Планета забытых детей
Часть 1.
Шорох обвёл глазами присутствующих. Сегодня их было пятеро. Пятеро, плюс он сам. Хотя себя он давно перестал считать частью команды. Грязно-жёлтый свет сбивчиво освещал лица детей. Всем нет ещё и семнадцати. Самой старшей девочке — лет пятнадцать, самому младшему — около восьми.
Паренёк вздохнул как-то не по-детски и сорвав пломбу, открыл ящик с провизией.
— Тушёнка, — банка полетела в руки старшей, — ещё тушёнка, — он на миг замер, производя в голове понятные только ему рассчёты и метнул ещё одну банку, — хватит.
— И чё с ними делать? — пожала плечами девочка.
— Как это «чё делать»? Кашу варить, — добродушно рассмеялся Шорох, — на днях ты готовила жутко вкусную гречневую кашу с тушёнкой! Неужели не помнишь, Ханна?
— Нет, — Ханна помотала головой.
— Ничего... я помогу... Не переживай. Где-то я записывал рецепт, — он улыбнулся, но улыбка вышла ненастоящей и грустной.
— Что за имя дурацкое — «Шорох»? — мальчишка, его ровесник, но значительно массивнее и выше, неприятно оскалился, и, подперев стену, недоверчиво рассматривал капитана.
— Это не имя, это прозвище. Я уже говорил.
— А я не помню, прикинь? — заржал парень и сплюнул на грязный пол бункера.
— Это неважно, — Шорох аккуратно сглаживал накаляющуюся обстановку. Конфликт был явно не к месту.
— А как зовут? Ну, по правде? — Ханна подняла глаза, оторвавшись от изучения консервной банки.
— Я.... я забыл...
— Ха-ха! Да ладно?! — потёр ладони его оппонент, — ну надо же... а то даже обидно как-то — никто ничего не помнит, а этому смотрите-ка, как повезло! Вам это странным не кажется? А, ребза?
— Заткнись, Макс! — бросила ему одна из сидящих на куче тряпок в углу близняшек.
— А чё — «Макс»? Может, я не Макс? А там, к примеру, Фёдор? Или Остап? Или какие там ещё имена бывают? — парня закручивало, словно по спирали. — Потому что вам Шорох сказал, да? Он же у нас командир! А почему, собственно, он? А? Никого этот вопрос не напрягает? Кто его выбирал? Ты, Ханна? Или ты, Кир? Вы же не помните ничего! А может он маньяк, или прихвостень маньяка, или полоумный профессор-вундеркинд, который затащил нас в этот подвал с какой-то своей целью??? Напоил какой-нибудь хренью, и теперь мы ничего не помним? Может, там, — он махнул рукой на заблокированную железную дверь, — может, там, за этой дверью и нет никакой угрозы??? Эй! Люди! Эй! Вы слышите меня? Спасите нас! — он кинулся к двери и начал колотить по ней ногами.
В один момент Шорох очутился рядом с ним и, развернув к себе лицом, с силой тряхнул за плечи так, что тот больно дался затылком о стальную панель.
— Прекрати! — выражение лица капитана не предвещало ничего хорошего, — сейчас же прекрати! Иначе я собственноручно выкину тебя из убежища... туда... туда, где нет никакой угрозы!
Он отшвырнул от себя тут же вмиг растерявшего всю удаль Макса, и тот, хлюпая носом, сполз по стене, вытянув ноги.
После — подошёл к столу и тяжело, словно взрослый, опёрся на него худыми грязными ладонями. Закрыл глаза и порывисто дышал. Он молчал. Молчали все, лишь изредка переглядываясь, роняя укоризненные взгляды на ревущего Макса.
— Ханна, — вдруг позвал Шорох.
— Да, — девочка подошла и встала рядом.
— Ханна, дай ему воды... и... давай начнём готовить кашу.
***
— Правда вкусно! — близняшки соскребали остатки каши с кастрюли, довольно чавкая, Ханна смущённо улыбалась.
— Я же говорил! —Шорох задрал ложку вверх и самозабвенно закатил глаза, — лучшей каши вы ещё не пробовали!
Дети переглянусь и прыснули хохотом.
— Ты почему молчишь? — Берта украдкой взглянула на капитана, который не принимал участие в общем веселье.
— Я? — от неожиданности Шорох вздрогнул, — Я... просто думаю.
— О чём?
— Да, собственно, ни о чем... так, мысли...
— Что за нами не прилетят, да? — вступила в разговор Марта.
— Как это не прилетят? — мальчишка растерянно мигнул. — Обязательно прилетят! Мы ж с вами два сигнала отправили! Вчера! Просто это же не так быстро... ближайшая космобаза довольно далеко, а до первой обитаемой планеты дальше в десятки раз, и так скоро, как нам бы хотелось у них не получится. Но прилетят обязательно! Мы же дети! Взрослые никогда не бросают детей, помните? Нам только нужно дождаться.
— Да... — как-то невесело и неуверенно растворилось в комнате несколько голосов.
— Ой!
— Что такое? — Шорох подскочил к самому маленькому члену команды, четыре головы повернулись в их сторону.
— Ой, у меня кровь идёт, — всхлипнул тот.
— Тише, Кир. Ничего страшного... — капитан задрал его голову и вытерев тонкие струйки, добежавшие уже до подбородка, внимательно рассматривал лицо в тусклом свете подвальной лампы, — ну-ка, иди сюда, — он подхватил малыша на руки и отнёс на кушетку, опустившись рядом на колени, — Ханна, аптечку дай.
Девочка молча подала пластиковую коробочку. Шорох быстро заученными движениями, зубами открыл ампулу и выдавил содержимое в шприц.
— Сейчас я сделаю укол, ты заснёшь. А когда проснёшься — тебе станет легче, ок?
— Угу, — доверчиво всхлипнул Кир, и спустя пару мгновений погрузился в сон.
Шорох вздохнул, накинул на мальчика плед, обернулся и...
— Что ты ему вколол? — удар был настолько неожиданным, что капитан не успел увернуться, и потирая горящую щёку, удивлённо глядел на Ханну, — Что. Ты. Вколол. Моему. Брату? — девочка тяжело дышала, в уголках глаз блестели хрусталики слёз. В руках она держала острозаточенный им же, Шорохом, с утра кухонный нож.
— Ничего страшного, — парнишка попытался приблизиться, но та лишь испуганно отпрыгнула, — это витамины и снотворное, ничего больше, вот смотри, — он открыл аптечку и достал аналогичный пузырёк.
— Коли... — выдавила Ханна сквозь слёзы.
— Что?
— Коли себе эту хрень! Быстро! — лезвие, направленное в его сторону, задрожало и вдруг резко поднялось к горлу девочки, — коли или я убью себя!
— Но у нас итак слишком мало медикаментов... чтоб тратить их вот так...впустую, — робко, словно оправдываясь, начал было Шорох, но замолчал, понимая, что его слова уходят в пустоту, она ему не верит.
Он беглым взглядом пробежался по команде. Дети замерли в немом ожидании развязки.
— Ханна, послушай... это слишком нужное и редкое лекарство. Завтра он... мы проснёмся и увидишь — всё будет нормально.
— Да? А может... может не проснёмся? А может не проснусь я? Или он не проснётся? Или он? Или она? — девочка кивком головы указывала на остальных, — а может... может, я проснусь и.... и не буду помнить? Опять не буду помнить, что у меня есть брат? Или Кир не будет помнить? Что же ты ждёшь? Я не верю тебе, Шорох! Никто не верит! Давай! Докажи, что ты говоришь правду!
— Ладно... — капитан шумно сглотнул и засучил рукав, — Я.... я же усну сейчас... — он вновь улыбнулся этой своей по-взрослому грустной улыбкой, чувствуя, как по венам побежала драгоценная химия, перед глазами поплыли белые пятна, лица детей стали размытыми, — вы, это... — голос его дрогнул, — простите меня, ладно? — он попытался сфокусировать взгляд на Ханне, но ничего не вышло.
Он так и рухнул на пол с виноватой улыбкой на губах.
Часть 2.
