От сессии до сессии. В модных джинсах

Жилка предпринимателя пробудилась в Кирилле рано. Еще в школьные года. Когда еще и слова «предприниматель» никто не выговаривал. Мысль о реставрации капитализма в стране даже сумасшедшему не могла прийти в голову. «Капитализм» было слово, которым пугали. Но убить тягу к обогащению не мог даже кодекс строителя коммунизма. Как говорится, курица и та гребет под себя. Такова человеческая природа.

«Предприниматель», «бизнес» - это были слова из чуждого для советского человека лексикона. За ними виделось звериное мурло зажравшегося капитализма. Наши люди, если и произносили эти слова, то с гримасой отвращения.

Кирилл был четвероклассником, когда совершил свою первую сделку. Хотя этого слова он даже не знал. В гостях у него был Сережа. И захлебываясь, он рассказал, что в доме у них завелись крысы. И папа даже спит с кочергой. Как и положено хозяину.

Появился кот. Большой, рыжий и пушистый. Он не шел, а шефствовал, презирая всё окружающее. В этой неторопливости чувствовалось достоинство и самоуважение. Он был уверен, что он самое мудрое существо на свете. По крайней мере, по сравнению с людьми. Он не обратил никакого внимания на друзей. Они для него были меньше, чем нули.

Друзья переглянулись. Может быть, их вообще нет. Есть только иллюзия их существования.

Кот подошел к миске. Смотрел на нее долго и внимательно. Так рассматривают шедевры в музеях. Осторожно опустил лапу, поднес ее к морде и облизал кончиком языка. Проделал это трижды. После чего отвернулся и пошел прочь из кухни, никак не выразив своего отношения.

Зад его двигался влево-вправо в такт хвосту. Выходит, что хвост у котов – это самое главное.

Сережа смотрел, как завороженный. Он потерял ощущение реальности. Как будто попал в сказку Гофмана. Это было что-то!

- Ты чего? – спросил Кирилл. – Оглох что ли? Я тебе говорю, а ты молчишь. Серега!

- Кот!

- Ну, да.

- А он у вас ловит мышей? Мне почему-то показалось, что он всех презирает. Даже мышей.

Кирилл утаил правду. Всё-таки какой-никакой, а кот был членом семьи. И себя он считал в семье главным.

- Как ловит! Если бы ты знал!

- А крыс?

- И крыс запросто. Но не ест их. Задавит и бросит. Чисто охотничий инстинкт. Колбаса ему нравится больше.

В общем-то доля правды здесь была. По молодости, когда кот был наивным и непоседливым, он ловил мышей и разгонял крыс. Мог сидеть возле мышиной норки часами. Но молодость проходит. С ней иногда проходит и глупость. Теперь это был мудрый кот. Он потучнел, заматерел и набрался жизненного опыта. Но ни с кем им не делился. Понял, что бессмысленно гоняться за юркими грызунами, когда тебе и так всегда накормят. И дадут больше и вкуснее. Теперь, если он и был страшен мышам, так только усами и глубоким презрением. Он гонялся теперь только за кошками, до которых был большой охотник. И кажется, пользовался взаимностью и популярностью.

- Такого бы нам! – мечтательно произнес Серега. – Мыши пешком по комнатам ходят. Сейчас и крысы завелись. Как только потушат свет, они топают, как слоны, и визжат. Волосы дыбом становятся. Знаешь, как страшно! А если они прыгнут на тебя? Папа хватает кочергу, стучит ею по полу и матерится. На время притихнут. А потом опять.

- Чего же кота не заведете?

- Да как-то не получается. Предлагают только кошечек. Мама их не берет. Говорит, что она котят топить не будет.

- Знаешь…

У Кирилла складывались плохие отношения с Филоном. Для кота он был пустым местом. Филон его не признавал и открыто выражал неприязнь. А чаще предпочитал вообще не замечать. Прозвали его Филоном за то, что вся его жизненные ценности сводились к трем вещам: пожрать, поспать и прогуляться на счет того, кого бы на этот раз. Как известно, простые правила делают нашу жизнь полноценной.

Как-то он уснул на краю кровати, шевельнулся и упал на пол. Разумеется, на лапы.

Долго стоял, не понимая, что с ним случилось.

После этого его стали называть Филоном. Про Мурзиков и Васек даже не вспоминали. Васек и мурзиков полным-полно кругом. А Филон один единственный и неповторимый. На кличку он не откликнулся. Он же не собака.

Так вот. Филон не признавал Кирилла вполне заслуженно, руководствуясь кошачьей мудростью. Уважать можно того, от кого можно что-то поучить. Не всякий человек может дойти до этого.

В картине его мироощущения Кирилл был совершенно ненужным существом. И более того, вредным.

Кирилл не кормил кота, не чистил рыбу и не бросал ее кишки, головы и хвосты в кошачью миску. Зато пробовал дернуть его за хвост. За что тут же получил когтистой лапой. После чего на руке Кирилла остались три кровоточащих линии. И сначала было даже больно.

Обоюдная нелюбовь. А поэтому следующее предложение далось ему легко. Он даже обрадовался, что такое пришло ему в голову.

- Хочешь, купите у нас кота?

- Я даже не знаю, - замялся Сережа. – Как мама. Если разрешит. Вообще это здоровецки, если он крыс ловит.

- Конечно!

- Только мамка на деньги скуповата. Папка у нее на бутылку по полдня выпрашивает. Все ему нервы измотает, пока даст. Он весь испсихуется. Болеет всё-таки.

