ода
фото камера leica3 2007год
Моя приемная бабушка боготворила Сталин Иосифа Виссарионовича
На её комоде стояли бюсты, портреты великого вождя, вперемешку
с иконами божией матери.
Несколько раз в день она подходила к комоду что бы помолится.
Правдивей правды нет, чем искренность бойца:
Для чести и любви, для доблести и стали
Есть имя славное для сжатых губ чтеца —
Его мы слышали и мы его застали.
Январь—март 1937 Осип Мандельштам
Когда б ещё я оду написал,
"Отцу народов" этой глыбе стали.
Как Мандельштам, для высшей похвалы,
впишу, что называют современники сакральным.
Зиг заг истории и мир как на ладони.
Зажат на пьедестале Коба Сталин
Он в бронзе провидческой подобный,
и дождь скользит по скулам и щекам.
Никто не плачет здесь, и не рыдают
"Лишь чертят кислород на острые углы",
Цветы завяли, и крестов не ставят,
да изредка поют замерзшие щеглы.
Не улыбнётся он улыбкою жнеца.
Его глаза уже не раздвигают горы.
Сидят народы у подножья мертвеца,
забыв истории голодоморов.
И вроде не найдётся близнеца,
лицом, походкой, злобу клича.
Провидчества здесь нет, и нет конца
его кровавым и немыслимым обличьям.
И он кивнул и грустно сморщил лоб,
и кожа задрожала складками шагрени.
Он зашатался будто бы озноб,
сковал предчувствием мигрени.
"Весь век я спал, а ветер заметал следы.
Сегодня ночью снег в глазницы залип.
Напрасно светят эти фонари,
не шевельнутся мне от этой стали."
Природа жаждет новизны и перемен,
а чернь вина, колбас и зрелищ.
Наступят дни несбывшихся поэм,
прими историю как неизбежность.
Из гибельных сонет, мир выбирает ту,
что всех испорченней и злонамерней.
Спохватятся, как правил "бог"?
А Бога не было на этом мерзостном молебне.
И ветер откровении за окном шептал.
И наклонялись до земли березы.
И чашу жизни демон допевал,
нет не хмелел от злости и торосов.
Здесь только памятник, без слез и рождества.
У кованных старинных врат я замер.
Вокруг стоял мороз какой уж день подряд,
а рядом с трубкой в бронзе замер Сталин.
1991год, доработал.
Моя приемная бабушка боготворила Сталин Иосифа Виссарионовича
На её комоде стояли бюсты, портреты великого вождя, вперемешку
с иконами божией матери.
Несколько раз в день она подходила к комоду что бы помолится.
Правдивей правды нет, чем искренность бойца:
Для чести и любви, для доблести и стали
Есть имя славное для сжатых губ чтеца —
Его мы слышали и мы его застали.
Январь—март 1937 Осип Мандельштам
Когда б ещё я оду написал,
"Отцу народов" этой глыбе стали.
Как Мандельштам, для высшей похвалы,
впишу, что называют современники сакральным.
Зиг заг истории и мир как на ладони.
Зажат на пьедестале Коба Сталин
Он в бронзе провидческой подобный,
и дождь скользит по скулам и щекам.
Никто не плачет здесь, и не рыдают
"Лишь чертят кислород на острые углы",
Цветы завяли, и крестов не ставят,
да изредка поют замерзшие щеглы.
Не улыбнётся он улыбкою жнеца.
Его глаза уже не раздвигают горы.
Сидят народы у подножья мертвеца,
забыв истории голодоморов.
И вроде не найдётся близнеца,
лицом, походкой, злобу клича.
Провидчества здесь нет, и нет конца
его кровавым и немыслимым обличьям.
И он кивнул и грустно сморщил лоб,
и кожа задрожала складками шагрени.
Он зашатался будто бы озноб,
сковал предчувствием мигрени.
"Весь век я спал, а ветер заметал следы.
Сегодня ночью снег в глазницы залип.
Напрасно светят эти фонари,
не шевельнутся мне от этой стали."
Природа жаждет новизны и перемен,
а чернь вина, колбас и зрелищ.
Наступят дни несбывшихся поэм,
прими историю как неизбежность.
Из гибельных сонет, мир выбирает ту,
что всех испорченней и злонамерней.
Спохватятся, как правил "бог"?
А Бога не было на этом мерзостном молебне.
И ветер откровении за окном шептал.
И наклонялись до земли березы.
И чашу жизни демон допевал,
нет не хмелел от злости и торосов.
Здесь только памятник, без слез и рождества.
У кованных старинных врат я замер.
Вокруг стоял мороз какой уж день подряд,
а рядом с трубкой в бронзе замер Сталин.
1991год, доработал.