— Смотри — это корабль! — Кир, не переставая теребил его за рукав и, не отводя глаз, всматривался в приближающуюся точку на экране.
— Похож... — всё ещё не веря постоянно выходящему из строя оборудованию, протянул Шорох.
— Нет же, точно корабль! Смотри, смотри, они...они
— Пытаются связаться с нами... невероятно, — часто задышав капитан нацепил гарнитуру.
— Форготен-17, слышите меня? — сквозь треск и шум, такой долгожданный и в то же время вовсе неожиданный, голос запрашивал посадочные координаты.
— Сто сорок первый квадрат, восьмой сектор. Посадка возможна. Приём. Виктория, как поняли?
— Понял, — рассмеялся голос в наушниках, — координаты приняли, встречайте гостей!
А потом они бежали. Радостно барабаня по дверям убежища, торопясь рассказать остальным о прибытии спасательной экспедиции. Толпа мальчишек и девчонок, волной выплеснулась из убежища и, задрав головы, дети радостно всматривались в бордовое зарево неба в ожидании, когда же появится корабль.
«Как странно, — мелькнуло в голове у Шороха, — как же всё-таки странно... этого не может быть...». И дело тут вовсе не в том, что он совсем уже и не ждал, что за ними вернуться, и не в том, что дети дышали заражённым воздухом вот так — без масок и респираторов...просто...просто тут были все. Совсем все. И Влада, и Рустам, и Егор... Вот забралась на плечи к Каину Агрель, а чуть дальше шушукались, хитро переглядываясь неразлучные Дана и Стефания... Кто-то легко коснулся его плеча. От неожиданности Шорох вздрогнул, и обернувшись встретился взглядом с улыбающейся во весь рот Ханной.
— Я же говорила, — она положила свою аккуратную головку ему на плечо, — я же всегда говорила — они прилетят за нами, а ты не верил... Сашка...
— Сашка?
***
Он распахнул глаза. Мерно гудел генератор, тусклый свет желтизной покрыл стены. В углу томился пульт давно уже неработающей радиолокационной базы и периодически моргал экраном в лучах подвальной лампы, создавая иллюзию активности.
Шорох приподнялся, оперевшись на локти и оглядел комнату. Рядом, свернувшись клубком спала Ханна, остальные тоже спали. Спали ли? Страх холодной струйкой разбежался по венам... Судорожно застучало в груди. Стиснув зубы и прерывисто дыша, он обошёл комнату. Всё в порядке, все они и вправду всего лишь спали. Значит, сегодня он уже никого не потеряет. Тихонечко он поднял Ханну на руки и переложил к брату, и укрыв обоих, долго смотрел на них немигающим взглядом.
«Как же ты назвала меня? Ох...», — он опять не помнил. Наверное, он никогда уже и не вспомнит. Но как же он был готов забыть и всё остальное, лишь бы спасти их... оставшихся... лишь бы не видеть, как они уходят в полночь. Навсегда уходят. И не предугадать, и не остановить.
Этот страшный, забравший в свои страшные лапы жизни всех детей планеты, вирус, почему-то обошёл его стороной, словно издеваясь, и, оставив в живых, превратил его в невольного зрителя своего нескончаемого мерзкого и жестокого действа. Зрителя, который способен лишь смотреть, но ничего уже не в силах изменить...
За мыслями он накинул куртку и, нацепив респиратор, ввёл код, открывающий входную дверь. Коридор встретил его гулким потрескиванием всё еще работающих обслуживающих систем и бегущим по стенам грязным мигающим светом. Когда-то эти комнаты по обе стороны гудели детскими голосами и пробивавшимся иногда сквозь толщу стен редким, вселяющим надежду смехом. Теперь же было тихо. Тихо, холодно и пусто.
На выходе из бункера он наощупь щёлкнул переключателем, и красное пятно расплылось перед входом, осветив небольшой клочок внешнего мира.
Он не любил выходить на улицу, но у него была необходимость и не было возможности не выходить.