- Всё-таки женщина, - кивнул Кирилл. – А у тебя что есть? Можно поменяться, если покупать не хотите.

- Не знаю даже.

- Ты как-то говорил, что тебе папка противогаз откуда-то принес. Ну, помнишь, в школе при пацанах? Давай баш на баш! Я тебе кота, а ты мне противогаз. Выгодная для тебя сделка.

- Если папка узнает…

- А ты не говори ему. Он уже забыл про него. Вот ничего и не узнает. Ну, как, Серега? Он, противогаз, ему не нужен. Зато кочергой не придется стучать по полу. Спать будете спокойно. А не визжать от каждого писка. Они, крысы, наглые, еще и под одеяло залезут.

Убийственный аргумент. Тут же Сережа сбегал домой за противогазом. Коробки не было. Получил кота. Филон сначала не мог понять, куда его несут. Озирался по сторонам. Крутил усатой мудрой головой. Потом понял, что его хотят разлучить с родиной. Для него это было неприемлемо. Так Кирилл понял, что патриотизм выдумали не люди.

Филон мяукнул умоляюще. Думал, что этим сможет разжалобить человеческие сердца.

Родители Кирилла пришли с работы. Мама долго не могла понять, кого же в доме не хватает.  Вроде бы все на месте, но кого-то всё равно не хватает. Это ее мучило. Уже за ужином спохватилась:

- А где котик?

За стол всегда садились всей семьей. Филон, разумеется, не садился, а присаживался рядом.

Мало ли где? Гуляет на улице. Ночевать домой не пришел. Он тоже имеет право на личную жизнь. Утром мама была расстроена. Мамы очень прозорливы. Они сердцем чувствуют правду. Что-то здесь не так. Кирилл раскололся после допроса. Искренне раскаялся.

Взбучка не состоялась. Мама улыбнулась. Кирилл любил ее улыбку. Она была мягкой.

- Котов не меняют.

Филон вернулся на третий день вечером. Он был грязный и неухоженный. В нескольких местах шерсть висела клочками. Домочадцы радовались. Кот воспринял это совершенно равнодушно, как положенное по его статусу. Долго лакал молоко. На этот раз даже не попробовав его лапой. Мама бросилась к холодильнику. Подогрела молоко. Налила в миску. Теперь Филон лакал медленно. Оставив немного на донышке, отошел. Некоторое время стоял, прислушивался к организму. Бока его сокращались. Как будто живот сжимали и опускали спазмы. Чихнул, тихо и вежливо. Филон был подозрителен, как английские короли, которых травили все, кому не лень. Пищу он принимал только из маминых рук. Остальных он считал потенциальными отравителями.

Все смотрели на него с умилением, как будто в дом пришел долгожданный Дедушка Мороз.

Сергей в школе сказал Кириллу, что кот убежал. Было обидно. Его для начала даже колбасой покормили. После появления кота в доме крысы совсем ошалели. Они уже разгуливали по квартире среди бела дня. Жрали за обе щеки отраву и резвились еще сильнее. Отец орет, что или сожжет дом, или переселится в психбольницу, если там, конечно, тоже нет этих тварей. Он стал выпивать и задерживаться после работы. Не это было обидно. И кота нет, и противогаза нет. Получается двойная потеря. Одноклассник сильно переживал. Это было самое сильное переживание за всю его жизнь.

- Я-то тут причем? – сказал Кирилл и отвернулся. – твои проблемы, сам их решай!

Всё стало ясно.

- Отдай противогаз?

- Какой противогаз? – удивился Кирилл. – Ты чего совсем сбрендил? Или прихворнул?

- Ты за кота взял у меня противогаз.

- Нет у меня никакого противогаза, - отмахнул Кирилл. – Заладил: противогаз, противогаз. У Антона поменял на спиннинг. Хочешь вернуть противогаз, спрашивай у Антона. Тебе же спиннинг не нужен? Я так понимаю? А противогаза у меня нет. Так что!

Дело безнадежное. Сережа махнул рукой. И больше не заикался за противогаз. Тем более, что их дом вскоре, действительно, сгорел. Пожарные сказали: от неисправной проводки.

В Кирилле проснулся бизнесмен. Следующим его шагом на этом пути была фотография. Он ей увлекся сразу и полностью. Но учебу не запросил. Он всегда понимал, что это главное.

Был летний день. Они гуляли по набережной втроем, то есть всем семейством. К ним привязался фотограф.

- Ах, какая семейная идиллия! Надо непременно сфотографироваться на память. Нельзя упускать таких моментов. Именно из таких кусочков и состоит наша жизнь. Фотография – это двери в вечность.

Мама сразу согласилась. Она была уверена, что выглядит очень красиво. В общем-то, так оно и было.

Фотограф записал адрес. Нет! Нет! Он не обманет. В ближайшие дни они получат фотографии.

Пришли фотографии. Но вот что удивило мальчишку. Цена, которую пришлось маме выложить за них. За три цветных прямоугольника, на которых они улыбаются, как дураки, наивно веря, что вот сейчас к ним вылетит птичка, мама выложила тридцать рублей. Это чуть ли не месячный аванс! Сколько можно было купить всякого! А люди так легко расстаются с деньгами! За эти деньги можно было купить велосипед или подростковое демисезонное пальто, или каждый день обжираться конфетами, или съездить в гости в Барнаул. Тут нажал на кнопочку, поколдовал у себя в темной клетушке – и тридцать рублей, как с куста. Оказывается, деньги можно заработать, не только махая кувалдой. Стал просить фотоаппарат. Мама сопротивлялась недолго. Это же здорово иметь под рукой своего домашнего фотографа. И соседей, и знакомых можно фоткать. Да все же обзавидуются. Всё-таки фотокамера была еще редкостью.

