В бане на Мытнинской

Духмянит дёгтем яростный парок:
здесь топят печь, как век назад – дровами.
Он без труда взобрался на полок
и закряхтел сермяжными словами:

- А ну, поддай-ка,  молодец, парку!
- Да что-ты, дед, и так-то уши крутит!
Но он ладони поднял к потолку:
- Да, ты, как вижу, слабачок по-сути…

Я в эту баню сызмальства ходил.
Её в Блокаду изредка топили.
И здесь однажды парился комдив…
Симоняка не слыхивал фамилью?

Вот был мужик-то… Многим не чета.
Поддал парку, согнав с полков всю свиту.
Хлестал себя, хрипел и хохотал,
водой студёной лично мной облитый.

У нас соседом жил Степан Шульга.
Он с довоенных здесь служил завхозом.
Я помогал ему –  к печи дрова тягал
и воду в бак качал из водовоза.

Нет, вспоминать Блокаду - не хочу,
хоть эта стерва память рвёт доселе.
Хожу сюда и веничком лечусь,
покамест жизнь меня не перемелет.

Да… Нынче ж ленинградцев не сыскать:
все петербуржцы стали… Мать честная!
И вместо кваса в бане пьют вискарь!
Я вас давно уже не понимаю…

Коль я неправ, то что тогда молчишь?!
Обидел чем – прости уж Христа ради…

Я плесканул настою в зев печи
и крикнул: -  Дед, а я вот – ленинградец!


Петербург,  улица  Мытнинская д. 19
1995 год.