Старый подъезд.
Ночь опускается на старые
ступени,
Перила лестницы вздыхают о былом,
Уснул подъезд, лишь призрачные тени
Воспоминаньями волнуют старый дом :
В углу у лифта Сашкина "нетленка"
(И чем её он только написал!) :
"Люблю тебя до гроба, дура - Ленка" ...
Ох, грандиозный был тогда скандал!
Ах, Сашка, ты не слышал, как рыдала,
Обняв холодный цинк, твоя жена,
Когда, доставленный из Кандагара,
Твой гроб поставили в подъезде у окна.
А вот щербатая, истёртая ступенька -
Жива еще, присела лишь слегка,
Здесь разудалый машинист Арсенька
Любил с получки "вдарить" гопака.
А здесь вот, у разбитого окошка,
(никто его с тех пор и не менял),
Мой батя спьяну "жарил" на гармошке
И весь подъезд ему "рукоплескал".
А у подъезда, под столетним клёном,
Состарилась зелёная скамья,
Что привечала пьяных и влюбленных,
Под пение любимца - соловья.
Ночь опускается на старые ступени,
Мерцает лампочка под серым потолком.
Подъезд уснул...И изредка лишь тени
Мелькнув в ночи, напомнят о былом.
Перила лестницы вздыхают о былом,
Уснул подъезд, лишь призрачные тени
Воспоминаньями волнуют старый дом :
В углу у лифта Сашкина "нетленка"
(И чем её он только написал!) :
"Люблю тебя до гроба, дура - Ленка" ...
Ох, грандиозный был тогда скандал!
Ах, Сашка, ты не слышал, как рыдала,
Обняв холодный цинк, твоя жена,
Когда, доставленный из Кандагара,
Твой гроб поставили в подъезде у окна.
А вот щербатая, истёртая ступенька -
Жива еще, присела лишь слегка,
Здесь разудалый машинист Арсенька
Любил с получки "вдарить" гопака.
А здесь вот, у разбитого окошка,
(никто его с тех пор и не менял),
Мой батя спьяну "жарил" на гармошке
И весь подъезд ему "рукоплескал".
А у подъезда, под столетним клёном,
Состарилась зелёная скамья,
Что привечала пьяных и влюбленных,
Под пение любимца - соловья.
Ночь опускается на старые ступени,
Мерцает лампочка под серым потолком.
Подъезд уснул...И изредка лишь тени
Мелькнув в ночи, напомнят о былом.