Бродяга. гл. 8. Свобода.
Вид:
"Каждому из нас присуща свобода свершения любого поступка".
Г. Лейбниц.
С вещами на выход!
Анатолий по кличке "Профессор" выходил на волю после одиннадцатилетнего заточения в исправительно-трудовой колонии.
-Бывай, Профессор! Счастливо тебе! Если не понравится, возвращайся!- тепло
прощались с ним сокамерники.
За воротами ИТК стоял одинокий сутулый мужчина.
Моросил сентябрьский дождь, Анатолий поднял голову, долго смотрел в пасмурное небо.
Слёзы смешивались с капельками дождя. Это были слёзы радости и слёзы сожаления о своей неудавшейся судьбе.
Он с трудом добрался к дому.
Шли девяностые годы, годы смуты, хаоса, неразберихи. Всё изменилось до неузнаваемости за прошедшее время. Другими были улицы, люди, чужим стал родной город.
За чугунным забором виднелся свежеокрашенный дом под новой крышей.
К дому вела уложенная плиткой дорожка, которой раньше не было. Калитка, закрытая
изнутри.
Анатолий засомневался, туда ли попал. Но рядом с этим родным, и в то же время чужим домом стояли всё те же соседские дома, та же берёза росла рядом с калиткой, только постаревшая, как и он сам.
Неуверенно нажал на кнопку звонка. Во двор вышла дородная женщина, в которой с трудом можно узнать сестру Лену. Она тяжёлой мужской поступью шагала к воротам, открыв калитку, долго смотрела на брата.
-Толька,ты, что ли? Живой значит, вернулся,убивец.
-И чего припёрся?
-Сестра, я домой пришёл.
-У тебя нет сестры, мой брат умер в тот день, когда зарезал человека.
- Ты давно выписан отсюда, жаловаться не советую, иначе вернёшься туда, откуда вышел.
- У меня муж начальник и двое сыновей подростков. Я не допущу, чтобы они жили в одном доме с рецидивистом. Уезжай и навсегда забудь сюда дорогу.
Она сунула в карман Анатолию несколько мятых купюр и захлопнула перед ним калитку.
Сестра Лена была хитрой и расчётливой бабой.
Закончив бухгалтерские курсы, она устроилась на работу в домоуправление кассиром, потом путём интриг смогла выжить бухгалтера, затем главбуха.
Девкой Лена была смазливой, грудастой и крутобёдрой.
Сумела заморочить голову своему начальнику, семейному человеку с двумя детьми. Начальник семью бросил, женился на беременной Ленке. Она родила своему мужу двух конопатых сыновей, заняла кресло главбуха и превратилась в мощную, скорую на расправу бабищу Елену Фёдоровну. Её побаивались все в домоуправлении, включая пожилого мужа начальника.
Бывший заключённый, а теперь освободившийся Анатолий по кличке "Профессор" в растерянности стоял у ворот родного дома.
Он предполагал что будет трудно после освобождения, но не думал, что настолько.
Из-за заборов выглядывали любопытные соседи, с опаской разглядывали его.
В довершении всего выползла мать Митяя. Ковыляя на двух палках она громко проклинала убийцу своего единственного сына.
Он шёл не разбирая дороги. В ушах звучали страшные проклятия.
Слёзы потомка славного знатного рода текущие по смуглому лицу, смешивались с каплями унылого сентябрьского дождя, струйкой попадали за воротник пиджачка, но он ни чувствовал ни влаги, ни раннего осеннего холода.
Анатолий вообще ничего не чувствовал, идя в неизвестность в первый долгожданный день своего освобождения.
Г. Лейбниц.
С вещами на выход!
Анатолий по кличке "Профессор" выходил на волю после одиннадцатилетнего заточения в исправительно-трудовой колонии.
-Бывай, Профессор! Счастливо тебе! Если не понравится, возвращайся!- тепло
прощались с ним сокамерники.
За воротами ИТК стоял одинокий сутулый мужчина.
Моросил сентябрьский дождь, Анатолий поднял голову, долго смотрел в пасмурное небо.
Слёзы смешивались с капельками дождя. Это были слёзы радости и слёзы сожаления о своей неудавшейся судьбе.
Он с трудом добрался к дому.
Шли девяностые годы, годы смуты, хаоса, неразберихи. Всё изменилось до неузнаваемости за прошедшее время. Другими были улицы, люди, чужим стал родной город.
За чугунным забором виднелся свежеокрашенный дом под новой крышей.
К дому вела уложенная плиткой дорожка, которой раньше не было. Калитка, закрытая
изнутри.
Анатолий засомневался, туда ли попал. Но рядом с этим родным, и в то же время чужим домом стояли всё те же соседские дома, та же берёза росла рядом с калиткой, только постаревшая, как и он сам.
Неуверенно нажал на кнопку звонка. Во двор вышла дородная женщина, в которой с трудом можно узнать сестру Лену. Она тяжёлой мужской поступью шагала к воротам, открыв калитку, долго смотрела на брата.
-Толька,ты, что ли? Живой значит, вернулся,убивец.
-И чего припёрся?
-Сестра, я домой пришёл.
-У тебя нет сестры, мой брат умер в тот день, когда зарезал человека.
- Ты давно выписан отсюда, жаловаться не советую, иначе вернёшься туда, откуда вышел.
- У меня муж начальник и двое сыновей подростков. Я не допущу, чтобы они жили в одном доме с рецидивистом. Уезжай и навсегда забудь сюда дорогу.
Она сунула в карман Анатолию несколько мятых купюр и захлопнула перед ним калитку.
Сестра Лена была хитрой и расчётливой бабой.
Закончив бухгалтерские курсы, она устроилась на работу в домоуправление кассиром, потом путём интриг смогла выжить бухгалтера, затем главбуха.
Девкой Лена была смазливой, грудастой и крутобёдрой.
Сумела заморочить голову своему начальнику, семейному человеку с двумя детьми. Начальник семью бросил, женился на беременной Ленке. Она родила своему мужу двух конопатых сыновей, заняла кресло главбуха и превратилась в мощную, скорую на расправу бабищу Елену Фёдоровну. Её побаивались все в домоуправлении, включая пожилого мужа начальника.
Бывший заключённый, а теперь освободившийся Анатолий по кличке "Профессор" в растерянности стоял у ворот родного дома.
Он предполагал что будет трудно после освобождения, но не думал, что настолько.
Из-за заборов выглядывали любопытные соседи, с опаской разглядывали его.
В довершении всего выползла мать Митяя. Ковыляя на двух палках она громко проклинала убийцу своего единственного сына.
Он шёл не разбирая дороги. В ушах звучали страшные проклятия.
Слёзы потомка славного знатного рода текущие по смуглому лицу, смешивались с каплями унылого сентябрьского дождя, струйкой попадали за воротник пиджачка, но он ни чувствовал ни влаги, ни раннего осеннего холода.
Анатолий вообще ничего не чувствовал, идя в неизвестность в первый долгожданный день своего освобождения.