Я первый смерил жизнь обратным счетом...

            Ю. А. Гагарину

    Я первый смерил жизнь обратным счетом.
    Я буду беспристрастен и правдив:
    Сначала кожа выстрелила потом
    И задымилась, поры разрядив.

    Я затаился и затих, и замер.
    Мне показалось, я вернулся вдруг
    В бездушье безвоздушных барокамер
    И в замкнутые петли центрифуг.

    Сейчас я стану недвижим и грузен
    И погружен в молчанье, а пока
    Меха и горны всех газетных кузен
    Раздуют это дело на века.

    Хлестнула память мне кнутом по нервам,
    В ней каждый образ был неповторим:
    Вот мой дублер, который мог быть первым,
    Который смог впервые стать вторым.

    Пока что на него не тратят шрифта -
    Запас заглавных букв на одного.
    Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта,
    Но дальше я поднялся без него.

    Вот тот, который прочертил орбиту.
    При мне его в лицо не знал никто.
    Я знал: сейчас он в бункере закрытом
    Бросает горсти мыслей в решето.

    И словно из-за дымовой завесы
    Друзей явились лица и семьи.
    Они все скоро на страницах прессы
    Расскажут биографии свои.

    Их всех, с кем знал я доброе соседство,
    Свидетелями выведут на суд.
    Обычное мое, босое детство
    Оденут и в скрижали занесут.

    Чудное слово "Пуск" - подобье вопля -
    Возникло и нависло надо мной.
    Недобро, глухо заворчали сопла
    И сплюнули расплавленной слюной.

    И вихрем чувств пожар души задуло,
    И я не смел или забыл дышать.
    Планета напоследок притянула,
    Прижала, не желая отпускать.

    И килограммы превратились в тонны,
    Глаза, казалось, вышли из орбит,
    И правый глаз впервые, удивленно
    Взглянул на левый, веком не прикрыт.

    Мне рот заткнул - не помню, - крик ли, кляп ли.
    Я рос из кресла, как с корнями пень.
    Вот сожрала все топливо до капли
    И отвалилась первая ступень.

    Там, подо мной, сирены голосили,
    Не знаю - хороня или храня.
    А здесь надсадно двигатели взвыли
    И из объятий вырвали меня.

    Приборы на земле угомонились,
    Вновь чередом своим пошла весна.
    Глаза мои на место возвратились,
    Исчезли перегрузки, - тишина.

    Эксперимент вошел в другую фазу.
    Пульс начал реже в датчики стучать.
    Я в ночь влетел, минуя вечер, сразу
    И получил команду отдыхать.

    И стало тесно голосам в эфире,
    Но Левитан ворвался, как в спортзал.
    Он отчеканил громко: "Первый в мире!"
    Он про меня хорошее сказал.

    Я шлем скафандра положил на локоть,
    Изрек про самочувствие свое...
    Пришла такая приторная легкость,
    Что даже затошнило от нее.

    Шнур микрофона словно в петлю свился,
    Стучали в ребра легкие, звеня.
    Я на мгновенье сердцем подавился -
    Оно застряло в горле у меня.

    Я отдал рапорт весело, на совесть,
    Разборчиво и очень делово.
    Я думал: вот она и невесомость,
    Я вешу нуль, так мало - ничего!

    Но я не ведал в этот час полета,
    Шутя над невесомостью чудной,
    Что от нее кровавой будет рвота
    И костный кальций вымоет с мочой...


    *
    
    Все, что сумел запомнить, я сразу перечислил,
    Надиктовал на ленту и даже записал.
    Но надо мной парили разрозненные мысли
    И стукались боками о вахтенный журнал.

    Весомых, зримых мыслей я насчитал немало,
    И мелкие сновали меж ними чуть плавней,
    Но невесомость в весе их как-то уравняла -
    Там после разберутся, которая важней.

    А я ловил любую, какая попадалась,
    Тянул ее за тонкий невидимый канат.
    Вот первая возникла и сразу оборвалась,
    Осталось только слово одно: "Не виноват!"

    Но слово "невиновен" - не значит "непричастен", -
    Так на Руси ведется уже с давнишних пор.
    Мы не тянули жребий, - мне подмигнуло счастье,
    И причастился к звездам член партии, майор.

    Между "нулем" и "пуском" кому-то показалось,
    А может - оператор с испугу записал,
    Что я довольно бодро, красуясь даже малость,
    Раскованно и браво "Поехали!" сказал.