Упс ...

      Запомнилась мне пара позорных со мной приключений студенческой поры.

       Одно время появилась у нас мода на «дипломаты». Все повально носили тетрадки, учебники и прочие принадлежности в этих деловых сумках-портфелях. Это были такие небольшие плоские чемоданчики из пластика, кожи или заменителя кожи, с двумя замками-защёлками и ручкой. И я от моды не отставал.

      Дело было зимой. Я возвращался с учёбы. У института сел в автобус до Речного вокзала, чтобы сделать пересадку в сторону дома. Домой автобусами мы добирались примерно с час, когда не было подходящей электрички. С приятелями-попутчиками обычно находили темы для времяпрепровождения. А вдвоём с другом Сашкой мы всегда как-то особенно быстро добирались, бесконечно делясь впечатлениями, и подкалывая друг друга. Но бывало, я ехал один, и тогда придумывал себе тему для размышлений или находил какой-нибудь объект для наблюдения, что тоже давало пищу мыслям и фантазиям.

      В тот раз на задней площадке сразу же взгляд мой нашёл предмет вожделенного созерцания. Симпатичная девчонка, в моём вкусе. Я приготовился мечтать и наслаждаться своими мечтами в течение следующих пятнадцати минут. Ах, сколько их было, симпотяшек, на все размеры и вкусы, в более чем двадцатитысячной студенческой армии нашего института! Вот и эта девчонка исключением не оказалась. И, надо сказать, с каждой минутой совместного передвижения она нравилась мне всё больше и больше. Я просто пожирал её глазами. Всё было при всём. И лицо тургеневской героини, и фигура, едва улавливаемая под плотно прилегающим пальто и доводимая воображением до совершенства. Я уже, незаметно для себя, начал прикидывать варианты. А вот хорошо бы было, если бы … . Даже закралась мысль познакомиться с девушкой. Нужен был какой-нибудь удобный момент, предлог. Но это я так – мечтал, не решив ещё окончательно что-либо затевать.

     Так, незаметно, в сладостных грёзах пролетели эти минуты до моей остановки. И тут повезло. Она тоже придвинулась к выходу. Нас разделяло ещё несколько собиравшихся на выход пассажиров. Она первой спустилась с подножки, сделала несколько неверных шажков по гололёду и … вдруг шлёпнулась, поскользнувшись на отполированной ветрами и ногами людей ледяной площадке остановки. Падая, она громыхнула с размаху своим дипломатом по дороге. Ящик расстегнулся, и посыпались из него тетрадки с учебниками и авторучками, и всякие девчоночьи мелкие тюбики и карандашики. У меня внутри молниеносно вспыхнуло – успеть подбежать первым! Я помогу ей собрать вещи. Я подам ей руку. И тогда … .

     Распихивая плечами замешкавшихся выходящих пассажиров, я без дальнейших раздумий бросился на помощь, и, вдруг, потеряв контроль,  шаркнув беспомощно пару раз подошвами о лёд, … со всей дури громыхнулся рядом с ней. Картина маслом, как говорят в Одессе. «Он и она». Мой дипломат, безнадёжно крякнув замками во время удара, распахнул свой зев, из которого полетели в разные стороны мои учебные аксессуары. Мы встретились взглядами и принялись самостоятельно собирать свои вещи. Всё.

    В этом месте должен был вступить оркестр с траурным маршем Фредерика Шопена из 2-й си бемоль минорной фортепианной сонаты. Но музыкантов рядом не оказалось.

    История счастливого продолжения не имела. Настроение моё рухнуло. Мысли о себе были ужасны. Одним словом – позор.

    Но ещё больший позор, такой настоящий, противно ужасный, был испытан мною в другой ситуации.

    Как-то, после зимней сессии, я решил навестить в Тайге бабушку с дедом. Они звонили, приглашали, настаивали и заманивали. Давненько я не был на родине. Решил съездить, порадовать стариков. Там для меня были приготовлены несколько томов Дюма и мешочек с кедровым орехом – моя слабость.

    В общем, всё состоялось. Меня кормили и ублажали, мною откровенно любовались и гордились. Любимый внук. Свет в окошке.

