Огненная чаша - часть 10

Пробуждение

 

         Вечерело. Желтоватый с багряным отливом солнечный диск лениво опускался в пушистую перину серебристых кучевых облаков, неподвижно застывших над синеющей на самом горизонте темной кромкой Безымянной пущи. Стелясь над свежей душистой травой полупрозрачной дымкой, потянулись, зазмеились едва заметные струйки вечернего тумана - первые предвестники ночной прохлады. Легкая свежесть умиротворяюще овевала лицо.

         Весна выдалась нынче не по времени ранняя. Земля пока еще не успела отойти после лютых холодов прошедшей зимы и, хотя уже и покрылась сочной зеленой травой, все еще не прогрелась вглубь. Однако же природа свое брала.

         За дальней околицей хутора вовсю стрекотали шустрые зорянки - юркие жизнерадостные пташки, предвещая назавтра хорошую теплую погоду. Знать поутру будет ясно и солнечно. Через несколько таких вот погожих недель вся степь густо покроется буйным цветом разнотравья, а уж тогда основательно примутся за дело пчелы-трудяги, собирая первый урожай пахучего золотистого меда. Начнутся полевые работы. Хуторяне будут с восхода до заката в степи.

         Да... наконец-то ушла злющая зима-метелица, угомонилась, залегла до следующего года в спячку где-то далеко на Ледовом острове среди вековечных белых торосов, где и не ступала нога человека. Затаилась до поры - до времени, дожидаясь прихода своего часа. А ведь вовсе и не чаяли пережить минувшие лютые холода да небывалое массовое нашествие белых волков. Думали, уж все - не сдюжим, однако выжили и почти никого не потеряли - немалая в том заслуга Гестама, сумел к зимовке подготовить свой хутор основательно. А соседям с севера не повезло - весь хутор вымерз до последнего человека. Только по весне, когда ушли на север белые волки, дознались про эту беду.

         Но, как бы там ни было, а жизнь идет своим чередом. Отгоревали соседи, схоронили всем миром померзших, помянули, как водится, и занялись вновь нахлынувшими по весне заботами.

         А забот было невпроворот. Самое время полевых работ подоспело, да и прохудившиеся кое-где крыши подновить надобно. А тут еще хозяин - Гестам вдруг надумал новую городьбу вокруг хутора ставить, - дескать: в этом году Бог смилостивился - беда стороной прошла, а как в следующую зиму будет, пока еще не известно. Оно и понятно - береженого Бог бережет. Мужики-хуторяне группами по пять - шесть человек на несколько дней уезжают в пущу, а обратно привозят на длинных телегах большие бревна. Те, что покрепче да потолще, на новый частокол пойдут, а трухлявые да кривоватые для будущей зимы на дрова сгодятся - не придется на тепле экономить, как в прошедшие холода.

         Еще раз, вдохнув напоследок полной грудью пьянящий терпкий воздух степи, Ольма с явным сожалением поднялась с бревна, на котором сидела, зябко поежилась и направилась к воротам хутора. Пора уже было идти к раненому.

         Две недели тому назад, рано поутру вместе с двумя спутниками-гвардейцами из Форвана вдруг объявился Одноглазый - знакомец Аргнара. Они привезли на хутор какого-то раненного воина. Кто он был такой и откуда - неизвестно. На все расспросы Одноглазый отвечал очень туманно и уклончиво, то ли сам толком не знал, то ли скрывал что-то. Сказал лишь, что привез раненого сюда по личной просьбе Странника. Где сейчас сам Аргнар и что с ним, он тоже не знал или не хотел говорить. Во всем этом была какая-то загадочность, это Ольма почувствовала сразу, но толку от Одноглазого никакого не добилась. Оставив привезенного раненого и сославшись на какие-то срочные дела, он вместе со своими товарищами спешно в тот же день и уехал.

         Войдя на пустое подворье хутора, Ольма направилась, было, к своей избе, но тут ее окликнула Нерейда:

         - Эй, Ольма! Где это ты пропадала?

         - В степь ходила на вечернюю зорьку...

         - А я уж тебя обыскалась! Коровка-то у меня что-то прихворала. Может, глянешь, в чем дело?

         Знахарка кивнула головой и пошла вслед за женой хозяина хутора в хлев. Там в стойле жалобно мычала рябая корова, косясь на людей выпуклыми глупыми глазами. Ольма присела возле нее на корточки и внимательно осмотрела вымя. Розовые соски были набрякшими и потрескавшимися.

         - Ну, что там? - не утерпела Нерейда.

         - Да ничего особо страшного. - успокоила ее Ольма. - Видать обветрило на сквозняке... Надобно теплым ромашковым отваром обмыть, а потом козьим жиром смазать пару раз.

         - А как долго это у нее будет? Мне ведь коровку нужно еще выдоить. Вона, погляди-ка - вымя как молоком налилось, чуть не треснет! Не ровен час - перегорит молоко, что я потом делать буду без кормилицы?!

         Ольма успокаивающе усмехнулась.

         - Не волнуйся, сейчас выдоим мы твою молочницу.

         Она подставила чистое ведро и легонько притронулась к вымени. Корова болезненно вздрогнула и снова беспокойно замычала. Ольма начала что-то тихонько нашептывать, осторожно оглаживая вымя. Постепенно корова успокоилась и притихла, скосив на знахарку влажный взгляд. Вскоре тугие струи пенистого парного молока щедро потекли в ведро. Нерейда с восхищением поглядела на Ольму.

         - Ну, ты и мастерица! - обрадовано воскликнула она. - Коровка-то моя стоит - не шелохнется! Может, и не нужно ей ничего делать - все теперь само собой пройдет?

         - Нет, - уверенно покачала головой знахарка. - Я ведь ей просто боль заговорила, чтобы можно было выдоить, а отваром обмыть и жиром смазать все одно надобно!

         - Надо, значит надо, - согласилась Нерейда. - Тебе, конечно, видней...

         Внезапно она озорно усмехнулась и спросила:

         - Вот мне интересно, а ежели, к примеру, ты мужика какого приголубишь, так из него потом, небось, веревки вить можно будет?!

         - Не знаю я, не пробовала... - попыталась отшутиться смущенная знахарка, краснея и опуская глаза.

         - А ты попробуй, глядишь - и получится!

         Нерейда залилась добродушным грудным смехом, еще больше смутив этим Ольму, а затем по-доброму приобняла ее за плечи и ласково добавила:

         - Не обижайся, шучу я. А мужики, они ведь и впрямь от бабьей ласки млеют - это я уж точно знаю, поверь!

         Хозяйка еще раз поблагодарила знахарку, провела до дверей из хлева, а затем вернулась к своей корове и заходилась возле нее хлопотать, что-то приговаривая вполголоса.

         Выйдя во двор, Ольма увидела бабку Тору, которая, как-то очень недовольно поджав губы, поджидала ее у самых дверей. Сверкнув на молодую женщину сердитыми глазами из-под насупленных бровей, старуха без обиняков заявила:

         - Была я у твоего больного. Посмотрела на него, как ты просила... Темный он, как есть темный!

         - Как, темный? - не поняла Ольма. - Что ты имеешь ввиду, бабушка?

         - Во-первых, никакая я тебе не бабушка! Тоже мне, родственница сыскалась... Сколько раз тебе повторять надо: все меня Торой кличут, и ты так зови! А во-вторых, темный означает, что душа у него полностью затемнена! Не смогла я ничегошеньки в ней разглядеть. Пусто там, ну как в черном колодце! Само тело живое, а живой сути в нем нет ни капельки. Не пойму я, вроде бы он силам тьмы служит или служил раньше, только нынче нет у него с ними связи... однако же, и света в его душе тоже нет... Боязно мне за тебя, девка. Ох, боязно!

         Ольма ошарашено смотрела на старуху, не зная, что и ответить. Она была напугана и растерянна.

         - Что же мне делать с ним? - наконец сдавленно произнесла она. - Подскажи, Тора?!

         - Не знаю я, это тебе самой решать. Только сдается мне, добра от него не будет. Ежели придет в себя, может еще таким лиходеем стать, что упаси Бог!

         Знахарка задумчиво покачала головой.

         - Болен он тяжко. Нельзя человеку, который в таком состоянии находится, в помощи отказывать... А насчет тьмы... Может быть, ты все же ошибаешься? Может, показалось тебе?

         - Я, как на твоего хворого взглянула, сразу вспомнила тот сон, что мне минулой осенью привиделся. Есть какая-то странная связь между тем сном и твоим подопечным.

         - Как же быть? Ведь Аргнар за него просил...

         - В том-то и дело! Тут я что-то не пойму: твой-то сам вроде бы свету служит, конечно, ежели я не ошибаюсь, а сюда прислал этого... Как его хоть зовут-то, знаешь?

         - Не ведомо мне о нем ничегошеньки.

         - То-то я и говорю: темный он, как есть темный! - уверенно подытожила бабка Тора. - Я бы на твоем месте подальше от него держалась, а то ведь потом, упаси Бог, беды не оберешься!

         - Спасибо тебе, Тора, на добром слове, - тихо молвила Ольма. - Только все одно я должна помочь хворому, человек ведь он!

         Старуха недовольно нахмурилась, пожевала морщинистые губы, глядя на знахарку исподлобья, а затем изрекла:

         - Ну, как знаешь! Я тебя предупредила, а дальше сама решай!

         Больше не говоря ни слова, она резко повернулась и заковыляла к своему дому. При этом Тора что-то раздраженно бормотала себе под нос, но что именно - Ольма не расслышала. Проводив старуху взглядом, она отправилась к себе.

         В уютной комнате было тихо и тепло. По углам сгустились вечерние тени, и лишь в центре, у стола еще было светло от заходящего солнца, пробивающегося между занавесок. Но и этот свет быстро мерк на глазах. На постели бледным пятном белело лицо больного.

         Ольма плотно задвинула занавески на окне и достала с угловой полки огарок толстой свечи. Язычок оранжевого пламени с радостным потрескиванием охватил фитиль, очерчивая на широком столе колеблющийся круг света. За его границами сумерки сгустились еще больше. Казалось, там, в темноте появились какие-то серые призрачные тени, обступив безмолвным сонмищем ложе находящегося в беспамятстве воина. Они тянулись к нему тощими бесформенными руками, словно хотели его куда-то забрать.

