Рыбацкая память

ять      рассказРыбацкая   пам

                                                           Память  подобна кривому  зеркалу.

                                              Былые невзгоды она часто                                                    

                                                 изображает в смешном виде.

Франсуа  Ларошфуко.

Ночь завораживала. Ночь опьяняла своим коктейлем  из непроглядной тьмы цвета черного бархата и вселенской тишины. Этот коктейль не могли испортить ни отблески  угасавшего костерка, ни кряхтенье деда, который даже в такой темноте умудрялся найти себе занятие, не позволявшее тишине одержать над ним победу. В отличие от деда, ВиктОр  не собирался побеждать ни эту тьму, ни эту оглушающую тишину. После сытной рыбацкой ухи он лежал поодаль от костерка на спине, не моргая смотрел на звезды и слушал тишину ночи, растворяясь в ней.

Уже лет тридцать они ездят с дедом на рыбалку, на эти ночевки под звездами и однажды попав под эту магию ночи, ВиктОр уже не мог вырваться из ее чар. Этот добровольный плен его удивлял, удивляло и то, что плен этот не надоедал, удивляло то, что можно слышать тишину ночи. Он даже не задумывался над тем, что ездил и ездит на все эти рыбалки, на ночевки у костра не ради улова, а ради вот этих ночей. И каждый раз рыбалка  для него начиналась не с приезда к деду, как это бывало по пятницам после работы, не с дороги на озеро, не с установки сетей, а вот с этого момента, когда рыбацкая возня закончена, рыбацкий котелок пуст , костер утихает, прощально  хвастаясь красотой раскаленных угольков, затихает дед, убаюканный порцией своего портевешка. Только  после всего этого  для ВиктОра начиналась рыбалка.  Солнце уступало свое место в природе царству ночи и он полностью  погружался в  ночной коктейль. Но этот коктейль не пьянил в отличие от портевешка, который не церемонился с дедом,  а быстро отключал всю дедову движимость  и быстро укладывал его спать у костра, поскольку  ноги дедовы в темноте не могли нащупать землю и беспомощно проваливались в пустоту, отчего на ногах он стоять не мог при всем своем желании.

Ночная магия не пьянила ВиктОра, он просто растворялся в ней и было удивительно это ощущать – чувствовать себя  частью и этой тьмы, и этой тишины. Он лежал и не ощущал своего тела, не осознавая того, где кончаются его руки, ноги и начинается тьма, словно его тело и вся эта тьма были единое целое – природа. Однажды, давно, ощутив это – как  тишина и тьма ночи походят сквозь его тело, он хотел это испытывать вновь и вновь это слияние с природой. Он чувствовал, что  тьма и тишина, проходя сквозь его тело, словно  пылесос, вытягивают из его души, из уголков его тела  всю черноту, всю грязь, очищают его как ковровую дорожку от пыли , набившейся за неделю, с прошлой рыбалки.

Тьма и тишина проводили над ним свою процедуру, а сверху на него, как на пациента палаты  ПРИРОДА, смотрели звезды  и подмигивали ему : ну как самочувствие?  Не большая ли доза тьмы? Не добавить ли тишины? Или порцию ночной росы? Звезды тоже участвовали в этой магии ночи и без них она бы просто не состоялась.  Ночное небо словно черная булка с изюминками звезд дразнит того, кто на него смотрит : что, нравлюсь я тебе? Хочешь меня попробовать? Ведь я знаю тайну мироздания и может   лучше тебе ее не знать, человек, потому что ты очень расстроишься и будешь разочарован, узнав из этой  тайны свое истинное место в природе.

Но чтобы услышать этот вопрос, надо хотя бы поднять глаза к этой булке и увидеть ее, а кому ж это надо?  ВиктОр понимал, что земные заботы  пригибают людей все ниже к земле, даже днем некогда  взглянуть на небо, заметить его красоту. А днем на небе красуются звездные братья – облака. Они не менее красивые, даже более важные, солидные, словно прячут портфели в складках своих рыхлых боков.  Но днем ВиктОру, как и всем, некогда любоваться облаками  и если бы не звездное небо рыбацких ночей, он бы не открыл для себя истину, которая оглушила его как удар дубиной  и стала позвоночником  души, поскольку засела там навсегда.

ВиктОр  не догадывался о существовании этой истины, он просто любовался звездным небом, растворяясь в ночной тиши. Видимо, звездное небо за столько лет поняло его неправильно. Звезды решили, что этот человек упорно ждет от них тот секрет, который никак не хотят постигнуть люди и поэтому однажды вместе со всей красотой звездного неба и очарованием ночи в голову к ВиктОру пришла мысль, чтоб остаться там навсегда. Однажды он вдруг понял, что вся эта красота – это небо, эта земля, этот костер, эти облака  днем и звезды ночью-  все это не для него. Он видит все это как гость, как зритель .Когда- то он покинет этот  мир, а все вокруг останется прежним – и небо, и звезды и облака. Сначала эта мысль, как и предупреждали звезды, ошеломила и шокировала его, но потом помогла понять то, что надо  просто каждый миг успевать радоваться всему этому миру, его красоте, беречь ее и как можно меньше гадить всей своей жизнью  на этой земле.

Сколько лет жизни потеряно! – ужаснулся ВиктОр – ведь если б об этом им сказали тогда, в школе, когда они начали познавать  мир! Но увы ! Мир в школе не познавали, там худо – бедно изучали науки, но не говорили, не сказали о том, что  науки эти изучают для того, чтобы беречь мир, в котором  мы не цари природы, а всего лишь гости. И сколько он помнил с детства, отовсюду кричали о покорении природы, о победах над ней, над своей матерью. Здесь, под звездами, вопросы задавать было некому. Он задавал их себе сам и сам же на них отвечал. Многое теперь виделось в ином свете. ВиктОр с удивлением понял даже то, что быть гражданином страны гораздо легче, чем чувствовать себя частью природы. А как было бы здорово – подумалось ему после этого открытия – если бы чиновники  от власти чувствовали себя не частью своих портфелей и кресел, а частью всей этой природы ! Какие бы они писали законы ?!! Звезды только перемигивались в ответ таким его неземным мыслям, ведь они там, наверху,  хорошо знали, что в природе нет еще такого вещества, из которого можно было бы лепить подобных чиновников.

ВиктОр  помнил ту ночь, когда дед только  ополовинил бутыль  портевешка, как  тот ласково называл  свой  портвейн, и поделился с ним навеянными ночной красотой мыслями : знаешь, дя  Во, зря всех этих бандитов и злодеев держат по тюрьмам, ведь им оттуда обратной дороги нет. Лечить их надо здесь, под звездами, этой звездной тишиной, чтобы они пропитались ею, подышали, послушали эту тишину. Это чистит душу лучше всяких решеток и заборов. Только здесь может почувствовать человек то, что он  всего лишь козявка на листке жизни, который надо беречь так же, как он бережет нас. ВиктОр чувствовал, что от этой рыбацкой страсти ему не избавиться и всегда отшучивался  в том смысле, что от пьянства и наркомании людей лечат, а от рыбалки лекарство еще не придумано, но дальнейшая жизнь на рыночном пространстве страны показала, что и от этой болезни есть средство и называется оно безденежье  на фоне частокола цен вокруг АЗС.

На рыбалки они начали ездить с дедом еще тогда, когда дед не был дедом, а был  весьма могутным  перцем в расцвете  сил и желаний, для которого поллитра водки в выходной была обычной нормой. С легкого языка ВиктОра в те годы вся родня, а потом и соседи и даже на работе обращались к деду тех лет не иначе как  дя  Во . Это было очень удобно, потому что обращение дядя Володя  звучало  слишком длинно , дядя Вова – как-то  по- детски несолидно. А вот дя Во – это было самое то что надо и прилипло оно к деду  как приклад к ружью, более того, оно так подходило деду, словно они были созданы друг для друга : он и это  дя Во. Дедом он стал гораздо позднее, когда дети у ВиктОра пошли  в школу и опять же так удачно, словно на свет народился с этим почетным званием, поскольку, будучи Козерогом по гороскопу, он и раньше- то всегда выглядел старше своих лет.

Первый раз они поехали с дя Во на настоящую рыбалку в далекие семидесятые годы прошлого века, после того, как , выстояв на заводе несколько лет в очереди, он купил новенький  Москвич- 412 на те деньги, что заработал в молодости на комбайне после армии. Дя Во всегда любил прикапливать денежки, тем более, что у них с женой, которую он звал Валюхой, детей не было, жили они в своем доме и деньги копить умели из двух кошельков или гомонков, как называл их дя Во.  Покупка машины в те времена – это было событие чуть ли не городского масштаба, когда машины в ихнем городишке  на улицах можно было пересчитать по пальцам, особенно личные. О кредитах и ссудах народ слыхом не слыхивал и каждой покупке предшествовал длительный срок накопления денег. Любая покупка была долгожданным событием и считалось большим грехом не обмыть купленную вещь должным образом с приятными тебе людьми. К этому делу дя Во подошел очень серьезно и основательно и в течение недели была обмыта, фактически, каждая деталь  Москвича, включая и запасное колесо.  ВиктОр не без оснований подсмеивался над дя Во за то, что тот всегда все делает так хорошо, что плохо становится, за что бы тот ни брался. Обычно плотники лезвие топора проверяют пальцем. У дя Во этот вариант бы не прокатил  : он так точил свой топор, что тот разваливал любой палец от малейшего прикосновения. И так было во всем. То же получилось и с обмыванием новой машины. Не успел дя Во на ней ни разу выехать из двора, а за ту пьяную неделю его жене Валюхе пришлось три раза отмывать бедного Москвича от последствий обмывания. Дело в том, что стоял Москвич у них во дворе, у крыльца. Очередные гости, очумевшие и переполненные от самогона и закуски, из дому выскочить в последнем порыве своего организма успевали, а проскочить мимо машины – нет… . Когда дя Во выбирался из дому вслед за  жертвами своего  гостеприимства, во дворе он заставал распахнутую калитку, а у крыльца – свою новенькую машину , обильно покрытую остатками хозяйских угощений. Его жена Валюха, неугомонная голосистая бабенка, была не обделена словарным запасом русских выражений, привычных для языка и слуха подсобной работницы на заводе. Пока она в очередной раз отмывала машину, вся улица могла слышать много новых слов и про  дя Во, и про его гостей и даже про машину, в отличие от которой ВиктОр  уже давно испытывал на себе всю эту скрупулезность и тщательность дя Во, которые вместе с нерусской педантичностью дя Во и его любовью к мелочам делали общение с ним невыносимым. ВиктОру он давно напоминал асфальтовый каток – его нельзя было ни ускорить, ни затормозить и вся его деятельность была подчинена внутреннему распорядку  организма, а не внешним условиям или окружающим его людям.

Когда ВиктОр приезжал к дя Во перед рыбалкой,  всегда повторялось одно и то же. Напрасно жена пыталась ускорить рыбацкие сборы своими восклицаниями: да что же это за  щупень такой ?! Да как ты в армии-то служил?! Дя Во все эти крики давно не трогали, он просто молча ходил и продолжал собирать в дорогу  какие-то гвоздики, веревочки, пакетики, мешочки помимо всего, что нужно для рыбалки.

Жизнь в родном городе ВиктОра  протекала таким образом, что жители его ходили на работу, зарабатывали там деньги, а жили рыбалкой всем мужским населением. Вся остальная часть населения жила дачей в надежде хоть иногда затянуть туда свою рыбацкую половину. Любому приезжему в город трудно было поначалу ориентироваться в городских заведениях : куда бы он ни зашел – всюду висели фото с рыбацкими трофеями от плеча до земли, чучела рыб или фото с дачными цветочками. Невозможно было по приемной определить профиль завода, учреждения, присутственного места – всюду одно и то же.  Любой шпион в очередях, автобусах, на базаре мог выведать только одну информацию: где ловится карась, где окунь, где жирует щука,  где свирепствует рыбнадзор, чем лучше подкармливать кабачки  и как солить огурчики с хрустом. И горе тому кто не рыбак – говорить с таким не о чем, он обречен на вымирание в одиночестве и ему только один путь в ночные сторожа.

В те годы весь этот город был помешан на одном слове и слово это было – УБАГАН. Оно звучало всюду: в очередях, в транспорте, в цехах, на улицах, во дворах домов по вечерам. Убаган – это узкая речушка, с берегов которой мешками везли карася. Ходили слухи о невероятном клеве  на два, а то и на три крючка сразу. Карась клевал буквально на голый крючок и увидеть такое хотели все и каждый, способный удержать в руках удочку. Сложность была в том, что ехать туда надо было за двести километров, в казахстанские степи. Но расстояние не держало людей. Ходили слухи, что туда умудрялись ездить на мопедах, на мотоциклах, правда, пока рыбу везли обратно, она успевала в жару протухнуть. Ничто не смущало людей, подогреваемых рассказами счастливчиков  о  невиданном клеве и поэтому в пятницу к вечеру город пустел, так как весь возможный транспорт уезжал на Убаган.

ВиктОр  прервался от своих мыслей  и открыл глаза. Костерок  прощально помаргивал гаснущими угольками, дед смачно сопел на своей фуфайке, отдыхая от дневной жары. Ночь все еще пользовалась своей властью и дарила природе темноту и покой. Звезды помогали ей в этом и они были такими же как тогда, в семидесятые, в прошлом веке. Они ничуть не изменились . Это он для них состарился за это время и для детей своих  детей стал дедом, но для себя-то он так и остался рыбаком, фанатом этих звездных ночей, в любви к которым стыдно признаться, потому что быстрей поймут любовь к рыбалке, чем ко всей этой бестелесной, несъедобной красоте

. Дед вдруг закашлялся и проснулся . Он сел на своей фуфайке  и начал шарить по карманам в поисках курева и неожиданно замер  в полужесте, задрав кверху  указательный палец правой руки. В озере под берегом  негромко булькнуло : глаза у деда враз блеснули, будто он и не спал только что. Слышь?  Плешшется! - кивнул он загадочно в сторону озера и так же загадочно  глянул в сторону ВиктОра : ну пускай, пускай плешшется! Он сечас весь под берегом мизгуется , мимо сетей не проскочит! – и довольный  закурил, не решаясь еще вставать на ноги. А ты помнишь нашу  ту поездку на Убаган? – вдруг начал ни с того ни с сего дед. От неожиданности ВиктОр опешил : ты чего это, дед, сны в моей голове смотрел , что ли? Я сам об этом только что думал. Но главное было не это. Главное было то, что за тридцать лет дед впервые вспомнил про ту поездку. Ни одна душа не слышала от него про тот случай, сколько бы дед ни выпил.

Да уж, помню – осторожно  продолжил ВиктОр. Его память, словно пульт телевизора, переключила сознание с реальности  в те семидесятые годы . Оказалось, в памяти сохранилось  все до мельчайших подробностей….. .

   Дорога весело убегала под колеса новенького зеленого Москвича и делала она это с  не меньшим удовольствием, нежели  три часа назад, когда дя Во вырулил его из города на трассу в сторону Казахстана. ВиктОр сидел рядом с дя Во и душа его все эти часа три дороги не устала ликовать от предвкушения встречи с заветным, легендарным Убаганом.

У- ба –ган… У –ба –ган – незаметно для себя мысленно повторял ВиктОр и в голову навязчиво лезло другое слово из каких –то  песен каких –то романтиков : Зур –ба –ган…. Зур –ба –ган… . За тем и за другим словом для ВиктОра скрывалось нечто таинственное и волнующее, что еще больше подбрасывало дров в костер ликования его души. Вообще-то перед этой поездкой ВиктОр перестал надеяться на то, что она когда-нибудь состоится. Дя Во, конечно, тоже мечтал о рыбалке на Убагане, но его мечта имела, видимо, другую коробку скоростей, которая переключалась не желаниями дя Во, а его заложенными  от природы  разумом и рассудительностью. Дя Во  терпеливо обкатывал свой новенький Москвич согласно инструкции и пока не наездил на нем тысячу километров, даже не помышлял ни о каком Убагане. На все уговоры ВиктОра  в ответ он лишь смотрел  таким изумленным взглядом, словно ему предлагали прокатиться до Луны и обратно. Ты что, голова? – неизменно отвечал дя Во про все вопросы насчет Убагана – без обкатки никак нельзя, это ведь техника, а не комбайн какой- нибудь.

