Она в шелках да кружевах
Она в шелках да кружевах, корсете и чулках с подвязкой,
платок батистовый за лифом, под юбкой прячется панье.
На нём – камзол, парик и, ах! стыдливого румянца краска.
Всё чинно, чопорно, красиво. Пардон, мадам… Пардон, месье…
Аристократы. Высший свет. Гербы монаршие и флаги.
Хоть и хамья средь благородных, как говорят, хоть отбавляй.
Но, в поединке – этикет: «Прошу скрестить, джентльмены, шпаги…
Рассудит пусть клинок холодный, кого сегодня примет рай»
Но, мы на полный штык копнём, пройдём к истокам этой драмы,
где одному – почёт и слава, второму холм сырой земли.
У трупа в рукаве найдём платок с изящной монограммой:
резной флакон любви – отравы не поделили, кобели…
Балы, плюмажи, парики затянет агрессивным смогом,
чихнёт в лицо угарным газом – отрыжкой первое авто.
Месье, протрите – ка очки: оскал прогресса у порога.
И на могиле ренессанса букет искусственных цветов.
А джентльмен теперь не тот: пластроны, «бабочки» да фраки,
камзол объявлен моветоном и вне закона парики.
Стал прозаичней гардероб: помпезность, а подите нафиг!
И джентльменства эталоны – цилиндры, трости, котелки.
И всё же, в сути мужиков ничто не может измениться.
Любая женщина прекрасна, альтернатив либидо нет.
Вне власти вкусов и веков за каждой юбкой волочиться.
В вопросах спорных вносит ясность синьор кремнёвый пистолет.
И вот он, двадцать первый век. Мы обленились, измельчали.
На уровне «Вельми понеже…» прогресс покинул этикет.
Венец творенья, человек, о, скорбны сколь твои печали!
А страсти, чёрт возьми! всё те же. И в тренде нож и пистолет.
Давайте вспомним то, что в нас блуждает искра Рафаэля.
А если малость постараться, то ген есенинский найдём.
Мадам/месье – подбитый глаз суть моветон в конце дуэли.
Решать проблемы нужно, братцы, дипломатическим путём…
Ну, что я строю здесь святошу? Блюстителя основ морали?
Христов апостол объявился, напутствую, как нужно жить.
Ведь, если кто-то глаз положит на женщину мою, едва ли
уйдёт живым – клинок тупился бы и ствол не успевал остыть.
Я – ненормальный? Может быть. Но, разве это что-то значит:
нельзя вести себя иначе, когда сподобил Бог любить…
платок батистовый за лифом, под юбкой прячется панье.
На нём – камзол, парик и, ах! стыдливого румянца краска.
Всё чинно, чопорно, красиво. Пардон, мадам… Пардон, месье…
Аристократы. Высший свет. Гербы монаршие и флаги.
Хоть и хамья средь благородных, как говорят, хоть отбавляй.
Но, в поединке – этикет: «Прошу скрестить, джентльмены, шпаги…
Рассудит пусть клинок холодный, кого сегодня примет рай»
Но, мы на полный штык копнём, пройдём к истокам этой драмы,
где одному – почёт и слава, второму холм сырой земли.
У трупа в рукаве найдём платок с изящной монограммой:
резной флакон любви – отравы не поделили, кобели…
Балы, плюмажи, парики затянет агрессивным смогом,
чихнёт в лицо угарным газом – отрыжкой первое авто.
Месье, протрите – ка очки: оскал прогресса у порога.
И на могиле ренессанса букет искусственных цветов.
А джентльмен теперь не тот: пластроны, «бабочки» да фраки,
камзол объявлен моветоном и вне закона парики.
Стал прозаичней гардероб: помпезность, а подите нафиг!
И джентльменства эталоны – цилиндры, трости, котелки.
И всё же, в сути мужиков ничто не может измениться.
Любая женщина прекрасна, альтернатив либидо нет.
Вне власти вкусов и веков за каждой юбкой волочиться.
В вопросах спорных вносит ясность синьор кремнёвый пистолет.
И вот он, двадцать первый век. Мы обленились, измельчали.
На уровне «Вельми понеже…» прогресс покинул этикет.
Венец творенья, человек, о, скорбны сколь твои печали!
А страсти, чёрт возьми! всё те же. И в тренде нож и пистолет.
Давайте вспомним то, что в нас блуждает искра Рафаэля.
А если малость постараться, то ген есенинский найдём.
Мадам/месье – подбитый глаз суть моветон в конце дуэли.
Решать проблемы нужно, братцы, дипломатическим путём…
Ну, что я строю здесь святошу? Блюстителя основ морали?
Христов апостол объявился, напутствую, как нужно жить.
Ведь, если кто-то глаз положит на женщину мою, едва ли
уйдёт живым – клинок тупился бы и ствол не успевал остыть.
Я – ненормальный? Может быть. Но, разве это что-то значит:
нельзя вести себя иначе, когда сподобил Бог любить…