Забравшись на крышу, парнишка очистил панель солнечных батарей — единственного источника энергии, кое-как подпитывающего еле живые системы бункера, и уселся рядом, скрестив ноги и задрав голову к звёздам. Ужасно захотелось снять респиратор, но он не рискнул. Вирус на него не действовал, но вот запредельное скопление ядовитых веществ от заживо гниющей планеты, вряд ли могло оказать благодатное влияние...
Звёзды! Как же вы высоки и недоступны... Мерцаете в своей чёрной пустоте и кажитесь нам отсюда крохотными точками... Как же вы обманчивы, звёзды...
Он улыбнулся, поддаваясь вдруг нахлынувшим воспоминаниям.
Когда-то давно, ещё до войны, отец часто брал его с собой на работу. Он был астрономом, «звездным разведчиком», как сам себя называл. И там, в обсерватории, впервые наблюдая в телескоп одну из вот таких вот далёких светящихся точек, малыш вдруг интуитивно протянул вверх руку, а отец засмеялся:
— До звезд дотянуться решил?
— Я к ним хочу, — растерялся он от неожиданного вопроса, — Туда, к ним...
— Ничего... — тяжёлая ладонь взъерошила светлую копну на его голове, — ничего... вырастешь, и полетишь. Это сейчас просто... ты, главное, мечтать не прекращай, и полетишь обязательно!
А потом началась война. Враги пришли откуда не ждали — оттуда, где жили эти самые звёзды, о которых он так мечтал. И всех детей решили вывезти. Подальше от взрывов и ужасов войны. Эвакуировали на далёкую, спрятанную в ближайшей галактике обитаемую планету, устроив там нечто, наподобие общего детского дома. Больше он отца не видел. Новости с родной планеты приходили с каждым разом всё реже, а после — и вовсе перестали поступать.
Новая планета была девственна и не тронута никакой цивилизацией, и поэтому прекрасна. Небывалой чистоты природа — диковинные звери и сказочные растения увлекали детей, переживших страшное начало войны. И те постепенно забывали. Они росли, взрослели, учились, дружили, ссорились, влюблялись и строили планы на будущее. В этом им способствовали наставники, прибывшие вместе с ними, и помогающие адаптироваться и принять факт жизни без родителей. Взрослые всегда были рядом. Они обучали, выручали словом и делом, лечили, разбирали споры и конфликты.
Но однажды случилось непоправимое, и все взрослые разом покинули планету. Он помнил, как скрылся среди звёзд их шаттл. Но это было не самое еще страшное. Самое страшное случилось позже, когда детей начал косить неведомый недуг. Ежедневно заражённые умирали десятками, среди ночи, а кто оставался жив, к утру ничего не помнил, вообще ничего, кроме родного языка и заложенных природой навыков. Началась паника. Дети прятались по подвалам, куда не пускали тех, кто, хоть на мгновение представлялся им больным. Провизии и питьевой воды не хватало, не говоря уже про лекарства. Организовать себя и как-то бороться с хворью самостоятельно им было не под силу, ведь они, хоть и сообразительные и безумно талантливые, но всё же дети. А взрослых рядом не было.
И однажды, Шорох понял, что вирус добрался и до него. Проснувшись, он ничего не помнил. Однако же к вечеру память вернулась частично, а к утру следующего дня он помни абсолютно всё. Всё, кроме собственного имени. Это придавало надежды и бодрило одновременно. И он собрал команду. Из заболевших детей. Нашел укрытие, в котором было достаточно провианта, и медикаментов. К тому же, оно было оборудовано всеми необходимыми системами жизнеобеспечения, и снабжающей их энергией министанцией солнечных батарей. Внутри огромный бункер был разбит пополам длинным коридором, по обе стороны которого тянулись двери жилых отсеков. Их было двенадцать. Двенадцать отрядов и в общей сложности около сотни детей.
