Генерал русской поэзии
Удивительные новости
Денис Давыдов и Александр Пушкин
. (Из книги Т. Г. Цвяловской "Рисунки Пушкина")
Гусар, участник восьми войн, зачинатель и глава партизанской войны в 1812 году, "один из самых поэтических лиц в русской армии" (по его собственной характеристике), горячий, талантливейший человек, Денис Давыдов был удивительным поэтом.
Пушкин еще учился в лицее, когда легендарный партизан стал известен как поэт. Его глубоко своеобразная поэзия поразила чуткого юношу. На лихие солдатские рифмы и язык Давыдова -
Ради бога, трубку дай!
Ставь бутылки перед нами,
Всех наездников сзывай
С закрученными усами!..
Пушкин отозвался в "Пирующих студентах" (1814):
Бутылки, рюмки разобьем
За здравие Платова,
В козачью шапку пунш нальем
И пить давайте снова!..
Проникновенные, напряженные по чувству и выражению элегии Давыдова с энергично - патетическими возгласами:
Возьмите мечь - я недостоин брани!
Сорвите лавр с чела - он страстью помрачен...
отдаются в выразительных интонациях поэзии Пушкина 1817 года:
Нет, нет! Ни счастием, ни славой
Не буду ослеплен. Пускай они манят
На край погибели любимцев обольщенных.
Исчез священный жар!
Забвенью сладких песней дар
И голос струн одушевленных!
Во прах и лиру и венец!
("Дельвигу")
или:
Но что?.. Стыжусь!.. Нет, ропот-униженье.
("Князю А.М.Горчакову")
Уже будучи зрелым поэтом, в 1829 году, на вопрос собеседника, "как он не поддался обаянию Жуковского и Батюшкова и даже в самых первых своих опытах не сделался подражателем ни того, ни другого?", - Пушкин отвечал, что "этим он обязан Денису Давыдову, который дал ему почувствовать еще в лицее возможность быть оригинальным" . (Юзефович М. Памяти Пушкина. - "Рус. Архив" 1880, ИИИ, с. 444)
Читая своеобразную поэзию Давыдова, Пушкин не только утверждал собственный поэтический язык. Старший поэт сыграл роль и в развитии мастерства Пушкина. "Он, хваля стихи мои, - пересказывает Давыдов аналогичный разговор Пушкина, - сказал, что в молодости своей от стихов моих стал писать свои круче* и приноравливаться к оборотам моим, что потом вошло ему в привычку". (Письмо Д. В. Давыдова П. А. Вяземскому от 29 января 1830 г. - "Старина и Новизна", Кн. 22. Пб., 1917, с. 43)
Стихи, написанные год спустя после этих разговоров, воочию подтверждают эти признания Пушкина:
Порой я стих повертываю круто,
Все ж видно: не впервой я им верчу.
А как давно? того и не скажу-то.
На критиков я еду, не свищу,
Как древний богатырь. - а как наеду...
Что ж? Поклонюсь и приглашу к обеду.
В другой октаве "Домик в Коломне" Пушкин пишет стилем, еще более напоминающим литературную манеру Дениса Давыдова. Имеется в виду его автобиографическая проза, написанная якобы "одним из друзей-сослуживцев" автора: "Между тем он не оставлял и беседы с Музами: призывал их во время дежурств своих и в казармы, и в гошпиталь, и даже в эскадронную конюшню. Часто на нарах солдатских, на столике больного, на полу порожнего стойла, где избирал свое логовище, он писывал сатиры и эпиграммы, коими начал ограниченное словесное поприще свое". (Некоторые черты из жизни Дениса Васильевича Давыдова. В кн.: Стихотворения Дениса Давыдова. М., 1832, с5)
Вот эта строфа из "Домика в Коломне", которая идет вслед за стихом "Отныне в рифмы буду брать глаголы":
Не стану их надменно браковать,
Как рекрутов, добившихся увечья,
Иль как коней за их плохую стать,-
А подбирать союзы да наречья;
Из мелкой сволочи** вербую рать.
Мне рифмы нужны; все готов сберечь я,
Хоть весь словарь; что слог, то и солдат -
Все годны в строй: у нас ведь не парад.
Еше ближе - и по энергии выражения и по языку - пушкинские октавы "Домика в Коломне" к другому отрывку автобиографии Давыдова; он говорит о своих стихах: " Они были завербованы в некоторые московские типографии тем же средством, как некогда вербовали разного рода бродяг в гусарские и уланские полки: за шумными трапезами, в винных парах, среди буйного разгула" и далее: "Как бы то ни было, но обескадронил все, что мог, из этой сволочи и представил команду сию на суд читателей с ее поступью, с ее обветшалыми ухватками, в ее одежде старинного покроя..." (Там же, ц 18 и 20).