    С апреля дя Во начал наматывать свою тыщу  на спидометр и надежды ВиктОра с каждым месяцем все убывали и убывали на фоне разрастающихся слухов про щедрые  уловы на далеком Убагане. И все же в августе случилось чудо – спидометр показал дя Во заветную тыщу  и ВиктОру совершенно неожиданно была дана команда  СОБИРАТЬ ВСЯКО МЕСТО, что на языке дя Во означало в этом случае – готовиться к поездке на рыбалку.  Речь дя Во была оригинальной  весьма . Говорил он вроде бы русскими словами, но в исполнении дя Во сочетание этих слов было непонятным.  ВиктОр вполне мог бы сойти за переводчика при общении дя Во с посторонними людьми, ибо кто мог бы сходу, без размышлений понять смысл его любимого словечка РАСТОВОНИТЬ? А ведь это слово у дя Во, как китайский иероглиф, имело немало значений. Для него РАСТОВОНИТЬ – означало  развернуть, развязать, расстегнуть, раскрыть, разделить  и понимать это надо было каждый раз по обстановке, в которой это слово выплывало на свет. На каждый случай у дя Во были свои, вроде и не матерные, но какие-то непечатные слова и словечки. Услыхав их однажды, ВиктОр уже не мог от них избавиться. Они щекотали его слух и он незаметно для себя норовил их вставить в  свою речь, обнаружив с удивлением, что сам становится источником таких словечек, когда заметил на работе, что мужики тоже заразились этими словечками и начали коверкать свою речь,  разбавляя ими надоевшие матерные слова. Местом рождения таких словечек для ВиктОра были все те же рыбалки на которых, готовя костер, дя Во любил приговаривать на своем языке : вот щас изладим костер, растовоню я рюкзак , почишшу картошку, накрошу в котелок всяко место и ушишку сподобим. ВиктОр даже дома  вставлял в свою речь такие словечки, за что ему пришлось поплатиться неприятной  беседой с воспитательницей в детском саду своих ребятишек. Она просила его обратить внимание дома на речь детей, поскольку опасалась за их умственное развитие, испорченное такой тарабарщиной. После этого ВиктОр спохватился и начал следить за своей речью, обрубая корни самобытного фольклора дя Во.

   Москвич весело катил и катил по казахстанскому асфальту, оставив позади границу с Россией, которую даже и не заметили тогда, поскольку границы-то и не было никакой в виде столбов, шлагбаумов или пограничников с собаками. Ничего не было. Просто дя Во спохватился, когда увидел табличку с названием деревни Украинец, которая взбодрила его. По рассказам бывалых дя Во знал, что за этой деревней  будет сверток вправо на Убаган. Наконец-то! – ВиктОр нетерпеливо заерзал на сиденьи. Как бы разделяя его чувства, на крыше Москвича, на багажнике, негромко брякнуло. Там, на багажнике, ехали удочки, рыбацкие снасти и большая куча дров- сухих веток, валежника из последнего придорожного лесочка. Дрова эти были притовонены усилиями дя Во толстой веревкой и брякали они напрасно – пока дя Во их не растовонит, никакая кочка или дорожная яма не помогут этим дровам освободиться раньше времени.  Дя Во ехал по дорожным приметам, которые он не зря собирал все лето, слушая рассказы мужиков на заводе, на своей улице после работы у соседей. Даже в бане он не просто мылся, а внимательно слушал чужие разговоры про Убаган и сам расспрашивал  подробности, ведь там была дикая степь и никаких указателей. Дя Во уверенно вел машину куда-то вперед, словно всю жизнь провел на Убагане.

  Чем дальше машина удалялась от асфальта, этой полоски цивилизации среди пустых степей, тем больше ВиктОра охватывало чувство разочарования. В лучах заходящего солнца все вокруг выглядело унылым, безжизненным и только пыль стеной клубилась за Москвичом, не спеша рассеиваться в полном безветрии. Высохшие на жаре пылинки с легкостью пушинок собирались в облака пыли и висели над дорогой, потревоженные колесами. Но дя Во было не до пылинок, он был сосредоточен и неутомим, безошибочно следуя по еле приметной дороге, которая петляла то вправо, то влево, как бы издеваясь над ровной степной местностью. Дя Во весь был поглощен выискиванием малейших примет из рассказов очевидцев  и эти приметы не подвели его. Неожиданно дорога привела их к отлогому склону неглубокого оврага. Овраг этот тянулся, сколько можно было видеть, и вправо и влево, жутко извиваясь на всем протяжении. По дну оврага текла речка, неказистая своей шириной и мутной водой.  Течение речки было быстрым и больше подходило склонам уральских гор, нежели равнинной степи.