     Через неделю чтения, плотного питания и лежания на боку, двинул назад, домой.

    Поезд пришёл без опозданий. Простился. Вошёл в вагон. Помахал рукой старикам в окошко, и любимый, знакомый до каждого закоулка, светло-зелёный Тайгинский вокзал остался позади. Я оказался на боковушке. Сидел и смотрел на убегающие за спину верхушки елей и кедров. Скоро закончится кудрявая нарядная тайга, начнутся перелески с берёзами  и осинами, голые стволы которых до весны будут наводить тоску на скучающих пассажиров проносящихся мимо поездов. Скоро воспоминания о тихом и размеренном быте маленького моего родного городка будут безжалостно вытеснены  нескончаемой мелкой суетой большого города-муравейника. Совсем скоро едва ощутимый след  родного материнского тепла далёкой провинциальной  маленькой моей родины неизбежно сотрётся из памяти.  Всякие такие мысли бродили в голове под равномерный перестук колёсных пар на стыках рельсов.

    Через час прибыли на станцию Юрга-2. Среди новых пассажиров оказалась одна девушка, и села недалеко от меня, наискосок в соседнюю секцию, так, что я хорошо мог её разглядеть. Каштановые волосы, карие глаза, приятные черты лица, немного косметики. Фигура меня вообще устроила – было за что уцепиться глазу. Практически, девушка со страниц романов Ивана Александровича Гончарова! Короче – то, что доктор прописал мне именно для такой поездки.

    Я поглядывал в её сторону, открывая для себя тембр её голоса, мимику, манеру держаться. Она нравилась мне всё больше. Незаметно как-то я начал прикидывать фантастическую историю нашего возможного знакомства. Дальше – больше. Я примерял на себя роль её супруга, проигрывал какие-то мизансцены совместной  жизни. Млея от нахлынувших ощущений, переживал воображаемые моменты близости.

    Может быть, я слегка перебрал – слишком часто и навязчиво с нескрываемым интересом  поглядывал в её сторону. Случалось, мы иногда встречались взглядами, и тогда я понимал, что нисколько не смущаю и не раздражаю её. Мне казалось, что ей было даже приятно. Уже померещилось, что и я заинтересовал её. Всякое могло быть. Это был удивительный мир грёз. По крайней мере, я был удовлетворён поездкой, и благодарен нечаянной попутчице за этот волшебный сеанс.

    Три часа спустя мы прибыли на Новосибирск-Главный. Никакого продолжения сказки мне не было нужно, но я всё ещё находился во власти очарования и девушкой, и всей этой дорожной историей. Она тоже собралась на выход, и мне было приятно хотя бы издали сопровождать ещё какое-то время прекрасную незнакомку. Я пристроился за ней следом в узком проходе возле тамбура, вдыхая лёгкий аромат её духов, и всё ещё, в тайне для себя, надеясь на какой-нибудь случай, происшествие, что послужит, может быть, нечаянным продолжением.

    Дежурная проводница наконец-то открыла дверь, и народ гусиным шагом потянулся на выход. Мы подошли к вагонной лестнице. Моя девушка, держась за поручень, начала спускаться. Неотступно, стараясь не потерять след благоухания, я двинулся за ней. Сделал осторожный шаг ступенькой ниже. И вдруг она остановилась. Она оглянулась на меня. Взгляд её был вопросительно-укоряющий. Даже с какой-то неясной мольбой она смотрела на меня, не двигаясь дальше. Я тоже остановился в замешательстве. Невообразимые мысли вихрем пронеслись в моей голове. Надо было что-то сказать, что-то предпринять.

Но во вспыхнувшем волнении  мною овладело несказанное оцепенение. В смущении я опустил взор. И … о, мама! Одной ногой я стоял на полах её пальто, стелющихся по ступеням. …Мне казалось, весь мой большой город её печальными глазами в упор смотрел на меня, мелкого паршивца.

   Всё. Занавес. Софиты погасли. Разочарованные зрители в гробовом молчании покидали театр провалившейся пьесы, с негодованием выбрасывая в урны приготовленные букеты цветов.

      Как-то так … Но в миллионе – не меньше! – других эпизодов с участием девушек я всегда был на высоте. Это точно.