         Молодая женщина тряхнула головой, отгоняя пугающее наваждение. Поставив свечу на тумбочку в изголовье кровати, она низко склонилась над больным, пытливо вглядываясь в безжизненные черты его обескровленного лица. Если бы не тихое, едва приметное дыхание, можно было бы подумать, что он уже давным-давно мертв. Бледная до желтизны кожа, будто пергамент обтягивала резко очерченные скулы. Глаза, прикрытые потемневшими веками, словно провалились глубоко в глазницы. Заострившийся подбородок и впалые щеки покрылись жесткой щетиной, кое-где пробитой ранней серебристой сединой. На шее острым бугорком выпирал неподвижный кадык.

         "Бедненький... - невольно подумала Ольма, с жалостью разглядывая незнакомца. - Что же с ним случилось?"

         Она легонько положила ладонь на лоб раненого и попыталась мысленно дотянуться до его сознания. Но, странное дело, душа воина отсутствовала в теле, лишь слабый сероватый шлейф свидетельствовал о том, что связь между телом и душой еще не оборвалась полностью. Ольма закрыла глаза, сосредоточилась и осторожно последовала за этим шлейфом. Постепенно слабый свет, пробивающийся сквозь сомкнутые веки знахарки, померк, ее дыхание успокоилось, стало ровным, и перед внутренним взором распахнулись ворота, ведущие... Куда? Она и сама толком не знала. Вокруг было черным - черно. Ни один луч света не проникал в это сплошное царство мрака.

         Ольма медленно брела в абсолютной пустоте. Она ощущала под ногами какую-то зыбкую опору, но ничего не видела. Ей казалось, что вокруг копошатся неведомые и ужасные создания, которые жадно тянутся к ее душе, чтобы увлечь, затащить в омут безвозвратной пучины небытия. Ольме было очень страшно, но она все равно шла, повинуясь какому-то неосознанному зову.

         Где-то там, далеко впереди мигнула едва приметная холодная искорка, мигнула и исчезла, а затем появилась вновь. Знахарка направилась прямо к ней. По мере приближения к источнику света, она шла все быстрее и увереннее, и под конец пути уже почти бежала.

         На низком покатом пригорке, поросшем жесткой бурой травой, безвольно опустив руки, сидел тот самый воин, чье тело сейчас неподвижно лежало на кровати в избе Ольмы. Он был одет в длинный серый балахон, висевший на нем, как мешок. Перед воином, на покрытых инеем поленьях, безжизненным холодным пламенем пылал небольшой костер. От голубого огня веяло морозным холодом, сковывающим мысли и движения. Незнакомец глядел на костер пустым немигающим взором, в котором не было ни малейшего проблеска мысли, лишь его пальцы нервно теребили край балахона.

         - Кто ты, воин? - боязливо окликнула его Ольма.

         Неизвестный даже не шелохнулся, только пальцы его рук забегали еще быстрее и беспорядочнее.

         Ольма подошла ближе, наклонилась вперед и, заглянув ему в глаза, испуганно отшатнулась. Расширенные зрачки воина были черны, как два бездонных колодца, и совершенно безжизненны.

         - Очнись, - снова позвала Ольма. - Пробудись к жизни!

         - Зачем? - неожиданно прозвучал равнодушный голос.

         Знахарка растерялась. Она никак не могла сообразить, что нужно ответить на такой, казалось бы, совершенно простой вопрос. Не объяснять же в самом деле, что жизнь прекрасна сама по себе, даже не взирая на многочисленные страдания и лишения. Как объяснить простыми словами чарующую красоту мягких вечерних сумерек и бодрящую радость свежего весеннего утра?! Терпкую горечь неизбежной разлуки и теплоту долгожданной встречи?! Сладостную истому тайных мечтаний и всепоглощающий жар любви?!

         - Скажи мне, кто ты? - спросила она.

         - Разве это важно?! - помедлив, ответил воин, не отрывая взгляда от призрачного костра. - Все равно меня уже нет...

         - Нет, ты есть! Есть! - с жаром воскликнула Ольма. - Вернись же!

         - А кому я нужен? Кто и где ждет меня... Я ведь и сам теперь не знаю, кто я, и был ли я на самом деле когда-нибудь...

         - Ты нужен... людям...

         Ольма на короткое мгновение замешкалась, пытаясь подобрать убедительные слова, а затем, даже и сама не поняв, почему она так поступила, быстро добавила:

         - Ты нужен Аргнару!

         Почудилось ей или нет, но будто бы в самой глубине черных глаз воина что-то шевельнулось, тревожно затрепетали веки. Он вздрогнул и начал выпрямляться. В тот же миг что-то произошло: казавшаяся пустой, тьма вокруг холодного костра всколыхнулась, тяжело и беспокойно заворочалась. Раздался грубый низкий рык, исполненный зловещей угрозы. Бешено взвыли черные вихри, закручиваясь в тугую спираль. Ольма почувствовала, как ее подхватило каким-то невероятно могучим потоком и с огромной скоростью повлекло обратно. Последнее, что она успела заметить, проваливаясь в беспамятство, был воин, поднимающийся в полный рост среди ревущих смерчей.

         Ольма очнулась, тяжело и хрипло дыша. Ее тело сотрясал озноб, руки мелко дрожали, словно от невероятного напряжения, лоб покрылся холодной испариной.

         Свечной огарок превратился в матовую лужицу воска, посреди которой плавал куцый догорающий фитиль. Ольма метнулась к полке и зажгла другую свечу. За окном было темно и тихо - очевидно хуторяне, закончив дневные дела, отправились почивать.

         Подняв глаза на хворого, Ольма с радостным удивлением обнаружила на его лице первые признаки пробуждающейся жизни. Веки нервно подрагивали, под ними беспокойно шевелились глаза. Казалось, они пытаются что-то узреть за гранью видимого. Ноздри трепетали и раздувались, грудь высоко и ритмично вздымалась. Тело воина напряглось, словно он с огромным усилием пробивался сквозь непреодолимую преграду. Пальцы рук с хрустом сжались в кулаки так, что побелели костяшки. Внезапно он шумно со стоном вздохнул и открыл глаза.

 

*       *        *

 

         Холод и гулкая пустота сплошной стеной окружали Ратона со всех сторон. Лишь перед ним беззвучно пылал странный костер. Мертвенное голубоватое пламя колыхалось в каком-то таинственном магическом танце, совершенно не давая жара. От него веяло леденящей стужей. Там в глубине пламени двигались маленькие фигурки людей, разыгрывая целые представления. Воины в серебристых доспехах, размахивая сверкающими мечами, сражались со всевозможными чудовищами и колдунами. Пылала багровым пламенем гордая белокаменная крепость. Над ее башнями вздымались к небесам жирные клубы черного дыма, а со стен падали вниз люди. По широкой дороге, распластавшись грозным потоком, неотвратимо наползала лавина панциреобразных монстров. Ураганный ветер гнал по-над самой землей рваные клочья грозовых туч.

         Видения быстро чередовались, сменяясь одно другим, и ни разу не повторялись. Несколько сцен Ратон узнал - он сам в разное время принимал в них участие, но большинство были ему незнакомы. Хотя они были разрознены и отрывочны, однако что-то неуловимое связывало все эти видения в единое целое. Ратон начал более внимательно присматриваться к происходящему в пламени костра и вскоре обратил внимание на то, что повсюду, где силы зла начинали побеждать, появлялся воин в серебристом одеянии и вступал с ними в жестокую схватку. Каждый раз этот загадочный воин выглядел чуть-чуть иначе, но Ратон был уверен, что это один и тот же человек.

         Внезапно Ратон услышал женский голос, окликнувший его, но видения настолько увлекли, что не хотелось отвлекаться ни на мгновение. Однако голос не отставал, он снова позвал его, призывая очнуться. Не отрываясь от созерцания разворачивающихся перед ним событий, Ратон что-то равнодушно ответил, не придавая значения смыслу слов. Женщина продолжала горячо говорить, что-то горячо доказывая, убеждая. Она мешала сосредоточиться на видениях. Неожиданно в ее речи прозвучало имя Аргнар. Сознание словно ожгло огненной плетью. Ратон вздрогнул, выпрямляясь. Он почувствовал, как все внутри него мгновенно всколыхнулось, забурлило, нахлынула ослепляющая ярость и жажда мести, как-то странно смешанная с непонятной грустью и сожалением.

         Во тьме, окружающей его, обеспокоено зашевелились невидимые призраки, пытаясь удержать, сковать движения. Послышался тоскливый заунывный вой, в нем ощущалась явственная угроза. Незримая сила навалилась на плечи, сгибая и придавливая, к тому месту, где сидел воин. Казалось, кто-то могучий и беспощадный не хочет его отпускать, но Ратон был не из тех, кто легко сдается. Он собрал в кулак всю свою волю и направил ее на черные упругие нити, опутывающие его сознание. С громким треском они лопнули, и тотчас тишина взорвалась оглушительным ревом и грохотом, словно сорвались с цепи обезумевшие стихии. Ветер налетел резким порывом и загасил костер. В последнее мгновение Ратон успел заметить, как в пламени призрачного костра повернулся воин в серебристых доспехах и глянул прямо ему в глаза.

         - Аргнар!!! - изумленно воскликнул Ратон.

         Мрак сомкнулся вокруг него. Злобно воющий вихрь подхватил его и швырнул куда-то в бесконечную черную бездну. Он летел, отбиваясь от сопровождающих его безмолвных скользких тварей, пытающихся разорвать на части душу Ратона. Они густо роились вокруг бесчисленным сонмищем, тянулись к нему когтистыми щупальцами, хлестали усеянными шипами кожистыми крыльями, щелкали зубастыми пастями.

         Наконец впереди забрезжил свет. Он стремительно приближался разъедая тьму. Гнусные твари постепенно отстали, разочарованно крича и подвывая. Ратон влетел в сияющий тоннель и теперь с огромной скоростью мчался к нестерпимо сияющему выходу. Ослепительно яркий свет больно резанул по глазам. Ратон зажмурился, а когда открыл глаза, обнаружил себя лежащим на постели. Над ним низко склонилась молодая худощавая женщина, напряженно вглядывающаяся в его лицо с надеждой и тревогой одновременно.