 Дя Во остановил машину и заглушил мотор. Вот, значить, это Убаган, кажись нашли, все приметы сходятся – произнес дя Во с видом Колумба.  Они с ВиктОром вышли из машины, разминая затекшие ноги, нетерпеливо направились к долгожданной убаганской воде. Берег реки был очень пологий  и машину дя Во остановил на самом верху этого прибрежного склона. Она стояла, тускло зеленея своими боками в лучах заходящего  за казахстанский горизонт солнца и в стекле ее фар отражались последние солнечные зайчики, которых вечерний мрак начал загонять в реку. ВиктОр был оглушен то ли дальней дорогой, то ли реальностью сбывшейся мечты, так или иначе, но в голове его шумело. Он все представлял себе по-другому. По его понятиям, учитывая количество народа, кочующего сюда на рыбалку, по рассказам, весь берег реки должен был усеян рыбаками, дерущимися за место у речки, утыкан лесом удочек, освещен многочисленными кострищами и заполнен стоянками рыбаков. И где все это ?!  В действительности вокруг дикая пустота , ни души и никаких следов посещения хоть одной душой этих берегов – кругом ни окурка, ни огрызка, ни рваных газет- никаких следов цивилизации. Слушай, дя Во, а может это и не Убаган ? Пусто чего-то кругом, удочки разматывать не хочется – не выдержал ВиктОр – куда ты нас привез? Да ты што, голова – ничуть не смутился дя Во – это самое чо и есть – Убаган , все приметы сходятся, просто, многие дальше еще проезжают по асфальту, там есть деревня Лоба, вот за ней и сворачивают к реке, но там дорога хуже.  Ответ дя Во все сомнения ВиктОра свалил на лопатки.  Где же ты кого тут найдешь, голова?  Речка тянется сотни километров – не унимался дя Во , добивая все сомнения – да и не надо нам никого, окромя карасей. И тут вдруг, в подтверждение его слов, в реке смачно плюхнуло. Солнце садилось и на закате рыба начала играть. Дя Во забыл про свои папиросы в кармане и как завороженный смотрел на реку. Вода в ней как по команде закипела. Рыба плескалась по всей поверхности воды и было ее столько, словно всю речку поставили на костер и в ней начали варить уху. Рыбьим косякам в реке было тесно. Пузатые караси наперегонки выскакивали  из воды и плюхались с громкими шлепками обратно. Вот это цугундер! – ни с того ни с сего шепнул дя Во, не имея сил оторвать взгляд от кипящей реки. ВиктОр в сапогах вошел в реку почти по колено. Дно круто уходило в глубину. Вода была мутной и на его сапоги там, в воде, никто не обратил внимания. Он чувствовал как караси шлепаются по его сапогам, скрываясь от глаз в мутной воде. От такого рыбьего кипения у любого рыбака закипит в жилах кровь .

 Солнце уже заходило за горизонт и  рыбья пляска стала затихать так же внезапно как и началась. Шлепанье и бульканье утихали как аплодисменты в зале природы, но на фоне этих звуков появился какой-то  совсем посторонний, иной шум. ВиктОр  оторвал взгляд от реки  и повернул голову назад в поисках источника этого пугающего шума. От увиденной краем глаза картины он дико взревел и всем телом, словно взлетая, а не отталкиваясь ногами, дернулся  из воды вверх, извернувшись в сторону и целясь при этом назад, к берегу. ВиктОр не понимал какие пируэты и по каким законам сотворило его тело в воздухе, так же как не понял каким образом он в результате этих пируэтов оказался стоящим на берегу сухими ногами, в одних носках. Сверху по склону на них с непонятным шумом катил, набирая скорость, зеленый Москвич с шапкой дров наверху. Дя Во даже не успел заметить своего четырехколесного друга, в одно мгновенье ставшего смертельной угрозой. Дикий вопль ВиктОра  шуганул дя Во прочь, в сторону, без размышлений, благодаря его врожденной готовности пугаться чего угодно, ведь не зря  мужики на работе посмеивались над его трусоватостью. Дя Во от неожиданного вопля сиганул без оглядки прочь и это спасло ему жизнь. Через мгновенье мимо него, мирно побрякивая дровами на багажнике и шурша шинами, проскочил Москвич и уткнулся в реку, оставив под собой торчавшие из воды сапоги. Большой размер этих сапог спас ВиктОру жизнь, иначе бы Москвич подмял под себя сапоги вместе с хозяином. Убаган  при всей своей неказистости оказался весьма глубокой речкой и Москвич убедился в этом раньше рыбаков, потому что мотор его ушел под воду и машина дала большой крен на нос. Из воды торчали только дрова  сверху, на багажнике, крыша, заднее окно да багажный отсек. ВиктОр не сразу понял, что стоит в одних носках, не сразу почувствовал почву под ногами. Он ничего не мог понять, но успел порадоваться тому, что с ними в тот момент не было Валюхи, жены дя Во. Уж она бы выдала им сейчас много новых  незабываемых, далеко слышимых вокруг слов и характеристик, среди которых ее любимое  ПУТО ВОЛОСЯНОЕ,  которым она каждый день потчевала дя Во оказалось бы самым безобидным.

   Остатки Москвича  беспомощно торчали из воды. Вдруг дя Во сорвал с головы кепку, швырнул ее оземь и начал ожесточенно топтать ногами, словно  он топтал не кепку, а того хреноногого смурдяя, про которого он что-то выкрикивал и который  не включил ручной тормоз согласно инструкции. От этих криков ВиктОр пришел в себя и понял, что дя Во  втаптывает в берег себя нелюбимого вместе с его цитаделью разумности и рассудительности, которая, видно, дала трещину  и рухнула при виде убаганских вод. Кепку уже не видно было в береговой жиже, а дя Во продолжал ногами изливать свои чувства . ВиктОр молчал, боясь попасть под раскаленный язык дя Во.  Солнце тем временем закатилось и наступила ночь. Дя Во сел на землю возле наказанной кепки и отвернулся прочь. Говорить ему не хотелось. ВиктОр молча бездействовал, он привык, что на рыбалках, на которые они раньше ездили на автобусах, без команд дя Во ничего не делалось. Это на заводе дя Во  мог командовать лишь своей электрокарой, на которой ездил, а на рыбалке он преображался, вдали от своей Валюхи, в грозного и делового распорядителя всех планов и порядков, без которого ни одна ветка не может полететь в костер, не получив от него инструкций в какую часть костра лететь. ВиктОр давно привык к этим чудачествам и его все устраивало, поэтому он молча ждал.