Фотоаппарат «Смена» стоил почти столько же, как три фотографии. Мама считала, что этого вполне достаточно. Она наивно полагала, что фотографировать – это «встаньте, дети! Встаньте в круг!» и только успевать щелкать. И фотки тут же вылетают.

Еще нужны фотопленка, фотобумага, закрепители, проявители, а самое главное – вот эта дорогостоящая бандура – фотоувеличитель. А еще бачки, лотки, фотофонарь. Всё это стоит несколько фотоаппаратов. Как говорили в те времена: «Хочешь разорить друга, подари ему фотоаппарат». Мама совершила ошибку, но отступать было поздно. К тому же это означало ее неправоту. Это было неприемлемо.

Фотографии не получились. Кирилл засветил несколько пленок, испортил не один пакет бумаги. Фотографии получались бледные. Годились на выставку абстракционистов. Показывать их Кирилл стыдился. С месяц ходил на фотокружок в школе.

Кирилл – способный мальчик. Уже скоро он делал качественные фотографии, ничуть не хуже профессионального фотографа.

Сфотографировал соседей. Когда принес фотографии, тетя Валя, восхищенно поцокав языком, спросила:

- Ой, Кирилл! Что я тебе должна за фотографии? Сейчас, подожди, достану кошелек.

- Ничего.

- Ты не ничевокай! Пленку покупал, фотобумагу, всякие реактивы. Они ж тебе не бесплатно достались.

Она открыла кошелек и протянула ему десятку.

- Будешь всех бесплатно щелкать, мамку с папкой разоришь. Они пожалеют, что купили тебе фотоаппарат.

- Это же много!

- Ничего не много. У фотографа в два раза дороже. А твои фотографии ничуть не хуже.

Это было целое богатство. Кирилл хотел похвастаться родителям. Но понял, что этого не стоит делать. Обычно с соседей деньги не брали. Да и могли забрать десяточку себе. Порой в доме бывало безденежно. И тогда обязательно попросят у него. И вопрос: отдадут ли. Скорее нет. Ему же дают на карманные расходы, когда попросит.

Он фотографировал одноклассников, потом ребят из других классов, жителей соседних домов, их гостей. Потом к нему стали приходить незнакомые люди и просили сфотографировать их. Брал он меньше, чем профессиональный фотограф. Брал он меньше, качество было не хуже. Людям этого и надо. Известность его росла.

Кирилл возвращался из школы. Его окрикнули:

- Пацан! Постой!

Краснорожий мужик. Кирилл подошел.  Мужик взял верхнюю пуговицу его пиджака.

- Здрасьте!

- Угу! – кивнул мужик, продолжая накручивать пуговицу, как будто хотел оторвать ее.

И тут боль, которая делает нас беспомощными и жалкими. Мужик ухватил его за нос. Сжимал все сильнее. Боль разлилась по всему лицу. Потом по голове. Кирилл не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

- Чего же ты делаешь, паршивец? В ментовку тебя сдать? Я, значит, налоги плачу, то сё! Он, тварь, партизанит. Хлеб у меня отнимает. Фотографируй для себя, никто слова не скажет. Альбом собирай! А на продажу нельзя. Это же, тварюга, преступление. Ты хоть это понимаешь? Что ты закон нарушил? Что тебя за это в тюрягу можно? Еще узнаю, кости сначала переломаю, а потом сдам ментам. И пойдешь аля-улю!

Рубашка Кирилла была мокрой от слез. Пытка казалась бесконечной. Прохожие не обращали на них внимания. Кирилл ничего не мог поделать: не толкнуть мужика, не убежать, не позвать на помощь. Он только слабо кивал головой, послушно соглашаясь.

- Ну, смотри!

Его отпустили. Боль еще не покинула его. Какое-то время он стоял на месте, ждал, когда успокоится боль. Лицо горело, а нос, казалось, превратился в горящий уголек. Прикоснись и обожжешь руку. Даже, когда по морде били, было не так больно. А вот это настоящий садизм.

Перед самым домом он унял слезы, чтобы мама не пристала с расспросами. Прошел незаметно, отворачивая голову и сел на краешек дивана, достал книгу. Держал ее перед самым лицом.

С продажей фотографий пришлось завязать. Дядька не шутил. На его руке Кирилл видел наколки. Кирилл был не маленький и понимал, что он занимается тем, чем не должен заниматься советский пионер. Хорошо, что в школе не знали про это. Понятия «незаконное предпринимательство» в те времена еще не было. Зато было другое! Спекуляция. Или незаконное обогащение. Вот это как раз подходило под него. Денег ему хватило, чтобы купить новый велосипед. Еще осталось и на футбольный мячик. Это утешило его. Все затраты на фото принадлежности были окуплены с лихвой.

Фотографировать ему сразу стало неинтересно. Ну, если, когда просили свои, знакомые. Камера пылилась в шкафу, а все прибамбасы вместе с фотоувеличителем переместились в кладовку. Мама сначала сетовала, а потом махнула рукой. Сказала только, что непостоянство – это плохо. Больше по ночам он не колдовал над фотографиями. Хотя, кто знает, мог бы стать профессиональным фотографом. Говорят, хлебная профессия.

