Да я даже не знаю толком, в чём признаваться-то. Я в Пермской области тогда жил, отрабатывал после ремесленного на заводе. Район дальний, вокруг тайга. И вот заставили меня для галочки на лыжных соревнованиях за цех выступить. Я пришёл, дали какие-то лыжи типа досок обструганных, широкие и тупые, ничем не смазали, палки тяжёлые бамбуковые, выше меня, бумажку с номером на пальто сзади прицепили и вперёд. Старт и финиш был на опушке, за посёлком, а лыжня по лесу шла. Кто там и где там бежит, судьям не видно было. С горки скатывается к ним из леса очередной участник, значит, дошёл. Отметили, и проваливай. И вот бреду я кое-как последним по лесу, темнеет уже, поздно начали, палки за собой волочу, руки в варежках, в карманах и всё равно замёрзли, мороз градусов тридцать, как минимум. И вдруг догоняет меня настоящий лыжник, как по телевизору показывают, в красном спортивном костюме, лыжи импортные, узенькие, концы острые, палки металлические, ботинки специальные, крепление с гребешком впереди, а не на брезентовых застёжках, шапочка вязаная, белая, со значком фирменным, не то, что у меня из кролика, чёрная и облезлая. На старте я его не видел. Но номер на нём за мной был. Догоняет, значит, запыхался весь, пар от него валит, иней на бровях и ресницах, остановился и спрашивает, по какой лыжне дальше бежать. А там флажки с указаниями сдуло, и действительно, непонятно, какую лыжню выбрать. Развилка такая, одна лыжня вправо, другая влево. Я смотрю на него, и завидно стало, он весь из себя такой современный, здоровый, не то, что я, заморыш тутошний. Я ещё подумал тогда, наверно, он молодой специалист из Перми, на завод к нам после института прислали. И отвечаю ему, не знаю, говорю, давай наугад, ты туда, а я сюда. Честное слово, я сам не знал, куда правильно. Он кивнул в знак согласия и попёр, как метеор, вправо, а я влево поплёлся. Минут через десять скатываюсь с горки, и я у финиша. А там уже почти никого нет, меня отметили, забрали лыжи, сели в автобус и уехали. А я остался, до дома пешком можно было дойти. Прыгал на том месте, ногами топал, чтобы не окоченеть, и всё смотрел на выход из леса, но так и не дождался этого беглеца. Куда он делся, ума не приложу. Дело в том, что я места те хорошо знал, и точно ни в одну сторону, кроме финиша, выхода из леса к людям не было. Кругом тайга на многие километры, волки точно, но и на медведя можно было выйти. Короче, совсем стемнело, а он так и не появился. И я ушёл.

– Ну, ушёл и ушёл, и ты ушёл, и он ушёл, туда ему и дорога, – равнодушно заключил изрядно захмелевший Ефимыч, наливая последнее из бутылки. – Давай, помянем его, ты тут ни при чём.

– Да как это я ни при чём! – гневно вскричал подлец и стукнул кулаком по столу. – Пьянь ты столичная. Я же местный, я же нутром чуял, что туда не надо, и не остановил его. Ещё и не сказал никому ничего, что лыжник там один вглубь леса, на ночь глядя, и по такому холоду умчался. Надо же было всем вместе дождаться его.

– И чё?

– Что чё?

– Нашли его?

– Не знаю. Это вот только и утешает, что никто никого не искал и никаких ЧП по району не объявляли. И лыжня, хоть и припорошена была, но она же вела куда-то. Но парня этого я больше не встречал, ни на заводе, ни в посёлке.

– И чего ты маешься, не понимаю? – пожал плечами Ефимыч.

– Не понимаешь, тогда иди отсюда! – сердито погнал соседа сосед. – Ещё иконку дома повесил, яйца красит.

– Ну, и пойду. Оставайся тут один со своей совестью. Скажите на милость, подлец какой выискался. Я вот сообщу, куда следует. Пусть у тебя тараканов-то повыведут.

– Да где ты у меня тараканов-то увидел?

– В голове твоей. Скоро к соседям по этажам полезут.

– Сам ты жук скара… не буду называть какой. Уходи уже, только в лифт на карачках не заползай.

– Но мы же ещё за Россию не выпили.

– Иди, я сказал. Пока тапком по лысине не надавал.

* * *