  Тем временем ночь вступила в свои права и наступившая темнота вернула дя Во к действительности. Он молча встал с земли, не глядя на ВиктОра подошел к Москвичу и открыл багажный отсек. Из рюкзака с провиантом он достал бутыль портвейна, откупорил ее и, запрокинув голову, влил в себя содержимое бутылки, после чего крякнул и вытер губы рукавом. Заветный портевешок повысил градус в его крови, но как-то сразу притушил жар его эмоций. Вишь вот какая штукеровина приключилась – рассеянно бормотал он, беспомощно разводя руками – теперь будет вот нам рыбалка  - карася этого из реки вытаскивать. Да…. Вот так вот…. Порыбачим. Тут он вспомнил про ВиктОра, который за стеной своего молчания  укрывался от праведного гнева дя Во на самого себя. Ты что стоишь, голова?  Трактор надо идти искать, не видишь что ли ? Иначе никак нам его не выташшить, никак. Ты давай иди – продолжал бормотать дя Во – я пока дровишки стащу на берег, костер растовоню, похлебеньку сварганю пока ты ходишь

   Ты чего придумал?! – не выдержал ВиктОр – да куда мне идти ?!  Какой тебе трактор?! Здесь сейчас и суслика не найти, а ему трактор подавай! Ты еще бутыль высосешь и за самолетом меня отправишь! Где я тебе трактор возьму?!  Но дя Во,словно контуженый, не слушал его. Он забрел в воду и начал растовонивать дрова на крыше, ковыряясь с веревками. Да и без сапог я ! – не унимался ВиктОр – куда я пойду?!  Ты иди давай, иди – негромко бубнил дя Во - а то без сапог придется до города обратно идти верст двести с гаком. Ты бережком, бережком, авось и найдешь кого, где вода - там всегда люди есть. Постой-ка! – крикнул вдруг дя Во вслед уходящему ВиктОру, который поторопился  обрадоваться, что дя Во изменил свои планы. Но дя Во достал из багажника буксировочный трос и ВиктОру пришлось по плечи вымокнуть в воде, пока он цеплял конец троса за задний мост Москвича. Ну вот теперь порядок – не унимался дя Во – теперь порядок, все готово, дело за тобой, а я буду костер варганить – и он снова занялся дровами.

    ВиктОр шел по берегу реки. Ночью она казалась безжизненной и тихой, как и берега вокруг. В эту пору птички по ночам не щебечут уже, отдыхая от летних забот. Пока он цеплял под водой трос, вода затопила и часы на руке, они не могли ему подсказать сколько времени он шел и шел  вдоль берега. Ночью время обманчиво, оно тянется медленней, чем днем, но этот вопрос сейчас ВиктОра не интересовал, его беспокоила мысль о голодном желудке, который давно требовал свое. Куда все подевались? – пытался отвлечь свой желудок ВиктОр – ни одного костерка, ни одного рыбака. Сотни народа едут на это Убаган, а никого вокруг нет. Чудеса.  По прогретой за день земле идти было не холодно, даже легче, чем в сапогах. Он понял бессмысленность своих хождений и собирался было повернуть назад в поисках костра дя Во и запаха его похлебеньки, как вдруг заметил слабый огонек, который не имел никакого отношения к  реке, поскольку маячил где-то в степи. Ноги его сами повернули в ту сторону и повели ВиктОра непонятно куда. Он снова шел и шел, и шел, но огонек не становился ярче и казалось, что он горел сам для себя, для своего удовольствия, а не для того, чтобы всякие странные типы без обуви  болтались по ночам и бежали на его свет. ВиктОру стало жутко интересно узнать откуда и для чего этот огонек горит. Он не хотел думать о том, что сделает с этим огоньком, если зря совершит свой поход. Но огонек оказался гораздо ближе, чем казалось.

 Ночь была темной и ВиктОр с трудом различал землю под ногами. Неожиданно он наткнулся в темноте  на что-то твердое и больно ударился пальцами правой ноги. Нагнувшись, он увидел, что наскочил на длинное деревянное, грубо выдолбленное корыто. Что за черт?! – не выдержал ВиктОр и обошел корыто стороной. Пройдя немного вперед, он увидел на фоне темного неба еще более черный силуэт, высокий и широкий. Неужели это изба?! – удивился и обрадовался ВиктОр – откуда она сюда прибежала? А если и впрямь прибежала, то, не иначе, жди встречу с Бабой Ягой – от безысходности мозги его начали шалить и он не сопротивлялся этому. Но это была не изба. Это была  самая настоящая юрта, как в телевизоре. Обходя юрту вокруг, он опять запнулся и в темноте забренчало пустое ведро, что показалось страшным грохотом в царстве тишины. Обогнув юрту, виктОр, заметил,  что на верхушку юрты падает  слабый свет и тут же понял откуда тот падал. Возле юрты стоял длинный шест и на самом его верху тускло светила лампочка, так тускло, что ВиктОр удивился тому, как он мог увидеть ее издалека, а не принять тупо за звездочку.  В стороне от юрты он увидел еще больший черный силуэт, просто огромный и бесформенный. Подойдя ближе к нему, ВиктОр готов был расцеловать его как  божий дар, как пасхальное яичко, потому что сначала его нос  почувствовал запах солярки, резины и железа, затем глаза подтвердили, что это действительно трактор и в конце концов руки убедились, что это не просто трактор, а самый настоящий Кировец – всем тракторам трактор. Вот это да!  Для ВиктОра та ночь навсегда осталась ночью веры в чудеса: в чудеса, которые творятся не только руками, но и ногами, ведь именно они привели его к этому чуду.