         Ратон с удивлением смотрел на нее, не в силах понять, где он очутился, и откуда появилась эта неизвестная женщина. С трудом разлепив одеревенелые губы, он спросил:

         - Где я?

         - Не волнуйся, ты в надежном месте...

         В голосе женщины отчетливо ощущалась скованность и напряжение. Ее что-то беспокоило или пугало.

         - Где я? Ответь мне, пожалуйста, - настойчиво повторил свой вопрос Ратон.

         - Ты на хуторе Гестама.

         - А где это находится?

         Ольма недоуменно вскинула брови. Она полагала, что Аргнар отправил сюда своего раненого друга и все ему объяснил. Не зная, что и думать по этому поводу, знахарка неуверенно ответила:

         - Хутор Гестама относится к Свободным поселениям, разве ты не знал об этом?

         Ратон слабо качнул головой.

         - Свободные поселения я знаю, а вот про ваш хутор впервые слышу... Как я здесь оказался?

         Еще больше удивившись, Ольма всплеснула руками.

         - Так ведь тебя Одноглазый привез!

         - Это еще кто такой? - нахмурился Ратон.

         - Ну как кто?! Он же друг Аргнара и привез тебя ко мне на излечение по его просьбе!

         Воин сразу отвердел лицом. Взгляд его стал холодным и жестким. Имя Аргнара вызвало настоящую бурю противоречивых чувств и в первую очередь недоуменную растерянность. Почему, вместо того, чтобы добить или попросту оставить на поле битвы поверженного противника, Странник спас его, пощадив, и, мало того, озаботился его излечением?! Это было совершенно непонятно и необъяснимо.

         Ратон пытливо посмотрел на знахарку и спросил:

         - Как тебя звать-то?

         - Ольма. А тебя?

         - Ратон мое имя... - ответил воин, настороженно следя за выражением лица собеседницы.

         Но очевидно она действительно ничего не ведала о нем, потому что ни один мускул не дрогнул на ее лице. Наверное, здесь в Свободных поселениях никто толком не знал о войне с Горными баронствами, а уж тем более о том, как звали верховного главнокомандующего объединенными войсками.

         - Ты... хорошо знакома со Странником? - слегка замявшись, задал вопрос Ратон.

         Ольма смущенно потупилась.

         - Да так... не очень. Просто я его тоже лечила. Как-то поздней осенью его почти неживого принес к нашему хутору конь.

         - А что с ним приключилось? - заинтересовался воин.

         - Отравленная стрела застряла у него в плече. Еле выходили, а как только на ноги встал, так вскорости и уехал куда-то на юг. Сильно торопился. Ему бы еще подлечиться надобно было, так нет - дела, говорит, срочные ждут!

         Ратон горько усмехнулся и прикрыл веки. Он понял, куда так торопился Странник.

         Увидев, что Ратон закрыл глаза, Ольма тихонько встала и ушла в соседнюю комнату. Здесь при свете лучины она постелила себе на топчане, легла, укрылась тулупом и задумалась. Перед глазами встал образ Аргнара. Было в нем что-то такое, что не позволяло Ольме думать о нем, как о простом мужчине. Она вспомнила странные слова бабки Торы о том, что он избран свыше. Это было непонятно и немного пугало. Что там с ним? Почему его судьба не такая, как у других людей? Мысли метались, путались, наслаиваясь одна на другую. Женщина сокрушенно вздохнула и повернулась набок.

         Ее жизнь складывалась нелегко. Отца своего Ольма не знала, о нем при ней никогда не говорили. Лишь повзрослев, она совершенно случайно однажды услышала разговор о себе и, поддавшись искушению, подслушала. После этого она несколько дней не могла придти в себя. Ольма узнала, что ее отцом был какой-то совершенно безвестный солдат-наемник, который изнасиловал мать во время давнего вторжения войск Эрденеха на земли Свободных поселений. Это было одно из многочисленных кровавых побоищ. Хутор, в котором жила мать, полностью разграбили и сожгли, в живых осталось не более половины жителей. Они разбрелись по окрестным хуторам, и кто где устроились, там и осели. Мать Ольмы и еще несколько человек приютили на уцелевшем среди повальных грабежей хуторе Гестама, тогда еще хозяином был его отец - тоже крепкий и хозяйновитый мужик. Здесь девочка и родилась.

         Ее матушка прожила совсем недолго. Она была какой-то странной, замкнутой, сторонилась людей и ни с кем не разговаривала. Хуторяне промеж собой втихомолку называли ее блаженной, но никогда не обижали и не насмехались, сочувствуя чужому горю. Ольма плохо помнила мать. В памяти осталось лишь бледное невзрачное пятно исхудалого лица. Воспитанием маленькой девочки занялась бабка Тора, правда была она тогда помоложе, и бабкой ее еще никто не кликал. Она по-своему заботилась о малышке, потихоньку обучая знахарскому искусству. Ольма оказалась весьма способной ученицей. Оно и немудрено - ведь ее родная бабушка в свое время была одной из самых известных и лучших целительниц и ведуний Вальгарда. Но Тора почему-то упорно не хотела обучать Ольму ведовству. Она очень сердилась и ругалась, когда девочка просила ее об этом.

         Мать Ольмы, казалось, совершенно не думала о собственной дочке, словно избегала ее. Она часто и надолго уходила неизвестно куда и как-то однажды вовсе не вернулась - сгинула без вести, как в воду канула. С той поры Ольма осталась одна.

         Жители хутора относились к ней доброжелательно, а когда она начала постепенно проявлять свои целительные способности, и вовсе зауважали.

         Девочка росла и как-то незаметно превратилась в девушку. На нее с интересом начали поглядывать парни, некоторые даже пытались за ней ухаживать. Однако Ольма никого из них не выделяла и мягко, но настойчиво отвергала претендентов одного за другим. Постепенно, видя безрезультатность попыток, от нее отстали. Тем более, что уже подрастали и превращались в молодок те, кто был младше ее по годам. К тому времени Ольма сдружилась с Нерейдой, только - только вышедшей замуж за Гестама. Молодая хозяйка хутора привязалась к скромной знахарке всем сердцем и старалась подыскать ей хорошего парня, но и у нее ничего не вышло. Уж как Нерейда и не уговаривала Ольму, как ни старалась - все напрасно.

         - Да что ж ты хочешь-то?! - как-то в сердцах воскликнула она. - О ком мечтаешь? Аль тебе мужиков наших мало - вона их сколько! Только глазом моргни - так они за тобой табуном бегать будут! Ты у нас девка видная!

         - Не хочу я так...

         - Как? - не поняла Нерейда.

         - Без любви не хочу, - объяснила Ольма. - Пока сердце молчит, значит нет моего избранника...

         - Ну да, как же... Ты, пока будешь своей мечты дожидаться, так в старых девках и останешься!

         При этом Нерейда обычно начинала со светлой улыбкой поглаживать свой изрядно округлившийся живот и добавляла:

         - Бери пример с меня! Вот скоро Гестаму сына подарю, а там, глядишь, и второго. Когда семья большая и детишек много, то и жизнь краше становится!

         Ольма не спорила. Нерейда со своим мужем жили душа в душу. Гестам хоть и был строг, но на супругу свою голос никогда не подымал - по всему видать было: любит ее!

         Может быть, так она и состарилась бы с нетронутым сердцем, если бы не появление Аргнара. Этот суровый немногословный воин, сам того не ведая, сумел пробудить в душе Ольмы те чувства, которых тщетно от нее добивались многие молодцы.

         Как это произошло, Ольма и сама не знала. Сначала ей было просто любопытно узнать об Аргнаре. Потом она начала поглядывать на него с интересом, чувствуя, как замирает при его взглядах сердце в непонятной сладкой истоме. Да еще и Нерейда постоянно по-дружески подшучивала над ней, примечая необычное в поведении молодой знахарки. Ольма начала постепенно привыкать к Аргнару - и вдруг все внезапно оборвалось. Он уехал!

         Первое время она ходила сама не своя, с лица сошла. Даже старая Тора обеспокоилась и пыталась отпаивать ее каким-то зельем. Но постепенно тоска прошла, закружили дела-заботы, только где-то под сердцем притаилась светлая грусть - знать не судьба...

         И вот опять все всколыхнулось. Аргнар напомнил о себе, прислав на хутор своего раненого знакомца. Значит, не забыл ее - помнит!

         Ольма радостно улыбнулась в темноте.

         В соседней комнате скрипнула кровать, раздался тяжелый вздох.

         Ольма настороженно прислушалась. Нет, не спит незнакомец, что-то его гложет, не дает покоя. Что-то неладно с ним. Когда Одноглазый привез воина, тот был совсем плох - изранен и обескровлен. Ольма раны закрыла быстро и дело должно было идти на поправку. Однако хворый в себя не приходил, впав в глубокое забытье. И тогда молодая знахарка, памятуя бессвязные рассказы бабки Торы о мирах безвременья, куда якобы уходят души тех, кто устал от жизни, рискнула и отправилась на поиски души Ратона. Она могла заблудиться там и, не найдя обратной дороги, вечно скитаться в холодной пустоте, но желание помочь человеку победило страх.

         Ратон вернулся к жизни, но по всему было видать, что он этому не радуется. Он вел себя очень похоже на то, как вел себя Аргнар. "Словно они братья..." - подумала Ольма. Внезапно совершенно непонятно откуда пришло твердое убеждение, что так оно и есть на самом деле.

         "Нет, так никуда не годится, - решила она. - Нужно спать, а не то я еще и не такое придумаю..."

         Ольма натянула край тулупа на голову и постаралась ни о чем не думать. Постепенно мысли ее затуманились, дыхание стало ровным, и она уснула беспробудным сном.

 

*       *        *

 

         Кто-то назойливо тормошил ее, звал. Ольма с трудом открыла глаза и приподнялась на топчане. Было позднее утро. Яркий солнечный свет заливал комнату. Возле топчана стояла хмурая Тора и громко, настойчиво повторяла:

         - Да проснись же ты, проснись! Вот разоспалась, словно макового отвара напилась...

         Ольма подхватилась и всплеснула ладошами.

         - Ох, как же это я рассвет проспала?!

         - Потом будешь недоумевать, а сейчас подымайся быстрее! -  сердито ворчала Тора

         - Тише, - попросила Ольма. - Разбудишь хворого.

