Груз300
Я помню день, когда нас полумертвых,
везли от поля боя куда-нибудь подальше.
В УАЗЕ лежали мы простертые,
в тяжелом и блаженном фальше
Блестело солнце там за облаками.
И было так на удивленье тихо,
лишь бор шуршал от боя и от влаги,
И мрачно подвывал нам волк,
а может быть волчица.
Я думал всё к рассвету кончится,
а эти облака по прежнему лазуревы.
Текла капель и сильно захотелось,
забыть и веки до черноты зажмурить.
И я прижался любяще и нежно,
не то ли к трупу, не то ли к командиру.
Как к яблоне цветущей снежно,
и кровь текла по автомату и мундиру.
Текла дорога в горы быстротечно,
и это всё казалось бесконечностью.
Минуты и секунды били безупречно,
перед холодной и бесстрастной вечностью.
И нету сил и места и иконы,
что бы творить молитву и поклоны.
И тесно нам троим в прокуренном фургоне,
натопленный до потолка, а сверху дроны.
А умирать в "уазике" не хочется,
пусть хоть на миг на час не стоит право.
Как не гадала цыганка и пророчица,
Не стоит умирать для славы.
везли от поля боя куда-нибудь подальше.
В УАЗЕ лежали мы простертые,
в тяжелом и блаженном фальше
Блестело солнце там за облаками.
И было так на удивленье тихо,
лишь бор шуршал от боя и от влаги,
И мрачно подвывал нам волк,
а может быть волчица.
Я думал всё к рассвету кончится,
а эти облака по прежнему лазуревы.
Текла капель и сильно захотелось,
забыть и веки до черноты зажмурить.
И я прижался любяще и нежно,
не то ли к трупу, не то ли к командиру.
Как к яблоне цветущей снежно,
и кровь текла по автомату и мундиру.
Текла дорога в горы быстротечно,
и это всё казалось бесконечностью.
Минуты и секунды били безупречно,
перед холодной и бесстрастной вечностью.
И нету сил и места и иконы,
что бы творить молитву и поклоны.
И тесно нам троим в прокуренном фургоне,
натопленный до потолка, а сверху дроны.
А умирать в "уазике" не хочется,
пусть хоть на миг на час не стоит право.
Как не гадала цыганка и пророчица,
Не стоит умирать для славы.