 Пока он руками ощущал реальный трактор, сзади зашуршало и из юрты то ли вышел, то ли вылез тощий казачонок  в одних трикошках с дутыми коленками, вслед ему из юрты доносилось женское бормотание. Ты кто? – беззлобно спросил казачонок, зевая – заблудился, да? ВиктОр кинулся к нему  как к архангелу у ворот рая  и обеими руками ухватил за правую руку – слушай, друг, не заблудился я, мы на рыбалку приехали, да утонули. Москвича в речке утопили, совсем беда. Выручай, друг! – тряс он руку казачонка. Тот с сонными глазами выслушал беду ВиктОра и оставался невозмутимым, словно каждую ночь привык вылавливать из речки машины.  Я сейчас – произнес он и скрылся обратно в юрте, в которой загыркали два голоса – мужской и женский,  к ним присоединился плачь ребенка. Не такой уж он и казачонок – удивился ВиктОр, но все мысли перебивало чувство голода. Он еще успел заметить, что от лампочки с шеста тянулись в юрту два провода, по которым лампочка высасывала аккумулятор.

 Казачонок вышел, заправил  рубаху в свои трикошки – поехали – и пошел к трактору. ВиктОр опрометью кинулся за ним и уже сидя в кабине всем телом ощутил мощь Кировца, который всей      массой задрожал и зарычал, послушный  командам казачонка.  ВиктОр не слышал как от этого рычания в юрте испуганно заплакал ребенок. Вспыхнули фары и осветили полстепи, как саблей  рассекли тьму в стороны.  Ну что, куда ехать? – услышал ВиктОр вопрос казачонка и с ужасом понял, что понятия не имеет откуда пришел и куда надо ехать – кругом была степь! Но сын степей правильно понял несвязное бормотание ВиктОра о его скитаниях и они быстро нашли берег реки. От берега костер дя Во был виден далеко, они без труда до него добрались и остановились перед ним, освещая все вокруг. Дя Во сидел у костра спиной к ним и никак не реагировал ни на яркий свет, ни на урчанье  трактора. Возле костра валялись еще две пустых бутылки из- под  портвейна. Сколько же он взял с собой?! – удивился ВиктОр. Где ваша машина? – не вылезая из кабины. прокричал казачонок. Там – машинально махнул рукой ВиктОр в сторону речки, не ожидавший такой встречи. Но там, куда он показал, ничего не было, только коротенький кусок троса торчал из воды. Да как же это?! – ужаснулся ВиктОр – неужели здесь так глубоко? Да , да, речка у нас глубокий совсем – закивал головой невозмутимый казачонок. ВиктОр неожиданно рассердился на него – позвали бы его слона из речки тянуть, он все равно бы не удивился – что за народ такой ? Но ничего не сказал, а соскочил с трактора. Ты погоди, возьми мой трос с Кировца – крикнул ему казачонок –он стальной, а ваш не годится. ВиктОр не мог  не согласиться. Он стащил с рамы трактора толстенный трос и потянул его к воде, откуда торчал жалкий кончик автомобильного троса. Хорошо, что  на тракторном тросе был крюк. То ли свет, то ли грохот трактора разбудил дя Во, он поднял голову, но встать не пытался – а-а-а, парни, а я вам похлебеньку сварил, с вермишелькой толстой         , наваристая такая. Дя Во качало из стороны в сторону – а машинка моя  - тю-тю, утонула моя машинка, на моих глазах и утонула, в воду ушла, не удержал я ее и все тут – голова его снова упала на грудь.

 ВиктОру удалось с первого раза  нырнуть и зацепить крюк за мост Москвича, на второй раз у него бы просто не хватило сил там, на глубине, в толще воды, во мраке ночи. Вынырнув на поверхность, он не ощущал ни холода, ни голода. Трактор зарычал и без усилий начал пятиться вверх по склону, трос медленно натянулся. ВиктОр  видел, как вода у берега       расступилась, отдавая свой улов и Москвич осторожно вылез из реки на берег, медленно пополз вслед за Кировцем, низвергая из всех своих щелей потоки воды. Трактор вытянул утопленника  на ровное место и остановился. Дело было сделано. Слушай, друг, как хоть тебя зовут? – сквозь шум мотора прокричал ВиктОр, уложив трос на место. Нурлан меня зовут -  просто ответил казачонок. А я – ВиктОр, с ударением на второй слог – вот и познакомились. Нурлан вылез из кабины, привычно пнул ногой колесо трактора – завтра я вам масло моторное привезу. Машину просушите днем, масло смените, она еще поработает. Завтра приеду – он махнул рукой и залез в кабину. Трактор укатил прямо в степь. Куда поехал? По звездам он  ориентируется или как? – ВиктОр ничего не понял. Первым делом он открыл истекающую водой машину  и дернул ручник вверх.

Жутко хотелось есть.  У костра стояла сваренная похлебенька в котелке. Он подбросил веток в костер и тот оживился, осветив содержимое  остывшего котелка на коленях ВиктОра. Эти отблески костра заставили ВиктОра  с омерзением, импульсивно, отбросить от себя прочь котелок со всем его содержимым, ВиктОра передернуло от отвращения. Котелок отлетел далеко в  сторону,опрокинулся и на траву медленно потекло густое варево из картошки вперемешку с белыми разбухшими опарышами. Вид вареных червей в котелке отбил у ВиктОра всякое желание к еде. Он открыл канистру с водой и припав к ней, долго пил, надеясь обмануть голод.  На глаза ему попался его раскрытый рюкзак и он все понял как было дело. Дя Во после третьей бутылки портвейна в пьяных потемках сослепу перепутал рюкзаки и достал его отборных опарышей вместо своей вермишели. Интересно, как они ему на вкус? -  подумалось ВиктоОру и снова к горлу подступила тошнота. Все это время дя Во был никакохонький.  ВиктОр подбросил в костер большую охапку дров, спасенных усилиями дя Во и в изнеможении прилег возле него, чувствуя, что начинает путать сон с явью и организм помимо его воли отключился