         - Как же, разбудишь его! - передразнила ее старуха. - Он еще перед самым рассветом встал и куда-то в степь подался!

         - Как это? - изумилась знахарка. - Ему еще лежать надобно, он ведь только вечером в себя пришел!

         - А я тебе говорила, что с ним не все так просто! Видать темная сила ему помогает... Я, собственно говоря, потому и пришла к тебе, что неспокойно у меня на душе. Всю ночь маялась, а как солнце встало - сразу к тебе. Смотрю, кровать пуста - я на подворье выскочила. Спрашиваю стражника, не видал ли тебя, а он мне отвечает: "Ольму не видел, а раненный воин выходил еще перед рассветом, закутался в плащ и пошел неспеша куда-то за хутор..." Я за тебя испугалась - не приключилась ли беда какая?!

         - Да все в порядке, только голова чуток побаливает, словно после дурман-травы.

         - А ну как это колдовство твоего подопечного? - насторожилась Тора. - Надо бы проверить...

         Старуха озабоченно пожевала губами, что-то невнятно бормоча себе под нос, а затем решительно произнесла:

         - Пошли ко мне, сейчас попробуем выяснить!

         - Может, я сперва сбегаю - разузнаю, куда Ратон подевался? Вдруг ему плохо стало, помощь нужна.

         - Ничего ему не сделается. Кабы хворый был, так из дома не выходил бы! Лучше мы, пока его нет, с тобой ведовством займемся, хоть и не люблю я это дело...

         Ольме даже дух перехватило от неожиданности. Сколько раз просила она Тору показать, как колдовать, да всякий раз отказ получала, а тут вдруг сама предложила!

         Быстро прибрав с топчана постель и тулуп, Ольма последовала за старухой в ее дом. Там, заперев двери на засов и наглухо задернув шторы на окнах, они расположились за столом.

         Солнечный свет слабо пробивался через плотную ткань, и поэтому в комнате царил полумрак. Тора шуршала пергаментными свитками, раскладывая их на столе и что-то вычитывая. Наконец она удовлетворенно хмыкнула и, отложив все ненужное в сторону, оставила всего лишь один свиток. Затем старуха принесла маленькую ступку. Всыпав туда сухой глины, она осторожно надрезала палец и подержала его над ступкой, дождавшись пока туда упадет несколько капель крови. После этого Тора обвязала палец черной тряпицей и принялась растирать глину.

         Ольма с изумлением следила за ее действиями, забыв обо всем на свете. Таинство магии захватило ее, увлекая в неведомый загадочный мир, наполненный необъяснимыми чудесами, пугающими и одновременно с тем манящими тайнами. Затаив дыхание, Ольма прислушивалась к невнятному бормотанию старухи, ощущая, как по спине вкрадчиво скользят холодные пальцы страха.

         - Кровь земли и кровь человечья сольется - совьется в нить путеводную по мирам запредельным... - бубнила Тора, разминая сухощавыми пальцами вязкую кашицу. - Силы незримые, неподвластные ни свету, ни тьме, придите из далей безвременья отведать соков живительных! Отыщите в прошлом следы человека по имени Ратон... Заклинаю вас истинным именем...

         Последнее слово старуха произнесла так тихо и невнятно, что Ольма его не расслышала. Превозмогая страх, охвативший ее, она попыталась переспросить Тору, но та так цыкнула на нее, что молодая знахарка съежилась и не осмелилась произнести больше ни слова.

         Неожиданно размягченная глина словно ожила. Она с жадностью потянулась за пальцами старой ведуньи, пытаясь по ее руке выбраться наружу. Тора хрипло вскрикнула, отдергивая руку. Она схватила со стола нож и, быстро соскоблив им с пальцев шевелящиеся комочки бурой массы, сбросила их обратно в ступку.

         Живая глина пузырилась, сердито шипела, билась о стенки посудины так, что едва не перевернула ее.

         Ольма и Тора, словно окаменев, следили за ней, не в силах шевельнуть даже пальцем.

         Наконец, будто осознав тщетность своих попыток, шевелящаяся масса успокоилась, растеклась по дну ступки и застыла ровной гладкой поверхностью черного зеркала.

         - Теперь смотри внимательно! - с трудом выдавила из себя Тора.

         Голос ее был хриплым и надтреснутым, как у старой вороны. Испуганно покосившись на ведунью, Ольма склонилась над ступкой.

         Поначалу в зеркале ничего не было видно. Но вот его поверхность затуманилась и как бы придвинулась, разрастаясь во все стороны. Полыхнуло багровое пламя пожарища. Горело какое-то селение. Повсюду лежали убитые и раненые, которых безжалостно добивали люди в черных капюшонах. Один из них склонился над мертвой женщиной и вырвал из ее рук плачущего младенца. Завернув его в плащ, он приторочил сверток к седлу, вскочил на коня и присоединился к группе всадников с такими же свертками. Дав шпоры лошадям, отряд помчался через степь, вздымая клубы пыли.

         Видение сменилось бурным океаном. На палубе длинной и узкой галеры, связанные канатами в десятки, лежали сотни младенцев. Некоторые из них были уже мертвы. Рассекая седые пенящиеся волны, галера приближалась к угрюмому скалистом берегу.

         Тьма накрыла изображение, а когда рассеялась, Ольма увидела мальчика лет пяти. Он стоял на коленях перед каменным троном, на котором восседал костистый человек с удлиненным лысым черепом и хищным выражением лица. Этот человек чертил кровью на лбу мальчика какие-то уродливые страшные символы. Постепенно над головой ребенка сгустилось темное облако, из которого выдвинулось тонкое извивающееся щупальце. Оно приблизилось к мальчику и впилось ему в темя. Вскрикнув, малыш без чувств ничком упал на пол, а на губах лысого человека заиграла отвратительная торжествующая улыбка.

         И вновь сменилось видение.

         Верхом на коне, в окружении огромного войска ехал Ратон. А над его головой извивалось то самое щупальце тьмы.

         Внезапно ослепительный росчерк яркого света отсек черную пуповину. Видение взорвалось осколками магического зеркала, в лицо ударил нестерпимый жар.

         Ольма отшатнулась, закрывшись руками, а когда снова взглянула на стол, то увидела лишь обломки ступки, оплавленные по краям и еще дымящиеся. Знахарка с ужасом оглянулась на Тору. Старуха корчилась от боли. Изо рта у нее шла пена, а выпученные глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

         Ольма заметалась по комнате, не зная, что делать.

         - Кровь... кровь пусти! - неожиданно прохрипела Тора, на мгновение превозмогая ужасную боль.

         - Чего?! - не поняла Ольма.

         Но ведунья не ответила, снова забившись в судорогах. Тогда знахарка, поколебавшись всего лишь одно мгновение, схватила нож и провела острием по локтевому сгибу руки старухи. Тотчас из раны хлынула пузырящаяся темная кровь. Стекая на пол, она кипела и дымилась.

         Ольма отступила на шаг, со страхом следя за Торой.

         Постепенно конвульсии затихли, сморщенное лицо успокоилось, а из разреза на руке ведуньи пошла обычная алая кровь. Тора с трудом открыла мутные глаза и слабым голосом попросила:

         - Помоги добраться до кровати, наложи на рану путь-траву... там, в углу найдешь и уходи... Завтра поговорим...

         Ольма сделала все, что ей велела старуха и, тихо притворив за собой дверь, вышла на подворье. Ее бил озноб, в голове гулко стучали сотни молоточков. Не видя ничего вокруг себя, знахарка медленно побрела домой. Кто-то окликнул ее, но Ольма молча прошла мимо и скрылась в своем доме.

         Прислонившись спиной к шершавой стене, она медленно сползла по ней на лавку и обессилено опустила голову. Беспорядочно метались мысли, наслаиваясь одна на другую. Испуг от колдовства бабки Торы прошел, сменившись изумленным недоумением. Хуторяне считали старуху обычной знахаркой, слегка выжившей из ума. Они снисходительно относились к ее пророчествам, хотя и старались следовать советам ведуньи. Но никому и в голову не могло придти, что она знает могучую тайную магию, не относящуюся ни к белой, ни к черной. Однако же сегодня Ольма собственными глазами видела, на что способна старуха.

         Тяжелые мысли медленно ворочались в голове, неуклюже наслаиваясь одна на другую. Из явившегося в магическом зеркале видения знахарка поняла, что Ратон был посвящен силам тьмы еще с детских лет и не по своей воле служил им. Скорее всего, он и сам не подозревал об этом, а просто бессознательно выполнял волю каких-то черных жрецов. Но потом произошло что-то, что разрушило его связь с темными силами и опять же, это случилось без его ведома. Теперь понятно, почему бабка Тора так испугалась, разглядев в нем следы тьмы. Однако сейчас Ратон освободился от рабских цепей, но еще не понимает этого и мучается в растерянности, пытаясь определить свое место в этой жизни.

         - Тяжело ему... ох, тяжело... - вздохнула Ольма.

         Она подумала о том, что нужно будет как-то помочь Ратону выйти из депрессии. Да и к Торе нужно будет наведаться ближе к вечеру - проведать старуху и заодно посоветоваться с ней, как дальше быть.

         Постепенно все прояснялось. Оставалось лишь выяснить, каким образом Ратон связан с Аргнаром. Но как это сделать, Ольма пока еще не знала.

 

*       *        *

 

         Воздух, наполненный терпковато-сладкими ароматами цветущей степи, слегка кружил голову, разливая по телу какое-то доселе неведомое ощущение приятной истомы и легкой грусти. Повсюду слышно было озабоченное гудение насекомых, занятых повседневными хлопотами. Взмывали к небесам и вновь скрывались в свежей траве степные птахи, которым не было никакого дела до человеческих проблем и забот. Они жили своей жизнью, наполненной одним им понятным смыслом.

         Ратон поднял лицо навстречу теплому солнышку и зажмурился. Золотистые лучи нежно ласкали загрубевшую в ратных походах кожу. Из-под зажмуренных век Ратон с удовольствием вглядывался в необыкновенно чистую синеву неба. Легкие пушистые облака плавно скользили в вышине, отбрасывая на землю едва заметные тени. Ветра почти не было, лишь иногда по верхушкам травинок пробегала еле заметная волна, словно само дыхание весны.