Если ты предприниматель, то никуда от этого не денешься. Пусть хоть какие стоят времена во дворе.

На одном курсе с ним учился Женя Лавров, высокий блондин с веселыми глазами, красавчик, которого никто не видел опечаленным. И кажется, он никогда не сердился. На него засматривались девчонки. А когда у него появились американские джинсы «Леви Страусс», они бегали целыми толпами, чтобы посмотреть на него. Но чаще всего Женя приходил на занятия в костюме. Таком сером с просинью.

Джинсы были настоящие! Американские! Класс! Отец Жени был замом по хозчасти в одном из НИИ и порой ездил за границу за оборудованием. Жили они в отдельном коттедже на окраине городка.

Кроме шмоток, отец привозил диски западных групп. Женя порой угощал товарищей жвачкой или сигаретами. Это были или «Кэмел» или «Мальборо». Прежде чем закурить, долго осматривали сигарету, нюхали ее, курили медленно, прислушиваясь к табаку. Чувствовали себя при этом ковбоями. Сравнивали с нашей «Примой» и болгарским «Ту».

Что отличает предпринимателя от обычного человека? Ни в коем случае не внешность. Обыватель, увидев что-то заманчивое, давится слюной и нюнит «я я такое же хочу». Предприниматель же сразу понимает, что это золотая жила и начинает обдумывать, как приступить к ее обработке. С какого боку лучше приступить.

Кирилл стал рассеянным. На лекциях часто только делал вид, что слушает. Мысли его были далеко от древних восточных деспотий и борьбы фракций в социал-демократической партии.

Лавров время от времени появлялся в общежитии. Вообще он был очень демократичным парнем.

 

 

Вечерами «расписывали пульку», то есть играли в преферанс. Так это называлось. Игра считалась интеллектуальной, чуть ли не сродни шахматам. Для посвященных.  Кирилл не представлял, что это такое. В его рабочем поселке играли в игры попроще.

Опытные игроки знают друг друга. Есть нечто вроде клуба в городке. Даже проводят соревнования. И не только в городке. Летом где-нибудь в Крыму или на черноморском побережье общесоюзные. Власти косятся подозрительно, но не запрещают. Имеются чемпионы и знаменитости. А то, что менты смотрят сквозь пальцы, так игра же не на деньги. Тут криминала нет. Ничего не пришьешь. Мается интеллигенция дурью.

Кирилл изучил игру. Сначала наблюдал за игроками. Расспрашивал вникал в тонкости.  Не только в пятерке расписывали пульку. Теперь вечерами, порой до глубокой ночи он торчал то в одном, то в другом месте, где собирались преферансисты. Были настоящие профессионалы, которые охотно делились с неофитом секретами.

Когда он появился в компании, куда ходил Лавров, это было неожиданностью, сенсацией местного масштаба, ибо кружок преферансистов давно сложился и пополнения вроде бы не ожидали. Сразу в нем почувствовали опытного игрока.

- А что же ты раньше не играл? – удивились товарищи. – Скрывал такой талант! Нехорошо!

Кирилл улыбался.

Как-то, когда уже хотели расходиться, он предложил сгонять еще партийку, но перед этим развеяться, дать разгрузку голове, сыграть во что-нибудь простенькое, рабоче-крестьянское. В дурака хотя бы. А что? Игра простая и забавная. Напрягаться не нужно. Картишки разбросали. Сыграли пару раз. Посмеялись. Детская игра, но забавная.

- В очко, может быть? – предложил Кирилл.

Поморщились. Игра полууголовная. Недаром и название такое. Очком называют унитаз. Они же не такие. «Интеллигентов из себя корчат», - подумал Кирилл. Со злостью.

- Да раскинем разок, чтобы навыки не терять! – уговаривал Кирилл. – Игра же быстрая. Как говорится, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Мало ли что. Ой! Постучать по дереву!

Пожелали типун на язык. И нехотя согласились. Всё какое-то разнообразие. К тому же настоящий игрок должен уметь играть во все игры. Кто играл в «очко», тот знает, что игра вроде простенькая. Раскинули карты и набираешь, что-нибудь поближе к очку. Но это далеко не так. А главное: она быстро захватывает, лишает воли к сопротивлению. Как болотная трясина затягивает. И здравомыслящий человек становится чем-то вроде наркомана, теряет над собой контроль, проигрывает все деньги. Квартиру, жен, детей, умоляет, чтобы ему поверили в долг. И непременно верит, что на этот раз он отыграется.

Уже через полчаса наши интеллектуалы забыли, что преферанс существует. Теперь перед их взорами стояло только очко, такое желанное, которое непременно окажется у него. Играли бы и дальше. Но игра не только азартная, но и денежная. Хотя начали с копеек, мелочи, так, чтобы счет не терять. А вскоре посередине стола была уже горка денежного металла. Все их деньги, пусть и небольшие, перекочевали в карман Кирилла. Играл он легко, без всякого напряжения, постоянно шутил. Рабочая закваска! В рабочих предместьях научат самым необходимы навыкам, которые пригодятся в суровой реальности. В компании он был самым простонародным.

Собираются по домам. Как бы ненароком Кирилл спросил (он уже держал в руках пальто):

- Ну, что, может быть, раскинем еще на посошок?

- Да я же проигрался, - удивился Женя. – Ни копейки. Ловко ты нас обобрал. Чувствуется умелая рука.

- В долг.