   Проснулся он совсем поздно, обогретый лучами солнца. Первое, что он увидел, был дя Во, который полоскал в реке свою кепку, сидя на корточках. Лицо его после выпитого и перенесенного было таким же мятым, серым и бесформенным, как его кепка и отличалось от нее только густой щетиной. Увидев, что ВиктОр проснулся, дя Во обратился к нему, показывая на кепку – смотрикася, кепку еле нашел на берегу, видать Москвич по ней прошуровал, во дела какие! В таких случаях ВиктОр никогда не мог понять  на самом деле или притворяется дядька, что ничего не помнит, поэтому оставил его слова без ответа.  Все двери Москвича, крышка капота, багажника были открыты настежь и изнутри все, что можно, было извлечено наружу и лежало под лучами солнца. Вода из машины капать прекратила и Москвич стоял, снаружи ничем не напоминая былого утопленника. Дя Во был немногословен, деловит и сосредоточен, весь в делах и заботах. Прополоскав и отжав кепку, он положил ее на траву. А я и не слыхал как ты машину выташшил, пошто меня не разбудил? –  с напускным недовольством  пробурчал он – сейчас чай будем пить. Котелок  был до блеска вымыт и висел с водой над костром. ВиктОр рассказал ему о своих ночных приключениях. Ну ты голова – удивлялся дя Во – Кировца отхватил, ну молодес! А я ведь вчера похлебеньку –то  сварил, да густющая получилась, настоящий кулеш с лапшой. Лапша разваристая такая, толстая. Вкуснотишша ! Только вот котелок опрокинул кто-то, все вывалилось наземь , прям беда – сокрушался дя Во –а  я, похоже, уснул вчерась. Неудивительно – наконец откликнулся ВиктОр, лежа у костерка – тебя три бутылки портвейна усыпили. Так  ты говоришь, понравился тебе кулеш?  Это я помню, вкуснотишша  была – подтвердил дя Во. ВиктОр ничего не ответил, язык у него  не повернулся, горло сжимали спазмы. Похоже, я опарышей дома забыл – только и ответил он. В другое время этими словами он подписал бы себе смертный приговор в глазах дя Во и он как кепка был бы растоптан его гневом за бестолковость, торопыжность и раздолбайство – за все то, чего сам дя Во лишен полностью. Но сегодня был другой случай. На эти слова дя Во только рукой махнул -Какие теперь опарыши? Мы сами теперь как опарыши в дерьме по уши. Чай закипел и дя Во начал доставать из своего рюкзака всякие мешочки и пакетики с едой. Ого! – удивленно воскликнул он – гляди-ка, вермишель!  Я же ее сварил вчерась?!  Ты, дя Во, ночью в мой рюкзак залез и мою вермишель высыпал – успокоил его ВиктОр. Твою?  Да это когда же ты с собой лапшу брал? Червей – и тех забываешь , а тут вдруг лапшу взял. ЧуднО как-то –усомнился дя Во. ВиктОр не стал его убеждать. Еды всякой было вдоволь и вскоре ему полегчало. Дя Во ушел к машине. ВиктОр лежал у потухшего костра и рыбачить ему совсем не хотелось. К обеду машина полностью высохла, лишь сиденья оставались слегка влажными. Нурлан не забыл про них и привез канистру масла. Денег у них лишних не было и  они отблагодарили его колбасой, да огурцами с помидорами, которым он откровенно обрадовался. Дя Во хоть и взял с собой вдоволь и опарышей, и дождевых червей, и перловку вареную для карасей, но это все у него сварилось на солнце и протухло. Они с дя Во ночевали еще одну ночь и еще следующий день сушили машину. После обеда мотор на удивление легко завелся и они отправились в обратный путь. Теперь им была хорошо известна дорога на Убаган. Через месяц после той поездки дя Во продал машину и никто никогда не узнал ничего про их казус. Не сговариваясь, они оба молчали, закопав этот случай глубоко в яму своей памяти.

   ВиктОр очнулся от воспоминаний. Костер догорал, небо начинало светлеть, ночь гасила свои звезды. Дед давно не спал. Он собирал все свои мешочки, пакетики, свертки в рюкзак, чтобы затовонить его перед отъездом. И чего это народ в те годы так помешался на  Убагане ? – нарушил тишину ВиктОр, продолжая тему свих воспоминаний, спровоцированных дедом – карась там серый, дряблый, осистый, его только вялить, он невкусный, как мякина.  Народу что? – поучительно ответил дед – им лишь бы каросин жегчи, лишь бы куда ездить, а щас  и подавно развелось иномарок всяких, куда ни сунься – рыбаков больше , чем рыбы.  Они с дедом уже давно ездили на рыбалки на машине ВиктОра, а дед с тех пор за руль больше не садился. Да, весело было на Убагане – хихикнул дед – веселья хоть отбавляй – и пошел в лучах восходящего солнца к берегу подкачать лодку. Не удивлюсь – подумалось ВиктОру, если дед теперь и своей Валюхе расскажет ту историю . Она, конечно, ухохочется, она это любит, но все равно всыплет ему по первое число – и ВиктОр улыбнулся своим мыслям.

Наступало утро и закончилась еще одна неповторимая рыбацкая ночь.