         Медленно опустившись на травяной ковер, Ратон лег навзничь, прикрыл глаза и принялся слушать степь. Никогда раньше ему такое и в голову не могло придти, а сейчас это получилось само собой. Вообще с ним происходило что-то необъяснимое. Куда-то исчезла уверенность, появились сомнения в правильности поступков, свершенных ранее. Ему не хотелось никуда ехать, не хотелось воевать.

         "Ярид!!!" - полыхнуло в мозгу опаляющей молнией.

         Ратона словно окатили ледяной водой. Перед мысленным взором встало жесткое лицо верховного жреца. В его глазах бушевало пламя испепеляющей ярости, и в них не было ни капли жалости или сострадания. Гнев верхового был хорошо известен любому жителю Чау-Гар. По указке Ярида кровь безвинных жертв ручьями текла на алтарь темного божества.

         Неожиданно Ратон ощутил, пришедшую неизвестно откуда волну отвращения, а следом за нею волну гнева. Он ясно осознал, что всю свою жизнь был всего лишь послушной марионеткой в руках жрецов, безвольным орудием, несущим смерть и разрушения людям.

 

*        *        *

 

         Ломаная трещина расколола мраморный пол зала пополам. Плиты с тяжким рокотом раздвинулись, открывая бездонный провал, заполненный густым смрадным дымом. Он медленно ворочался, подсвеченный снизу глубинным багровым заревом. Оттуда, из мрачной бездны начала подниматься уродливо-бесформенная тень. Волны беспредельного ужаса выплеснулись из подземелья и хлынули на присутствующих, сводя их с ума. Жрецы попадали на пол и задергались в конвульсиях. Из ушей и ноздрей их толчками полилась кровь, у некоторых лопались от невероятного напряжения глаза. Зал наполнился жуткими душераздирающими воплями.

         Один лишь Ярид, рухнув на колени, все же остался в сознании. По его лицу крупными горошинами катились капли пота, заливая дрожащие выпученные глаза. Острая мучительная боль пронзала все тело насквозь, словно силясь выкрутить суставы и разорвать мышцы. Будто сквозь размазанную серую пелену верховный жрец увидел, как из провала поднялась огромная зыбкая черная тень и потянулась к постаменту, на котором корчилось тело Мерглу.

         - Повелитель! - с восторгом простонал Ярид, пытаясь дотянуться скрюченной рукой до тени.

         Та замерла на мгновение, словно прислушиваясь к чему-то, а затем волна нестерпимого жара опалила разум жреца, и в сознании прзвучала фраза: "Подожди немного..."

         Черная тень сгустилась над телом Мерглу, уплотнилась, принимая его очертания. Со стороны казалось, что на постаменте одно на другом лежало два тела - белое и черное. Тень соприкоснулась с Мерглу и начала погружаться в него, словно впитываясь. Тело задергалось в ужасных судорогах, выгнулось дугой, а затем, будто сломавшись пополам, рухнуло и застыло без движения.

         В зале воцарилась тишина, прерываемая мучительными стонами и глухими хрипами оставшихся в живых служителей. Ярид напряженно ждал, не отрывая взгляда от постамента.

         Внезапно тело Мерглу приподнялось и село. Дрогнули, открываясь, набрякшие веки, и в Ярида вперились черные глаза с вертикальными желтыми зрачками. Жрец почувствовал, как этот пронизывающий взгляд вытягивает из него душу, читая в ней, словно в открытой книге. Он не противился своему повелителю, с восторженным смирением ожидая его приказов.

         - Я хочу, чтобы все обращались ко мне по имени КАРГ...

         Голос, обретшего тело, был низким и грубым, больше похожим на утробный рык голодного хищного зверя.

         - Твое слово - закон, о, величайший и могущественнейший! - с готовностью откликнулся Ярид, склоняя в поклоне голову.

         Карг поморщился и насмешливо произнес:

         - Никаких эпитетов! Оставь это для тщеславных глупцов-монархов. Я и сам знаю о своем могуществе и величии... Ты служил мне верой и правдой - я ценю это!

         Повелитель тьмы сделал паузу, как бы принимая решение.

         - А теперь - иди. Я не хочу, чтобы кто-либо видел то, что здесь произойдет! Когда ты услышишь мой зов, отвори двери дворца, пусть войдет мой народ - я буду с ним говорить!

         Едва не плача от счастья, Ярид попятился к выходу и медленно прикрыл створки дверей. Последнее, что он увидел, был оценивающий взгляд Карга, которым тот не спеша окинул разбросанные по полу зала тела жрецов и служителей. В этот момент за его спиной сгустилась черная тень, напоминающая раздувающийся капюшон кобры.

         Ярид отошел на несколько шагов вглубь темного коридора и замер в ожидании. Вдруг стены содрогнулись, раздался свирепый рев, сопровождаемый отчаянными воплями. Верховный жрец вздрогнул и вжал голову в плечи.

         Вскоре все затихло, только глухой низкий рык еще звучал некоторое время, постепенно становясь все ниже и ниже, пока совсем не ушел за грань слышимости.

         - Открой дверь, Ярид, пусть войдут! - неожиданно раздался голос Карга, в котором слышались нотки удовлетворения.

         Жрец поспешно бросился исполнять приказание.

         Массивные створки высоких и толстых дверей, окованных чернеными листами бронзы, сплошь покрытых древней витиеватой гравировкой, с протяжным стоном распахнулись наружу. Там, замерев в безмолвном ожидании, застыло несметное сонмище страшных и невероятно уродливых созданий. Это был народ и одновременно войско Карга.

         Многие из монстров выжидательно глядели на Ярида. Другие, лишенные глаз, просто тянулись к нему мордами, хотя среди них попадались и такие, у которых вообще не было ни головы, ни туловища - сплошные конечности, усеянные когтями, шипами, клешнями, щупальцами и прочей мерзостью, предназначенной только для одного - убивать.

         - Идите! Наш повелитель - великий Карг призывает вас! - неожиданно для самого себя хрипло каркнул Ярид и поперхнулся.

         Он согнулся пополам в приступе неудержимого кашля, а мимо него, давя и калеча друг друга, мчались чудища Междуречья, вливаясь зловонным потоком в распахнутые двери...

 

*       *        *

 

         В далеком северном поселении Тропгерод на Берегу Отчуждения собрались на ежегодное празднество суровые немногословные люди. Это были далекие потомки тех изгоев, которых в старые времена высылали за различные преступления из Малурии. Они образовали общину Гримшу, названную так в честь первого предводителя, сумевшего собрать и объединить их предков в одно племя. Благодаря этому они выжили в суровых холодах и приспособились к дикому краю, ставшему их родной землей. Поселенцы научились сражаться и побеждать в схватках со свирепыми стаями белых волков и даже потихоньку начали осваивать окраины Дальнего леса. Здесь, к своему удивлению, они впервые столкнулись с неведомым лесным племенем людей, которые сами себя называли альфарцами. Поначалу между ними и поселенцами возникло несколько стычек. Но, как говорится: нет худа без добра, - как раз в это время белые волки особенно яростно донимали и тех, и других, и им пришлось объединиться в борьбе против общего врага.

         Альфарцы оказались в принципе неплохими соседями, а в некоторых случаях даже весьма полезными. Во-первых, они все, как один владели искусством врачевания и никогда в этом не отказывали. Во-вторых, они знали Дальний лес, как свои пять пальцев и умели ходить по нему так, что ни одна травинка не шевелилась. Именно альфарцы научили людей общению с живой природой, привили им чувство уважения к растениям и животным, умению обходиться только необходимым, не губя жизнь без особой нужды. А еще они умели петь чудесные песни и знали много легенд. Мужчины и женщины этого племени были необычайно прекрасны и молоды. Удивляло то, что жители общины Гримшу никогда не встречали их стариков и детей. На все вопросы по этому поводу альфарцы отвечали уклончиво, а то и вовсе отмалчивались, лишь в их больших глазах появлялась затаенная печаль. Постепенно расспросы прекратили, чувствуя, что здесь скрывается какая-то тайна, о которой лесные жители не хотят говорить.

         Сегодня был особенный день. Вот уже многие годы люди и альфарцы собирались вместе, чтобы отпраздновать приход весны. Конечно, здесь в северных широтах она была короткой, но зато бурной. Еще не успевал растаять последний снег, а уже на проталинах начинала зеленеть пышная трава, распускались яркие цветы. Все шло в рост не по дням, а по часам.

         Как обычно к назначенному часу собрались все поселенцы общины - от мала до велика. Даже вернулись от побережья Студеного океана рыбаки-промысловики, хотя сейчас был самый разгар ловли. Лед у берега вскрылся, и рыбу брали чуть не голыми руками. Но праздник есть праздник. День Возрождения считался священным.

         Тропгерод представлял собой длинное квадратное строение из толстых плотно подогнанных бревен, обмазанных снаружи белой глиной. Каждая сторона этого приземистого трехэтажного квадрата была длиной в три сотни полных шагов взрослого мужчины. В наружных стенах до третьего уровня не было ни одного окна или двери. Лишь с южной стороны находились тяжелые подъемные ворота, которые в любой момент могли отгородить поселенцев от внешнего мира. Все окна первого и второго этажа выходили в просторный внутренний двор. Бойницы третьего холодно и угрожающе глядели наружу. Здесь располагались караульные наряды, арсенальные комнаты и казармы для холостяков, достигших совершеннолетия.

         По сложившейся традиции все юноши, встретившие свою шестнадцатую весну и не успевшие обзавестись семьей, обязаны были селиться в казармах и жить там до тех пор, пока не находили себе пару. Девушки же наоборот, оставались в собственной семье до самого замужества, куда после и приводили своего избранника.

         Словом, Тропгерод представлял собой небольшую крепость, стены которой одновременно являлись и жилищем ее защитников.

         Посреди внутреннего двора, потрескивая толстыми обгорающими сучьями, пылал большой костер, обложенный по периметру валунами. Вокруг них расположились люди и альфарцы. Все с нетерпением поглядывали на двери, из которых должны были появиться старейшина поселения и вождь альфарцев. Они уже давно обязаны были открыть праздник, но почему-то задерживались.

         Собравшиеся начали тихонько перешептываться, недоуменно пожимая плечами.

         Наконец дверь распахнулась, и появились те, кого все ждали. Убеленный сединой крепкий старик и молодой стройный альфарец молча приблизились к огнищу и неподвижно замерли. Их лица выражали озабоченность, скорее даже тревогу.