Женя еще в армии усвоил (он служил в армии, хотя его отец был большой шишкой), что играть в долг никогда не стоит. Это может быть чревато печальными последствиям. А тут, как змий-искуситель ужалил. Постоял у порога. И шагнул вперед.

- Где наша не пропадала!

Сели за стол. Кинули на туза, кому банковать. Выпало Жене. От долго тусовал карты. Остальные не рискнули присоединиться. Но никто не ушел. Стали наблюдать за игрой. Везло Жене. Пусть понемножку, но он отыгрывался. Покрыл свой долг. Пошло на прибыль.

Банк растет стремительно. Просто мечта любого финансиста. Женя всё больше смелел. Вскоре на кону была сумма квартальной стипендии. Все позабыли, что уже очень поздно.

Бдительность Лаврова была усыплена. Он уже не сомневался, что у него пошла полоса везения. А раз так, то птицу удачи надо хватать за хвост. Он увеличивал ставки. Он пошел ва-банк, когда на кону образовалась внушительная сумма. Ему, действительно, повезло. У него на руках было двадцать одно очко. Глаза его сверкали. Выложил перед изумленными зрителями карты.

- Очко-с, господа! Как говорится, и ваша не пляшут. И Вася косой не чешись. Вот так надо играть!

Кирилл уныло кивнул. Женя протянул руки, чтобы кучу купюр и монет подтянуть к себе. Хотя, в отличии от других, он никогда не испытывал нужды в деньгах, ему было очень радостно.

- Господин поручик! Не торопитесь! – остановил его Кирилл. – Позвольте и мне вскрыться!

Все ухмыльнулись. Это называется «хорошая мина при плохой игре». Хочет оттянуть минуту краха. Ну-ну! Хотя его можно понять. Это для Лаврова деньги – пыль, мусор. Как в замедленной киносъемке, Кирилл вскрывал карты, раскладывая их веером на столе. Получалось что-то вроде павлиньего хвоста, такое же красивое и яркое.

Король – дама – король – валет – король - король… Это было невероятно! Фантастично!

Кирилл вышел за Женей на крыльцо общежития. Женя достал пачку «Мальборо» и протянул сигаретку Кириллу. Кирилл поднес ее к носу. Втянул запах. Простонал.

- Ты меня обул, - сказал Женя.

Выдохнул упругую струю.

- Хорошие сигареты, - сказал Кирилл. – Болгария отдыхает. Про наши и вспоминать не хочется.

- Империалисты, - сказал Женя.

- А сколько блоков можно провести через границу. Это я так, ради спортивного интереса.

- Не интересовался. Но нам хватает.

- Не пробовал толкнуть кому-нибудь? У нас такие только в «Березке» продаются. Ну, и для членов политбюро.

- Чего? Зачем? К тому же это спекуляция.

- Ну, да! У нас с этим строго. Попадешься, мало не покажется. Хотя все равно спекулируют. Это я так. А знаешь, Жека! Давай я прощу тебе долг* надеюсь, ты не против?

Женя пристально посмотрел на него.

- Чего это такое благородство?

- Да как хочешь! Деньги-то не малые. А мы же так играли, не всерьез. Что мы урки что ли?

- Да ты не ссы! Я рассчитаюсь.

- Да я не сомневаюсь, Женя. Это для других деньги, а для тебя это не деньги. Извини, без обид. Может… это… натурой?

- Чего?

Женины глаза стали злыми. Это было так необычно. Женя и злится. Значит, задело.

- Нет! Ты не то подумал. Мне бы такие джинсы, как у тебя. Америку. Давно мечтаю.

- Знаешь, сколько они стоят?

- Это у нас стоят. Вот эти американские сигареты у них копейки, а нас почти аванс рабочего. И джинсы у них стоят гроши. Это же рабочая одежда. Сначала фермеров, потом молодежь стала носить.

- Да.

- Ну, ты подумай!

Кирилл пошел в общежитие, не оглядываясь. Вахтерша подозрительно покосилась на него. Женя пошел в семейный коттедж, где были американские сигареты, японский магнитофон, заграничные шмотки, диски, на конвертах которых патлатые юнцы.

Женя перед лекцией поманил его в коридор. Кирилл обрадовался. Понятно, что Лавров согласен.

Вышли на площадку. Поднялись на этаж выше. Там никого не было. Конспирация. Женя щелкнул замками светло-желтого портфеля. Тоже импортный. Наверно, крокодил. Вытащил газетный сверток.

- Кажется, твой размерчик. Ты чуть пониже меня. Будут немного длинноватые, но это мелочи.

Хотелось подпрыгнуть, завопить. Кирилл еле сдержался. Бросил сверток в свой портфель. Портфель он купил перед последним десятым классом, потому что мода на ранцы отошла.

- Всё! Мы в расчете.

- Ага!

Женя протянул ему сигаретку. Щелкнул красной широкой зажигалкой. Бензином не пахло.

- Какой-то есть секрет. Не поделишься?

- Ты чего, Жека? Какие секреты среди своих? Чистое везение! Честное пионерское. Случай!

- Ну-ну! Ладно! Я тебя понимаю. В таких делах нельзя откровенничать, это же не марксистко-ленинская теория.

Кирилл еле дождался субботы. В субботу занятия кончались раньше. Повезло с автобусами.