Фрагмент этот в 1830 году, когда Пушкин писал "Домик в Коломне", еще не был напечатан. Но Пушкин мог слышать его в чтении автора, когда оба поэта постоянно дружески общались в Москве (в 1829-1831 годах). Именно в это время написал Пушкин для Давыдова четверостишие о руководителе циганского хора Илье Соколове:
Так старый хрыч, цыган Илья,
Глядит на удаль плясовую
Да чешет голову седую,
Под лад плечами шевеля.
Денис включил его (несколько обработав) в своё стихотворение "Герою битв, биваков, трактиров и б..." и напечатал в сборнике "Стихотворения Дениса Давыдова", который вышел лишь в 1832 году. Здесь-то был напечатан и биографический очерк "Некоторые черты из жизни Дениса Васильевича Давыдова", куда вошли приведенные строки.
Предполагал Пушкин напечатать "Домик в Коломне" анонимно:
Покамест можете принять меня
За старого обстрелянного волка
Иль за молодого воробья,
За новичка, в котором мало толка...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда б никто меня под легкой маской
(По крайней мере долго) не узнал!
Когда бы за меня своей указкой
Другого строгий критик пощелкал.
Уз то-то б неожиданной развязкой
Я все журналы после взволновал!
Но полно, будет ли такой мне праздник?
Нас мало. Не укроется проказник.
Всё вступление к поэме написано в духе Дениса Давыдова, - не думал ли Пушкин навести критиков на ложный след? Но решив опубликовать поэму со своей подписью, Пушкин опустил октавы, имевшие смысл только в произведении анонимном. Однако иные из "давыдовских" строф, в том числе мастерскую октаву "Не стану их надменно браковать...", он напечатал: уж очень они были хороши! Строфа теряла остроту стилизации и равноправно становилась в ряд с другими строфами Пушкина. Расписавшись в своем авторстве, Пушкин - в зените славы - откровенно показал "воздействие" на него стиля Дениса Давыдова.
Однако со временем положение изменилось: все чаще слышатся в стихах Дениса Давыдова тридцатых годов реминисценции из пушкинской поэзии. В 1836 году, посылая Давыдову "Историю Пугачевского бунта", пользуясь словами Давыдова, назвавшего Пушкина своим "парнасским отцом и командиром", поэт относит это лестное обращение к нему. Последний раз у Пушкина слышаться в этом стихотворении отзвуки давыдовской музы.
Тебе, певцу, тебе герою!
Не удалось мне за тобою
При громе пушечном, в огне
Скакать на бешеном коне.
Наезник смирного Пегаса,
Носил я старого Парнаса
Из моды вышедший мундир:
Но и по этой службе трудной,
И тут, о мой наездник чудный,
Ты мой отец и командир.
Вот мой Пугач: при первом взгляде
Он виден - плут, казак прямой!
В передовом твоем отряде
Урядник был бы он лихой.
"Это для меня грамота на бессмертие", - сказал Давыдов. Пушкин любил Дениса Васильевича, как любили его все, кто его знал. "Дениса Васильевича обнимай и души от моего имени, - писал Грибоедов приятелю из Петербурга. - Нет, здесь нет этакой буйной и умной головы, я это всем твержу; все они, сонливые меланхолики, не стоят выкурки из его трубки".
Неожиданная встреча с Давыдовым в Киеве, во время ссылки Пушкина, обрадовала его чересвычайно.
Я слушаю тебя и сердцем молодею,
Мне сладок жар твоих речей.
Печальный, снова пламенею
Воспоминаньем презних дней...
Дружеские отношения пронесли они через всю жизнь. Накануне свадьбы Пушкина, на мальчишнике его, среди самых близких друзей поэта был и Денис Давыдов. В последний год жизни Пушкин напечатал в своем журнале "Современник" шесть стихотворений Дениса Давыдова и две прозаические статьи его - "О партизанской войне" и "Занятие Дрездена. 1813 года 10 марта. (Из дневника партизана Дениса Давыдова)".
Вот этого-то чудесного поэта и рассказчика, "доброго малого и острого малого" (по собственному выражению), весельчака, темпераментного, шумного, коротенького человека с надутыми щеками, густыми баками и усами, с "тонким голосом, "с живой и огненной речью" (Там же, c. 22 и 23), и изобразил Пушкин. Нарисованный в Михайловском в начале 1825 года на полях онегинских строф об Одессе, блестящий портрет Дениса Давыдова является воспоминанием о встрече с ним на юге.
* - Вот, оказывается, откуда пошло столь популярное в современной России выражение: от Пушкина с подачи Давыдова. (Прим. де Кольте)
** - Слово это в пушкинскую эпоху означало сброд, скопище людей низкого состояния и различных званий. Употреблялось пренебрежительно.
Звукозапись:
