В дохе поношенной балдея, не мог я вспомнить, кто я, где я.

В трусишках женских   наизнанку лежал на пирсе спозаранку.

В помаде красненькой тельяшка, меня обписала дворняжка.

И запах был ужасно стоек, хотя и циник я и стоик.

На голове большая шишка, хоть и привычен, это слишком.

К ногам как-будто грузом  ядра. Машинкой пишущею «Ятрань»

Мне в голове стучали строки стихов, возвышены и строги.

Что за напасть, зачем мне это? Я не желаю быть поэтом!

Семье по жизни я обуза.   Но тут ко мне склонилась Муза:

- Со мной ты будешь человеком, поэтом Розового века.

И рожу хмуришь ты напрасно, любовь лесбийская прекрасна.

В ней нет мужского эгоизма, былых веков анахронизма.

А хочешь, ты пиши о геях, достигнешь славы апогея, 

Стих декламируя в гей-клубах   невозмутимо, сочно,  грубо.

Послал подальше эту Музу,  но дара  ентого обуза

За мной влачится, как дворняжка, расстаться с нею очень тяжко.

Рифмуя  краги  и овраги, писал о деве из Гааги,

В дохе поношенной балдея, но оказалась дева геем.  

Писал затем о Мата Хари и получил за то по харе.

И голова моя трещала, опохмелиться б для начала.