На выходные он уезжал домой в рабочий поселок. Здесь был судоремонтный завод. Пока держал пакет в портфеле. А портфель целыми днями не выпускал из рук. То и дело открывал его и проверял: на месте ли сверток. Делал он это незаметно. На ночь клал портфель под подушку. Утром болела шея и затылок был каменным. Соседи по комнате удивлялись.

- Да вот что-то шея побаливает, - врал Кирилл, как говорится, не краснея. – Врачи так советуют. Говорят, чтобы повыше была голова, когда спишь. А что еще, кроме портфеля, положишь.

Субботним вечером уже дома Кирилл ушел на кухню. После ужина сюда никто не заходил. Родители в это время ложились спать. Они всегда ложились рано. И рано вставали. Несколько раз он вытер стол. Расстелил джины. Долго гладил по ним ладонями.

Потом приступил к делу. Рисовал эскизы, замерял, перепроверял. Снова рисовал, снова проверял. Взял бритвочку, выдохнул, перекрестился и стал осторожно разрезать швы. Стежок за стежком, чтобы не задеть ткань. Работа требовала предельного внимания. Вот вместо соединенных американских штанов перед ним фрагменты, детали их. Его охватил ужас. А если не получится вернуть им первозданную форму. Стал переносить фрагменты на газеты, собрал клочки ниток и завернул их в бумажку. Рассветало, когда он закончил работу. Всё аккуратно свернул, завернул в газеты и убрал в портфель. Портфель отнес в комнату и поставил возле дивана, на котором спал. Спал крепко, но немного.

- Чего подскочил ни свет, ни заря? – удивилась мать. – Лежи! Чего делать-то? Устал же за неделю. Дрыхнешь же до обеда.

- Мам! Ты сегодня занята? Мне нужна твоя помощь. Только это надолго. Но очень нужно.

- Так! Постирать хотела.

- Ладно! Стирка потерпит. Мам! Научи меня шить на машинке. Да! На швейной машинке.

- Чего ты, Кирилл? Зачем это тебе? Ты же не девчонка.

- Причем тут девчонка, не девчонка. Я тебя говоря, это мне очень надо. Честное слово! Сама же говорила, что лучшие портные – мужчины.

- Давай я сама. Что-то зашить или сшить? Чего ты будешь? Я и сама сделаю. Зачем тебе учиться.

- Мам! Сейчас мода такая. Парни покупают рубашки там, брюки и перешивают их по моде. Сейчас же все делают, чтобы уже было, приталенное. А у нас, сама знаешь, что продается. У нас многие так делают. Выглядят классно. Вот и я решил. Что я хуже других? Машинка у нас есть.

- Ну… Не знаю даже. Сама-то я быстрей. А ты пока научишься. Хотя, как знаешь. Мне несложно. Ладно! Доставай машинку!

Можно ли стать за день портным? Можно, если есть сильное непреодолимое желание.

Если есть великая цель.

У Кирилла было то и другое. Даже в избытке. Для такого человека нет ничего невозможного.

Уже к вечеру он выводил ровные стежки, сшивал полукружия и другие фигуры, удивляя маму. Показал кусочки ниток. Мать их долго рассматривала, терла между пальцами, качала головой, бросала на ладонь, дула на них. Потом покачала головой. Удивленно.

- Вижу в первый раз. У нас таких ниток нет.

- Ну, пусть похожие. Только такие же крепкие и такого же цвета. Чтобы нельзя было отличить.

- Поищу.

Перед тем, как лечь спать, Кирилл из черного куска сатина сшил трусы на себя. Показал матери. Она подержала их перед глазами, подергала.

- Да ты уже лучше меня шьешь. Правда, сынок. Какой ты у меня способный. Всё на лету схватываешь. Из тебя получится портной.

И тут же спохватилась.

- Ты мне смотри, Кирилл, только брось университет. Я тебе покажу! Сейчас для тебя это самое главное.

- Чего ты, мама? Я чокнутый что ли? Это я только для себя. Чтобы модно выглядеть.

На следующие выходные он вернул распоротые джинсы в первозданное состояние. Ушло полтора дня кропотливого титанического труда. Тут нельзя было допустить ошибку. Померил. В самый раз. После чего убрал джинсы со всеми выкройками в шкаф. Спал крепко. И чуть не проспал на первый автобус. Собрался впопыхах.

В следующее воскресенье Кирилл отправился на барахолку, где можно все достать, даже черта лысого. Если вам доводилось видеть барахолку, то вы согласно закиваете головой. Настоящих американских пуговиц и заклепок он, конечно, не нашел. Хотя, может быть, искал плохо. Ведь барахолка – это государство в государстве.

Джинсовая ткань тоже нашлась. Даже был выбор. Хотя и очень ограниченный. Тут промахнуться было никак нельзя. Выбрал местной фабрики. Текстуру мог отличить только опытный глаз. А для тех, кто не имел дело с настоящими джинсами, отличия никакого. Купил красителей, фиксаторов и прочего по мелочи. Оставалось последнее. Но очень важное. Это лейблы, то есть фирменные знаки. К его удивлению, он обнаружил даже разных компаний. Правда, восточно-европейского происхождения.

Дома он принялся за дело. Хоть и говорят, что первый блин комом, Кирилл не мог допустить такого. Блин должен быть единственным и нормальным. Иначе полный крах. Он опять все скрупулезно изучал, замерял, семь раз примеривал, один раз отрезал. Оплошности нельзя было допустить. Джинсы были готовы. Теперь очередь дошла до красителей. Перепробовал самые разные. Нужен был краситель наилучшего качества. Наконец подобрал то, что надо. И цвет один к одному. И при стирке не линяет. Даже не верилось в такое везение. А еще говорят, что у нас нет ничего путевого.