Теперь их оставалось пятеро. Пятеро плюс он сам. Сколько раз ему хотелось уйти. Уйти навсегда. Совсем. Чтоб не видеть, как умирают рядом те, кто стал для него семьей. И чем меньше становилась эта семья, тем более дорогой и близкой она была для него. Но уйди он раньше или сейчас, и случилось бы непоправимое. И это он тоже видел. Видел, как позабывшие всё дети, метались в панике, сходили с ума, как выбегали в незнании и надежде наружу, где их ожидала неизбежная и страшная смерть. И он не мог. Он не мог бросить своих. И он будет стараться жить, пока не уйдёт последний из них. Будет рассказывать им выдуманные истории о внезапно случившейся катастрофе и посланном сигнале бедствия. Будет день за днем помогать им вспоминать кто они, рассказывать о том, как они жили снаружи, чему учились, что любили. Рисовать в их воображении картины немыслимой красоты этой планеты — её бескрайних зелёных лесов, бурных рек и зеркальных маленьких ручейков с хрустальными рыбками... и конечно, он расскажет им о звёздах... О тех далёких, укутанных черным полотном Вселенной, точках, которые он всё еще мог видеть, а они уже не увидят никогда.
Шорох обречённо выдохнул. И всё же, было то, чего даже он, имея возможность выходить наружу, не мог увидеть уже долгое время — он безумно долго не видел Солнца... Не видел дневного света уже целых полтора земных года... И однажды, когда-нибудь потом, когда он останется совсем один и ему уже нечего будет терять, тогда он навсегда покинет бункер и, как и сейчас, заберётся на крышу и будет ждать. Будет ждать свой последний рассвет. Яркий, сочный с багряными пушистыми облаками...
Пора уходить. До утра оставалось совсем чуть-чуть и хотелось еще немного поспать.
«До свидания, звёзды», — он спрыгнул с крыши и исчез в темном туннеле бункера. Красное пятно, освящающее двор, мигнуло и растворилось в темноте.
***
«Сегодня умер Кир. Он ушел последним. Я похоронил его рядом с Ханной. Хотя они все там. Они все рядом... За территорию выходить невозможно — всюду трупы животных и детей, всё гниёт. Растения умирают, или мутируют до такой степени, что становятся страшнее, чем бесконечные горы погибших. За счет чего они продолжают выживать, я догадываюсь... У меня больше нет сил и нет желания жить. Я записал имена, даты рождения и даты смерти всех членов команды... На случай, если когда-нибудь нас найдут. Мы тут не просто куча трупов. У нас есть имена! Помните об этом. Мы вас ждали!» — горький ком застрял в горле, ему хотелось выть от той боли потери и одиночества, которая несоразмерной тяжестью давила на грудь, злорадно торжествуя.
Прерывисто дыша, он перевернул последнюю страницу и в конце списка вписал своё имя. Нет, прозвище. Имя он так и не вспомнил. Затем он достал новый вакуумный пакет, и запечатав блокнот внутрь, спрятал его за пазуху. Вот и всё.
Оставалось только ждать. И ему не нужно уже спешить в бункер к утренней заре. Теперь исполнится его последнее желание. Шорох улегся на спину, заложив руки за голову и, наконец-то стянул этот проклятый респиратор. Вот и всё. Оставалось только ждать.
Солнце медленно вытекало из-за горизонта, одарив своими перламутровыми лучами эту страшную умирающую планету, планету забытых детей.
«А ведь ты такое же прекрасное, как и было... ни капельки не поменялось...», — Шорох улыбнулся, прищурившись. Лекарство уже начало действовать, и ему было даже обидно, что он не подрассчитал, и так быстро навалилась неведомая усталость, словно укачивая на волнах спокойствия и равновесия. И поднимающиеся Солнце уже превратилось в сплошную алую полоску, растекшуюся по горизонту, и маленькое размытое пятно на этом фоне уже не было ему заметно.
***
— Вы уверены, капитан? Вы уверены, что вы правильно поступаете, игнорируя все должностные инструкции и подвергая экипаж опасности?
— Уверен, коммандер. Там дети, наши дети! И, если хоть один на этой проклятой планете остался жив, мы обязаны сделать всё возможное... Готовьте корабль к посадке!
***
Маленькая черная точка, приближалась, увеличиваясь в размерах и обретая очертания военно-исследовательского судна, корабля, которого не должно было быть. Но он был! На серой обшивке шаттла алой галкой сияла латинская «V». Виктория.
Однако, это уже совсем другая история...