Сказка

Жила-была девочка где-то у моря. Обычная с виду, другая внутри. Была не
как все, заурядным не вторя…
О ней можно много всего говорить - она понимала и рыбок, и чаек. В волне
различала невидимый след судов, о которых никто не скучает за давностью
призрачных илистых лет. Ей пел буревестник. Катали дельфины. Она всем
казалась счастливой вполне, когда, все запарки подальше задвинув, спешила
на берег, навстречу волне…
Обычный был день, солнце гладили перья крылатых, как чайки, седых
облаков. А море ласкало изнеженный берег, заждавшийся девочки тихих
шагов. Внезапно увидела наша малютка смешную бутылку в промокшем
песке. А вдруг чей-то SOS, а не глупая шутка? И кто-то тоскует в далекой
тоске?
Отброшена в сторону черная пробка. И тут же из горлышка выбрался джинн.
Не старый был вовсе, забавный и робкий. И девочку благодарил от души. Он
ей рассказал, как томился в посуде. Как был заключен там не год и не три.
Потом, собираясь исчезнуть отсюда, волшебную палочку ей подарил, сказав:
«К сожалению, я улетаю… Мне жаль расставаться, однако пора. Но ты не
скучай. Если что - загадай ей желания. Вижу, что много добра в сердечке
твоем, моя крошка, хранится. И палочка тоже не делает зла! Держи, пусть
послужит тебе, озорница, за то, что меня ты от скуки спасла!»
И в воздухе тут же бесшумно растаял, как будто и не было здесь никого.
Осталась лишь палочка, с виду простая. Но он не соврал! Началось
волшебство!!!
Как будто воздушные легкие скретчи издал поцарапанный старый винил.
Цветы обрели дар застенчивой речи. Когда было жарко - их дождик поил.
Бродячие звери хороших хозяев нашли, чтобы стало им всем веселей. Ведь
девочка знала - иначе нельзя и ничьих не бывает на этой земле.
Как будто по серенькой жизненной кальке другие штрихи рисовала она. Всех
рыбок, бессильно лежавших на гальке, обратно домой уносила волна.
Бежало в обратную сторону время забавною белкой в своем колесе. И жизнь,
словно сохшая в стареньком креме, воспрянула - город стал свежим безе. В
нем были Париж и Гранада с Севильей. И вздох серенады, и схватки рапир.
Любовные раны теперь не кровили.
А девочка снег превращала в пломбир, который потом становился шербетом.
И город был полон фруктового льда. Все то, что в смущении было неспетым,
теперь вдохновенно звучало всегда. Цвели пустыри и помойки, а как-то
случилось, что на подоконнике квел, забыт, запылен у кого-то был кактус. Но
вот на глаза к ней попал - и зацвел. Он ожил и стал, как зелененький ежик,
но вместо колючек теперь лепестки дрожали, ложились к малышке у ножек.
И все по ее мановенью руки! Она превратить могла в сочную копру
сердечный безвкусный заплеванный жом. А если в душе чьей-то грусть,
словно кобра, жила - становилась спокойным ужом. Умела малышка вернуть
чистопляюм их юную дерзость и нрав шебутной. Писали стихи тогда
напропалую педанты недавние. Все - ей одной.
И городу ярко светили зарницы, его обходили и шторм, и гроза… Вот так
изменила его озорница. Но что-то туманило грустью глаза. С чего бы,
скажите, не быть ей счастливой? Веселой и светлой? Откуда же тень? А ей
было скучно. Приливы-отливы сменяли друг друга.
Был серенький день, и палочке было не справиться с грустью. Дул ветер
прохладный и дождь моросил. Промокший песок словно трескался с хрустом…
Вдруг он появился. Улыбчив, красив. И солнце вернулось, и все засияло.
Просохли слезинки и капли дождя. Волшебник вздохнул, улыбнулся устало.
Сказал: «Не волшебник я вовсе, хотя… Ты знаешь, я видел немало девчонок.
И сам заколдован был чарами их. Но ты!.. этих глаз неземных, увлеченных,
волшебных и добрых - нет больше таких! Я часто их видел, тебя вспоминая.
Во сне, наяву! Кругом шла голова… И жизнь началась совершенно иная. Тебя
рядом нет - нет во мне ведовства. Я помню одно, но волшебное слово.
Малышка, люблю! Оставайся со мной! А скажешь - вернусь в сумрак плена
былого, пусть снова бутылку уносит волной!»
А дальше все просто… Глаза дали течи. И он не уплыл, не засел на мели. Она
была рада, он чистосердечен. Друг друга они навсегда обрели. Не стоило
больше грустить понапрасну. И без волшебства было все хорошо. Ведь город
был тем же - цветущим, прекрасным, как будто в них смысл новой жизни
нашел.