Долго крутил свое произведение, рассматривал сантиметр за сантиметром, дергал и мял. Сравнивал их с настоящими американскими. Конечно, разница была. Но увидеть это мог только специалист.

Напялил джинсы на себя. Долго вертелся перед зеркалом. Определенно, надо быть специалистом, чтобы распознать подделку. Это успокоило и обрадовало Кирилла. Один к одному "Леви Страус". Все будут восхищаться и охать, и мечтать о таком. Главный вопрос в том, кто же их будущий владелец. Здесь ошибки нельзя допустить. Найти правильного покупателя – это будет посложнее искусства кройки и шиться. Тут, как сапер: можно ошибиться только один раз. И на этом все закончится. Все планы коту под хвост. Кирилл знал, что такое спекуляция, изучил уголовную статью, наслушался рассказов. Поэтому решил действовать крайне осторожно, без спешки.

Самый простой путь – толкнуть барыгам. Но хорошо еще, если полцены получишь. И затем: если барыга залетит, то сразу же сдаст тебя, а сам прикинется мягким и пушистым.

Кирилл решил действовать самостоятельно, без посредников. В своем доме, то есть родном общежитии, этого делать не следует. Все тебя знают, весть тут же разнесётся.

Одну, две пары продашь, а потом будет знать вся общага. И вскоре за тобой придут ребята в погонах, служба которых и опасна, и трудна. Общение с ними никак не входило в его планы.

Опасно и трудно!

Пединститут! Вот он Клондайк. На другом конце города, где тебя никто не знает. Для маскировки можно и парик надеть. Народ там попроще. Много деревенских. Американские джинсы они видели только на других. Преобладают девушки, а среди них – сельские, которые мечтают только об одном: не загреметь по распределению в какую-нибудь Сосновку или Ульяновку. Не для того они вырвались из деревни. Вообще свою судьбу они не связывают с воспитанием и обучением будущих строителей коммунизма, хотя в свое время и конспектировали речь Ленина на третьем съезде комсомола. Из этого положения выход один – выскочить замуж за городского. Хорошо еще, чтобы у него была собственная квартира. На последнем курсе они забывали педагогическую науку. Верх брал первичный инстинкт.

 

Познакомиться можно было где угодно. Город большой и многолюдный. Даже на остановке. Чаще всего это происходило на дискотеках, куда приезжали студенты местных вузов, курсанты военных училищ и школы милиции. На педовские дискотеки слетались как мотыльки на огонь. Знакомства заканчивались разбитием сердец и нежелательной беременностью, от которой приходилось избавляться. Хотя были исключения. Каждая старшекурсница была уверена на все сто, что она будет исключением, и ей непременно предложит руку и сердце благородный рыцарь.

На танцы у Кирилла аллергия. Как-то ему пришлось побывать на школьных танцах. Затащили одноклассники, хотя он сопротивлялся и отнекивался. А потом согласился посмотреть. Грохот, конвульсирующие тела, вопли, сопливая романтика белых танцев отбили у него всякую охоту к этим мероприятиям. Он даже выпускной еле выдержал до конца. 

Научить его танцам не смогли. Как будто у него вместо ног были бревна, которые обрушивались на ступни партнерши. Какой интерес держать за талию очередную девушку, мучительно соображая, что ей сказать, ироническое или романтическое. Все галантные кавалеры непременно что-то нашептывают даме в ушко. Увольте! И вот ему опять пришлось окунуться в этот ад. Но отнесся он к этому спокойно.

Девчонки западали на курсантов. Связать свою судьбу с офицером – это стопроцентная гарантия избежать деревенских преподавательских будней с пьяницей-мужем в доме. Их не смущала туманная перспектива мотаться по гарнизонам, жить в общежитиях и видеть своих мужей урывками между учениями и службой. Лишь бы не деревня с ее полудебильной школой, которая из любого сделает психопата.

Средь шумного бала случайно…

am hellerlichten Tage

- Кирюха!

Он обернулся. Не может быть! Ожидал, что угодно. Но чтобы такое! Чудеса в решете! Женя Рябушкин собственной персоной, бывший одноклассник, природный троечник.

- Эжен! А ты как сюда попал? Ты же в университете, вроде бы? Или решил к нам? А?

Женя принадлежит к тому редкому типу людей, которых улыбка не украшает, а напротив.

sonrisa

В улыбке было ехидство и какое-то непонятное злорадство: мол, так тебе и надо. Но непонятно, чего надо. И это у него было еще с детских лет. Улыбнется и хочется плюнуть и отойти.

Приходилось кричать в ухо. Женя еще был к тому же и подслеповат, и глуховат. И переспрашивал каждое слово. С ним в спокойной обстановке говорить было тяжело.

- Ты здесь учишься?

- Да! Учусь! – произнес он с гордостью. – А ты думал: подолбаться пришел. Хотя это само собой.

- И на кого же?

- На учителя начальных классов.

Кирилл чуть не рассмеялся, представив, как Женя заходит в класс в качестве учителя. Любознательные первоклашки еще не знают, что такое школьные будни. На своего долговязого учителя они смотрят с восторгом.

- Я Евгений Алексеевич.

Длинный красный нос вздрагивает при каждом слове. Он живет самостоятельной жизнью.

Фантастика! Хотя Кирилл догадывался, как Женя очутился на факультете начальных классов. И даже представлял это картинно.