         Старейшина общины поднял руку, призывая к тишине. По рядам зрителей словно пробежала легкая волна, и все замерли, приготовившись слушать. Слова, которые последовали за этим, заставили всех вздрогнуть.

         - Ежегодно в этот день по старой традиции мы празднуем Возрождение жизни, которое приходит вместе с весной. - начал старик. - Но сегодня праздник омрачен ужасной вестью, о которой вам поведает Филгор.

         Старейшина умолк и сделал шаг в сторону.

         Встревоженные глаза зрителей устремились на альфарца, ожидая продолжения. Филгор задумчиво глядел прямо перед собой, словно пытаясь узреть что-то невидимое остальным за дальней гранью. Но вот он глубоко вздохнул и тихо заговорил:

         - С давних пор мы, альфарцы, поддерживаем связь с нашими немногочисленными родичами, живущими в Древнем лесу - нашей изначальной родине. Когда зло пришло в Малурию и низвергло ее в пучину ужаса, мы покинули Древний лес, опасаясь близости Тьмы. Но некоторые из нас отказались покинуть родные края и остались. Минули столетия. В Междуречье оставался корень зла, за которым наши родичи следили. И вот, сегодня я получил поистине страшное известие...

         Все затаили дыхание. В наступившей тишине слышалось лишь потрескивание поленьев в костре.

         - Во дворце бывшего правителя Малурии - Элабора Светлоликого явился из бездны мрака Повелитель тьмы!

         Испуганный ропот пробежал по рядам слушателей. Филгор обвел их печальным взглядом.

         - Эта весть повергла меня в ужас, - продолжил он. - Ибо не было и нет во всем мире более могучего, страшного и жестокого чудовища, чем он. Вместе со своими советниками я нарушил сегодня клятву, данную моим народом после катастрофы в Малурии, - никогда не прибегать к магии предвидения. Мы рискнули заглянуть за грань дозволенного и теперь находимся в полной растерянности...

         - Почему? - не выдержал кто-то.

         - Потому что мы ничего не увидели! Лишь серый полумрак колыхался над безжизненной землей - и больше ничего! Мы не знаем, что ожидает нас, да и всех остальных обитателей Вальгарда, но твердо уверены, что грядет ужас... Я не хотел вас пугать и омрачать праздник, но... Простите...

         Филгор умолк.

         Наступившая вслед за его последними словами зловещая тишина неожиданно взорвалась разноголосыми криками:

         - Откуда он явился, этот повелитель?

         - Кто он такой?

         - Что же теперь делать? Может, собирать ополчение?

         Филгор медленно покачал головой.

         - Я пока не знаю... Магия предвидения подвела нас... А может быть, враг всего живого настолько силен, что смог совладать с нашей магией. Несметные полчища кошмарных чудовищ хлынут вскоре на земли Вальгарда, и поведет их тот, кто неуязвим для человеческого оружия. Лишь десница Всевышнего может остановить его.

         - Неужели нет спасения? - с надеждой в голосе неуверенно спросил старейшина.

         - Есть надежда...

         Альфарец нахмурился, словно что-то обдумывая. В этот момент сквозь черты его молодого лица проступило что-то такое, отчего все поняли, что на самом деле Филгор гораздо старше, чем выглядел. Возможно, даже старше белого, как лунь, старейшины общины.

         - Бывают видения, которые предрекают грядущие события... Но они туманны и расплывчаты, их можно неверно истолковать. Прошедшей ночью мне явился в полусне рыцарь, закованный в серебряные доспехи. Рядом с ним стоял очень крупный волк. А перед ними возвышалась черная стена мрака... Небесный свет сиял на доспехах рыцаря. Он поднял меч и шагнул к стене...

         Филгор запнулся.

         - А дальше-то что было? - нетерпеливо выкрикнул кто-то.

         - Я не знаю, потому что пришел в себя от ужасной головной боли и больше ничего не увидел... Это все, что я могу рассказать. Что последовало за действиями рыцаря, и как сложилась его судьба сокрыто от меня завесой неведения... Да и неясно, было ли это истинное видение или просто игра воображения. Быть может, это только обман...

         Альфарец опустил голову и вышел из круга.

         Костер постепенно догорал, но никому и в голову не пришло подбросить в угасающий огонь дров. Все молчали, как громом пораженные...

         Притворив за собой дверь, старейшина общины тяжело опустился на топчан и жестом пригласил гостя располагаться в кресле у камина. Он был подавлен зловещим сообщением. Проведя сухощавой ладонью по покрывалу, словно разглаживая складки, старейшина шумно вздохнул и поднял тоскливый взгляд на альфарца.

         - Стар я стал, - пробормотал он. - Думал, доживу свой век в тишине и покое... а оно вон как выходит...

         Старик задумчиво покачал головой.

         - Что теперь будет, Филгор? Скажи мне, ведь вы, альфарцы, все знаете, вам подвластна магия!

         - Наша магия в данном случае бессильна... - тихо ответил Филгор.

         - Это ты можешь другим рассказывать. Я-то знаю: вы втайне возрождаете искусство чародейства, которым владели ваши предки. Не беспокойся, кроме меня об этом никто и не догадывается.

         Альфарец горько усмехнулся.

         - Поверь мне, мы не в силах противостоять тому злу, что возродилось в Междуречье, если бы даже смогли восстановить всю забытую магию нашего племени.

         Старейшина долго и пытливо смотрел прямо в глаза Филгору, силясь уловить в них хоть малейшую искру надежды, но тщетно. Глаза альфарца красноречивее любых слов говорили о том, что беда надвигается неотвратимо.

         - Что же ты решил? - наконец спросил старик.

         Филгор, собираясь с мыслями, наклонился к очагу и расшевелил угли. Огнистые мотыльки роем поднялись над поленьями и потрескивая, исчезли в дымоходе.

         - Я наберу среди альфарцев отряд добровольцев и отправлюсь в Потерянный край. Что-то подсказывает мне, что там произойдет решительная схватка. Возможно, там мы встретим рыцаря из моего видения...

         - Но ты же сам сказал, что даже ваша магия бессильна против повелителя тьмы. Зачем же идти на верную погибель?! Может, лучше превратим совместными усилиями Тропгерод в неприступную крепость - авось и отобьемся сообща от нечисти? Да и зачем ему, этому проклятому повелителю наши неприветливые края? Вдруг он и вовсе никогда сюда не придет?!

         - Нет, - мотнул головой Филгор. - Отсидеться за крепкими стенами не удастся. Тьма падет на весь Вальгард...

         - Но рыцарь... тот, в серебряных доспехах... Если он существует на самом деле, то, может быть, он сам справится?

         - Каким бы сильным и смелым не был этот витязь, одному ему не управиться с полчищами прислужников тьмы. Мы ему должны помочь.

         - Но где... где, скажи на милость, ты его найдешь?

         - Не ведаю, но когда встречу - я его узнаю.

         Альфарец поднялся и, уже направляясь к двери, добавил:

         - Объяви среди своих - если найдутся добровольцы, пусть готовятся в поход. Через три дня выступаем.

         Дверь за Филгором затворилась, и в комнате воцарилась тишина. Седой старец опустил голову на дрожащие руки и принялся раскачиваться из стороны в сторону.

         - Вот беда-то, какая... вот беда... - глухо повторял он.

 

*       *        *

 

         Сухой восточный ветер упрямо бил в лицо, словно насмехаясь над упорным путником. Въедливая пыль забивалась под складки плаща, норовя проникнуть под рубаху и прилипнуть к разгоряченному усталому телу.

         Занудливый дождь закончился еще на прошлой неделе, и земля высохла, покрывшись растрескавшейся коркой, на которой лишь изредка виднелись чахлые кустики жалкой поросли. Не зря эту местность вальгардцы окрестили Пустынными степями. Здесь почти ничего не росло, а зверья и подавно не водилось. Если бы не Рип, то и вовсе худо пришлось бы. По ночам волк куда-то уходил и возвращался только перед самым рассветом, неся в зубах суслика или крота. Где и как он их находил, для Аргнара оставалось загадкой. Но, во всяком случае, голодная смерть им не грозила.

         Приложив руку ко лбу козырьком, воин прищурился.

         Там впереди, почти не заметно для глаза проблескивала водная поверхность, почти сливаясь с ровной степью. Аргнар облизнул вспухшие потрескавшиеся губы и встряхнул пустую флягу. Последние живительные капли он разделил сегодня утром с Рипом.

         Волк тоже почуял приближение воды. Он оживился, с нетерпением поглядывая на спутника.

         - Рип, - произнес воин, с трудом ворочая распухшим языком. - Разведай, что там...

         Сорвавшись с места, волк стремительно помчался к воде.

         Аргнар последовал за ним.

         Когда он приблизился к водоему, то невольно удивился. Это оказалось большое глубокое озеро с прозрачной и чистой водой. По всему его побережью тянулась полоса шелковистой травы, усеянной мелкими белыми цветами. Кое-где виднелся низкорослый кустарник, покрывшийся весенними листьями - и больше ничего. Сколько хватал глаз - не было видно ни одного дерева.

         - Лунное озеро... - пробормотал Аргнар.

         Он много раз слышал о нем, но еще ни разу не бывал здесь сам. О Лунном озере ходили всевозможные, порой весьма противоречивые легенды, связанные с таинственной Хозяйкой воды. Но, мало ли что говорят, - Аргнар не очень-то доверял слухам. Однако теперь он ощутил, что это место и впрямь необычное.

         От южного берега почти к центру водоема шла узкая песчаная коса шириной всего лишь в несколько шагов. Светло-желтый плотно сбитый песок глуховато поскрипывал под ногами - на нем почти не отпечатывались следы.

         Аргнар нерешительно с остановками двигался по необычной тропе к темнеющей впадине в центре озера. Рип следовал за ним, низко пригнув голову и плотно прижимая уши к голове. Они оба ощущали , что некая неведомая сила мягко, но неодолимо влечет их туда, где оканчивалась песчаная коса...

         Рип начал тихонько поскуливать.

         Аргнар потянул за шнурок, сбросил плащ и опустил руку на рукоять меча. Он пристально вглядывался в темную толщу воды, щурясь, словно силясь пронзить непроглядную тьму взором.

         Неожиданно где-то там, в сумрачной тишине вспыхнула бледная холодная искорка. Она начала разрастаться, высветляя пространство вокруг себя, но, так же внезапно, как и появилась, погасла.

         Почудилось или нет, но Аргнар приметил там, в глубине смутные очертания какого-то строения, напоминающего дворец. Однако это было так мимолетно, что он принял его за случайную игру световых бликов на подводных камнях. К тому же ощущение неодолимой силы, влекущей в глубину, исчезло.

         Рип осторожно приблизился к воде, недоверчиво понюхал ее и, поджав хвост, попятился. Хоть как и хотелось ему пить, но в этом месте он не осмелился. Волк повернулся и потрусил обратно к берегу. Лишь там он с жадностью припал к воде и долго с наслаждением лакал ее, однако настороженно косясь в сторону центральной впадины.

         Аргнар же опустился на колени и, зачерпнув пригоршню холодной воды, медленно выпил ее мелкими глотками. Она показалась ему невероятно вкусной - подобной воды он в жизни не пробовал.

         Из глубины поднялась целая стая крупных рыб и, лениво пошевеливая плавниками, направилась к берегу

         Хотелось пить еще и еще, но воин, сделав несколько глотков, тоже повернул обратно.

         Возле группы невысоких кустов, Аргнар отыскал неглубокую впадину. Собрав старые подсохшие ветки, он сложил из них костер и развел огонь.

         Волк расположился поблизости и, положив голову на передние лапы, с интересом наблюдал за действиями человека.

         Когда во впадине собралось достаточное количество жарких углей, Аргнар быстро разделся донага и с кинжалом в руке осторожно вошел в обжигающе холодную воду.

         Большие рыбины равнодушно копошились у берега, ощипывая свисающие в озеро корешки кустов и растений. Казалось, они вовсе не обращали на человека внимания, словно его и не было рядом.

         Опустив кинжал в воду, Аргнар обошел рыб по дуге и подкрался с глубины, отрезая им путь к центру озера. Молнией сверкнула сталь, и тяжелая рыбина забилась в руках воина. Остальные тотчас бросились врассыпную, но не далеко. Отплыв на десяток шагов, они снова приблизились берегу и принялись за кормежку.

         Аргнар выбросил на берег трепыхающуюся рыбу. Она несколько раз подпрыгнула, пытаясь вернуться в воду, но не тут-то было - волк был начеку. Он прыгнул вперед и лапой прижал рыбину к траве, угрожающе зарычав на нее.

         - Молодец, Рип! - похвалил Аргнар.

         Он снова повторил свой маневр, и вторая большая рыбина тяжело шлепнулась на землю рядом с первой.

         На этот раз остальные не стали дожидаться подобной участи и стремительно ушли в глубину.

         Аргнар несколько раз окунулся с головой, смывая дорожную пыль и усталость, а затем выбрался на берег. Растерев покрывшееся пупырышками тело докрасна, он быстро оделся и взялся за разделывание добычи.

         Рыбины действительно были большими - и волку, и человеку вполне должно было хватить по одной.

         Выпотрошив, почистив и подвесив одну из них на пруте над жаром, Аргнар принялся, было, за вторую, но тут услышал недовольное ворчание своего спутника.

         Волк осуждающе смотрел на человека.

         - Извини, я и забыл, что тебе больше по нраву сырая пища, - усмехнулся Аргнар.

         Он положил вторую рыбину на траву перед Рипом, а сам уселся поближе к огню и принялся наблюдать за суетливыми язычками пламени, с жадностью пытающимися дотянуться до шипящей и потрескивающей на прутике рыбины.

         Это и в самом деле было необычное место. Странно, что вокруг практически не было леса, если не считать жидковатого и низкорослого подлеска, пытающегося пугливо дотянуться до воды. Зато пышно вымахало разнотравье, наполняя воздух смешанным букетом всевозможных ароматов. Берега были чистыми и ухоженными, словно за их содержанием следили многие работники, хотя следов людей, впрочем, как и зверей, нигде не наблюдалось. По всему берегу не было видно ни одного ручья, впадающего в водоем, лишь с юго-востока из Лунного озера вытекала мелкая безымянная речушка, сливающаяся дальше к югу с водами Серебрянки.

         Поблизости не располагалось ни одного поселения. Собственно говоря, откуда они могли взяться в Пустынных степях, ведь даже кочевники предпочитали сюда не заглядывать, а уж они, как известно, могут устроиться где угодно... Аргнар слышал однажды от старожилов Беренграда, что в прежние времена, бывало, собирались охотники до вольницы и отправлялись обживать приозерье, да так их больше никто и не видывал более. Будто бы всех их забрала к себе в услужение хозяйка Лунного озера. Так говорят, хотя Аргнар склонен был думать, что, скорее всего, они стали жертвами мародеров...

         Он снял с вертела рыбину и, сдерживая стремление проглотить ее целиком, съел, отщипывая небольшие кусочки. После этого кости были отправлены в костер, где и сгорели.

         Порозовели на далеком закате серебристые перьевые облака, предвещая скорое окончание дня. Костер постепенно притух, лишь под холмиком пепла еще теплился жар.

         - Давай-ка передохнем сегодня, а завтра с новыми силами двинем к Свободным поселениям, - объявил воин, обращаясь больше к себе, чем к волку, который уже и так устроился рядом с ним.

         Плотнее завернувшись в плащ, Аргнар лег подле остывающего очага лицом к степи. Правая ладонь крепко сжимала рукоять меча. Рип медленно поднялся, недовольно вздохнул и, обойдя своего спутника, снова улегся у него за спиной - так они всегда спали, охраняя тыл друг друга.

         Прохладная тьма надвигающейся ночи вкрадчиво коснулась дальних пределов и бесшумно заскользила по настороженной степи, погружая ее в тревожную дрему. На чистом небосклоне мигнула, зажигаясь, первая звезда, за ней вспыхнула вторая, третья... Свинцовая тяжесть неумолимо смежила веки, и Аргнар провалился в сон.

         Казалось, не прошло и мгновения, как он проснулся от легкого толчка в спину. Воин чуть-чуть приоткрыл глаза, стараясь казаться спящим. Со стороны ровной как стол степи не было заметно никакого движения. Опасность, судя по всему, возникла со стороны озера. Аргнар чувствовал спиной, как судорожно подрагивает волк и тихо-тихо, почти неслышно рычит. Это было странно, потому что Рипа могло трясти только от сильной ярости, но сейчас его дрожь больше походила на испуг.

         Стараясь двигаться бесшумно, Аргнар мягко перевернулся на живот, скосив глаз в сторону воды, да так и замер от изумления.

         Поверхность Лунного озера мерцала холодным потусторонним светом, который волнами шел откуда-то из глубины. Свечение наливалось густой, казалось, почти осязаемой молочной белизной, выплескиваясь на берег. Из центра озера, там, где была впадина, поднялся шар холодного огня.

         Аргнар прищурился, настороженно наблюдая за ним, а затем пружинисто вскочил на ноги. Его рука крепко сжимала рукоять Шера, от которой шло слабое тепло.

         Шар плавно заскользил над самой водой, направляясь к берегу. Он двигался абсолютно бесшумно, даже мелкая рябь не потревожила зеркальную гладь озера. Проплыв над водой, шар неподвижно замер у кромки берега, мягко пульсируя.

         Воин напряженно следил за ним, не зная, чего ожидать.

         Неожиданно прямо из шара вышла женщина и неспеша направилась к нему, мягко улыбаясь. Ее движения были плавными и грациозными. Глядя на нее, Аргнар болезненно ощутил собственную неуклюжесть, грубость и даже нелепость собственного существования, ему вдруг захотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю от стыда.

         Эта неизвестная женщина являла собой воплощение самого совершенства. В ней не было изъянов. Абсолютно пропорционально сложенная фигура с плавными женственными изгибами, беломраморная кожа без единой морщинки, большие чувственные глаза и слегка приоткрытые призывные губы, за которыми влажно поблескивали жемчужные зубы. Все это вызвало у Аргнара щемящую боль под сердцем и почему-то неосознанный испуг. Да, эта невероятная красота пугала, даже ужасала своей завершенностью, как остро отточенное лезвие. Он не знал почему, но был уверен, что очутился на краю бездны. Даже бесстрашный Рип вел себя совершенно непонятно, словно смирившись с некой фатальной неизбежностью, он низко опустил голову и стоял понурясь.

         Женщина подошла к Аргнару на расстояние вытянутой руки и остановилась, спокойно глядя прямо в глаза воину.

         - Кто ты, прекрасная госпожа? - растерянно выдохнул Аргнар, чувствуя, как этот взгляд свободно проникает в его душу, читая там, как в открытой книге. - Как тебя зовут?

         - У меня много имен... Какое из них ты хотел бы услышать?

         Голос незнакомки прозвучал чарующей мелодией, обволакивающей сознание сладкой грезой. Хрустальный перезвон множества колокольчиков, казалось, проплыл над землей, успокаивая и завораживая. Куда-то отступила тревога и усталость, на смену им пришло спокойствие и умиротворение, какого Аргнар еще никогда прежде не испытывал. Он опустил меч, не отрывая глаз от прекрасной женщины.

         - Не знаю, - неуверенно ответил воин. - Но назови мне хотя бы одно из твоих имен, чтобы я знал, как тебя величать, госпожа...

         Женщина нежно улыбнулась и, подумав мгновение, произнесла:

         - Зови меня Летой...

         - Госпожа Лета, ты владычица Лунного озера?

         - Можно сказать и так, хотя это озеро всего лишь одно из тех мест, где я люблю отдыхать после дальних странствий. Основное время мне приходится проводить в пути.

         - Ты путешествуешь по землям Вальгарда? - изумился Аргнар. - Но ведь это довольно опасно. Прости за прямоту, ты очень красива, и найдется немало охотников, желающих овладеть этой красотой. Я уж не говорю о бандах всевозможных бродяг и висельников, для которых и вовсе нет ничего святого.

         Лета слегка улыбнулась, как показалось воину, в этой улыбке промелькнула затаенная горечь.

         - Благодарю тебя за лестные слова, но мне нечего бояться, - ответила она. – Вряд ли найдется хоть один мужчина, который добровольно захотел бы быть близок со мной.

         - Этого не может быть.

         - Может, поверь мне... Давай лучше поговорим о тебе, Странник.

         - Откуда тебе ведомо мое прозвище, госпожа? - еще больше удивился Аргнар. - Ведь мы никогда прежде не встречались... Может быть, ты волшебница?

         - Ах, что такое волшебство... - всего лишь мимолетная иллюзия в бескрайнем пространстве Вечности. Магия приходит и уходит, мелькают тысячелетия, стирая с лица земли целые цивилизации, и возрождая новые. Мириады человеческих судеб бесконечным потоком осыпаются с древа жизни, как желтые листья осеннего леса, и нет им ни конца, ни начала.

         Лета легко опустилась на землю и взмахнула рукой.

         - Присаживайся, Странник, я хочу побеседовать с тобой. Не часто выпадает мне такое счастье - спокойно разговаривать с... живыми людьми.

         Аргнар послушно сел на плащ, не зная, куда девать свои загрубелые руки, казавшиеся такими неуместными в присутствии совершенной красоты собеседницы. Рип бесшумно улегся на землю позади него, не смея поднять глаз на Лету. Его поведение казалось Аргнару странным, он никак не мог понять, в чем дело.

         - Скажи мне, Странник, любишь ли ты ту женщину из Свободных поселений?

         Вопрос прозвучал так неожиданно, что воин едва не поперхнулся.

         - Но как... откуда?..

         - Не удивляйся, - остановила его Лета. - Мне многое ведомо в подлунном мире, но это не важно. Ответь мне прямо.

         Аргнар стиснул ладони до хруста в костяшках, собираясь с мыслями, и вдруг неожиданно для себя осознал, что даже самому себе не может толком ответить на этот, казалось бы, простой вопрос. Он питал к Ольме чувства, которые никогда доселе не испытывал ни к одной женщине, втайне даже мечтал о том, что придет час, когда они будут вместе. Но что-то останавливало его, не позволяя полностью отдаться своим чувствам. Почему-то казалось, что там, впереди ему уготована судьба, в которой нет места для любви, лишь мрак беды и горячий ветер битвы, наполненный солоноватым привкусом крови.

         Медленно опустив голову, он промолвил глухим голосом:

         - Мне кажется, что люблю, но... я не уверен...

         - Тогда ответь, готов ли ты пожертвовать ради нее своей жизнью? Хотя нет, ты готов пожертвовать жизнью ради любой женщины, попавшей в беду, ведь ты - рыцарь! Не спорь...

         Аргнар попытался, было, что-то возразить, но Лета движением руки остановила его и властно продолжила:

         - Я поставлю вопрос иначе: готов ли ты пожертвовать ради этой женщины своей честью, своим незапятнанным именем?

         - На этот вопрос мне еще труднее ответить, - признался воин. - Хотя я готов сказать - да. Но человек слаб телом и не знает своих возможностей...

         - Это правда, - согласилась женщина. - Но очень часто простой человек, не подозревая о своих возможностях и не раздумывая о славе, совершает такое, что выходит даже за пределы возможностей могущественных чародеев. Вера и сила духа способны сокрушить, казалось бы, несокрушимое.

         Аргнар задумчиво покачал головой.

         - Возможно, но я таких случаев не припомню.

         - Так поступил барон Греттир - владетель замка Мелрода, ведь ты его хорошо знал. Своей верой и силой духа он сокрушил полчища монстров и спас своих подданных от ужасных мучений.

         - Но ведь они все погибли!

         - Смерть - не самое худшее, что есть на этой земле...

         Лета пристально вглядывалась в лицо воина, словно читая его мысли. Постепенно ее глаза наполнились сочувствием, даже состраданием, и она отвела их в сторону. Голос женщины вновь приобрел бархатистое звучание.

         - К сожалению, существует подлость, трусость, жадность, жестокость... Несть числа порокам человеческим, но, быть может, когда-нибудь они канут в Вечность...

         Прекрасная женщина умолкла, и тогда Аргнар вновь задал вопрос:

         - Откуда тебе все ведомо, госпожа? Про Ольму, барона Греттира? Как ты узнала обо мне и о многом другом? Кто ты?

         Уже задав вопрос, он вдруг инстинктивно понял, кто сидит перед ним. Эта прекрасная женщина, казавшаяся такой молодой и нежной, на самом деле была...

         - Да, это - я... Ты не ошибся. Люди обычно представляют меня в другом виде, домысливая и добавляя со страху все, что подсказывает им воображение, потому что мало кто из живых видел меня, а уж разговаривать со мной и вовсе посчастливилось единицам. Однако с тобой, Странник, мы уже встречались неоднократно, хотя ты меня и не помнишь.

         - Ты пришла за мной? - мрачно спросил воин после минутного замешательства.

         - Нет, ты не в моей власти, - просто ответила Лета. - Мне только хотелось посмотреть в твои глаза и понять, почему именно ты...

         - Что, я? - насторожился Аргнар.

         - А ты и не знаешь до сих пор?!

         Воин угрюмо мотнул головой и крепко стиснул ладони. В глазах его зажглось упрямство.

         - Мне не ведомо кто и зачем меня избрал, но... не хотел бы я быть слепой и послушной игрушкой, в чьих бы то ни было руках, пусть даже могучих и справедливых. Каким бы я не был, но я свободный человек, а не раб! Скажи мне все или не говори ничего. Я понимаю, что ты властна над моим телом, но душа моя принадлежит только мне!

         Лета долго и задумчиво смотрела на умолкшего воина, словно размышляя над его словами. На ее губах блуждала загадочная улыбка, временами исчезая и снова появляясь, как мимолетная тень. Наконец она произнесла:

         - Свобода выбора у тебя есть, но ты не сможешь выбрать то, против чего восстает твоя душа, а значит, твой выбор предопределен. Потому ты и был избран, что не мог пойти по другому пути.

         - Но для чего... для чего я избран? Мне уже надоели загадки и недомолвки!

         - Ты избран для борьбы против хаоса, вернее - тьмы, как его неверно называют люди. Ведь тьма не есть зло в чистом виде, она тоже бывает разной. Жизнь и смерть (Аргнар невольно вздрогнул, услышав эти слова из уст Хозяйки забвения) всегда идут рядом, часто меняясь местами. Для кого-то жизнь является ужасными мучениями, даже проклятием, а для кого-то смерть - избавление от мук и переход в другую сущность. Что знаете вы, смертные о Вечности? Ваше мимолетное существование в этой бренной оболочке кажется вам главным и единственным. А не приходило ли тебе, Странник, в голову, что земная жизнь, возможно, и есть то самое чистилище, которого многие страшатся в грядущем посмертии, не ведая о том, что, может быть, самой жизнью на этой земле они предопределяют свое будущее за гранью земного бытия? Что ты скажешь на это?

         Ошеломленный Аргнар молчал, не зная, что ответить. Он никогда прежде особо не задумывался об этом. Вся его жизнь была подчинена закону чести и бесстрашия, о будущем, а тем более о посмертии он не размышлял.

         - Неужели... все так и есть, как ты говоришь? - тихо спросил он. - Неужели... есть жизнь после... смерти, а мы не ведаем о том?

         - Я сказала - возможно...

         - Но ведь ты знаешь точно, ответь мне!

         - И тогда ты будешь руководствоваться этим знанием в своих поступках? А хочешь ли ты этого? Ведь ты сам говорил, что ты свободный человек! Зачем же добровольно заковывать себя в цепи предопределенности?!

         Аргнар тяжело вздохнул.

         - Снова неопределенность, снова неизвестность... И разговор наш был впустую...

         - Как знать...

         Лета мягко поднялась. Аргнар попытался, было, вскочить следом, но она властным жестом остановила его.

         - Я приходила не за тобой, а лишь хотела узнать твои мысли. Теперь я ухожу…

         Она повернулась и пошла к озеру. Белый шар послушно поплыл следом за ней, словно преданная собачонка. Аргнар неуклюже топтался на месте, не зная, что делать дальше. Какая-то пустота, ощущение непонятной потери залегло под сердцем.

         Хозяйка забвения мягко растворилась в холодном серебристом сиянии, померк белый шар, и лишь слабое мерцание на гладкой зеркальной поверхности темного озера еще какое-то время хранило след ночной собеседницы. Но вот и оно погасло. Наступила кромешная тьма. Даже звезды на небосводе исчезли, хоть и сияли до этого ярко, подобно алмазным россыпям.

         Волк стоял, низко опустив голову, словно о чем-то раздумывая.

         - Эй, старина! - осторожно окликнул его Аргнар. - О чем это ты призадумался?

         Рип медленно поднял голову и посмотрел прямо в глаза воину. В его взгляде Аргнар прочел человеческие мысли, словно это был и не дикий зверь вовсе, а заколдованный скиталец запредельных дорог.

         "А, может, так оно и есть?" - внезапно подумал воин.

         Он опустил ладонь на жесткий загривок волка и попытался его погладить. Но Рип не принял ласки. Он как-то мягко, но решительно увернулся, шумно вздохнул и, отойдя в сторону, улегся на землю почти у самой кромки воды и с какой-то непонятной грустью принялся пристально вглядываться в темную глубину озера.

         Не произнеся более ни слова, Аргнар уселся на землю, запахнулся плащом и, опустив голову на колени, глубоко задумался.

         Наступивший спустя несколько часов рассвет застал его все в том же положении.

         Уже запели первые степные пташки, уже и Рип стоял, с нетерпением поглядывая на человека и всем своим видом давая понять, что он, дескать, давно готов продолжить путь, а воин сидел неподвижно, словно каменное изваяние.

         Волк подошел к нему и осторожно ткнулся носом в плечо.

         - Да, пора... - произнес Аргнар глухим голосом.

         Он пружинисто поднялся на ноги и прищурился, вглядываясь в ровную степь внимательным пытливым взором. Всего лишь за одну ночь на его лице произошли перемены. Брови слегка сдвинулись к переносице, между ними залегла глубокая жесткая морщина. А бороду щедро посеребрила седина. Губы сжались еще плотнее, еще резче очертились скулы.

         Обогнув безмолвное Лунное озеро по восточному берегу и не оглядываясь назад, Аргнар широким походным шагом направился в сторону Безымянной пущи, откуда уже недолго оставалось до Свободных поселений.