Я спровадил пинком бы ангела...

Кофе, сваренный не по правилом, пью с краюхою хлеба чёрствою.
Я спровадил пинком бы ангела и послал на три буквы чёрта бы.
Сыт по горло защитой божией да вниманием бесов балован.
В чём – то милован. Где – то должен. И, вдруг, на тебе! – всё! достало!

Ветер, шепчущий над деревьями самых древних заклятий мантры
по душе моей правит реквием и не хочет терпеть до завтра.
А душа – то, Её Высочество, сплошь покрывшись морозной коркою,
приютившая Одиночество, в полуштоф наливает «горькую».

Бает бойко «грустить не надо нам, а надеждою жить да верою…»
Но, откуда – то тянет ладаном да тягучим церковным елеем.
Ночь измазала чёрной сажею холст небесный над ржавой крышею,
а я под ней похоронен заживо, в саван ряжен, любовью вышитый.

Лей ещё! Что, не видишь края ты? Отмывай с окаянной золото.
Всё равно не видать ей рая – то – подыхает без ласки с голоду.
На губах ночь конфетой мятною. И стихи – водопада струями.
Одиночество – тварь занятная, осеняет лоб поцелуями.

И душа моя – словно храм в огне: стонет звонами колокольными.
А коснуться той, что всех дороже мне – как пройти сквозь ушко игольное.
С ней разлука, как Каин Авелю – нож под сердце и я, как мёртвый…
И спровадил пинком бы ангела и послал на три буквы чёрта бы.