 

Для тех, кто не понимает по-русски

Fantastic! Although Cyril knew how Zhenya came to be in the faculty of initial classes. And even represented it theatrically.

 

Учились здесь в основном девушки. Хорошо, если в группе было двое – трое юношей, которые уже скоро становились своими, как братья, при них не стеснялись поправлять чулки и делиться своими женскими секретами. На начальных классах с основания факультета не было еще ни одного парня. Это был чисто женский факультет. Вот он появляется. В приемной комиссии смотрят на него как на инопланетянина, протирают глаза и не могут поверить. Может быть, он случайно забрел не туда? Аттестат его, где одни тройки, не впечатляет комиссию. Всё перевешивает его мужская природа. Да хоть он бы со справкой пришел об освобождении, его встретили бы с распростертыми объятиями. Впервые здесь увидели мужскую особь. Поглядеть на Женю сбегается весь деканат. Конечно, не Аллен Делон. Но здесь и такому рады. Еще он и нескладный какой-то. Но тоже можно понять. Складные сюда не пойдут.

Для тех, кто не понимает по-русски

Studied here mostly girls. Well, if the group had two or three young men who soon became their brothers, they did not hesitate to correct the stockings and share their women's secrets. At the elementary school with the Foundation of the faculty was not even a single guy. It was a purely female Department. Here he comes. The admissions office looks at him as an alien, rubs his eyes and can't believe him. Maybe he accidentally wandered into the wrong place. Certificate it, where one three, not impress the Commission. Everything outweighs his masculine nature. But at least he would help came about liberation, it would be met with open arms. Here for the first time saw the male. Look at Eugene gathers the whole deanery. Of course, not Allen Delon. But here and such a are happy. He's also kinda wobbly. But, too, can be understand. The folding won't come here.

 

Его готовы были принять без всяких экзаменов и на руках внести в аудитории под девичьи визги и аплодисменты. И весь пед наслаждался бы этим невиданным зрелищем.

На экзаменах Женя мучительно мэкал между долгими паузами молчания, когда он делал вид, что собирается с мыслями. Приемной комиссии совершенно было неинтересно то, что он скажет. Мог бы просто скромно посидеть и помолчать или рассказать что-нибудь смешное. На него смотрели во все глаза как на чудо. Неужели лед тронулся?

- На свежачок потянуло? – спросил Женя.

Кирилл улыбнулся. Он со школьных лет знал, что переубедить Женю невозможно.

- Ты как султан в гареме.

- Да уж! – согласился Женя. – Есть грешок. Не буду скрывать. А почему бы не пользоваться?

Он хотел выгнуть колесом грудь. Кирилл еле удерживал смех. Колеса не получилось. То, что болталось на ремне у Жени, было достойно таланта Гайдая и Рязанова. Получился бы очень комичный персонаж, который бы затмил славу знаменитой троицы. На ремне двумя мешками висели штаны, которые Женя почему-то считал джинсами.

Назвать портки барабинской швейной фабрики, болтавшиеся на нем, джинсами можно было только, если обладаешь необузданной фантазией. Это было его больным местом.

- Да вот все не могу никак отдать в ателье перешить. Знаешь, завал, ни минуты свободной.

Перешивка обошлась бы ему в пару таких штанов.

- Мда! Это, конечно, не Америка, - сказал Кирилл. – Но ведь главное – это удобство. Эжен! Я могу помочь тебе.

- Чем? – насторожился Женя. – Ты не подумай! Я по всем предметам успеваю. Даже стипендию получал.

- Америкой!

Женя не понял, при чем тут Америка. Где они и где Америка. И как можно помочь Америкой?

А! была не была!

- Пойдем! - решительно скомандовал Кирилл. – Показывай, где тут у вас туалет. Мужской.

- Да меня вроде не спичит. Ну, пойдем покажу. А может, ты в женский хочешь подглядеть?

В туалете было пусто. Хотя все пропахло табаком. На подоконнике стояла трехлитровая банка для окурков. Кирилл поставил портфель на подоконник, подальше от банки.  

Женя подумал: спиртное. Халяву он обожал. Но сам щедростью не отличался. В пионерском лагере под одеялом ел домашние пирожки. Длинный его нос с вечно красным кончиков подрагивал от предвкушения. Но Кирилл не торопился. Пусть помучается. Это было не спиртное, судя по форме газетного свертка. Женя еще больше был заинтригован.

Газеты Женю интересовали только, когда он оказывался в определённом месте. Тогда он рассматривал фотографии членов Политбюро, генерального секретаря и передовиков производства.

Он увидел портрет верного ленинца. И выпрямил спину. Всё-таки он состоял в резерве партии.

Для тех, кто не понимает по-русски

He saw a portrait of a faithful Leninist. And straightened her back. After all, he was in the party reserve.

- Чо теперь?

Кирилл достал джинсы, поднял их и стряхнул. Ни одной морщинки, как на личике девицы.

Женя попятился и уперся в стенку.

- Это… это что? Ты чего это? – бормотал он. Может быть, решил, что всё происходит во сне?

- Видишь, «Леви Страусс».

- Какой еще страус? Причем тут страус? Ты это… зачем, Кирилл? Ты что это? А! Я не понимаю.

Кирилл потряс у него перед глазами джинсами, чтобы к нему вернулось сознание.

- Настоящие? – спросил Женя.

- А то? Можешь сравнить со своими барабинскими. Хотя не надо сравнивать. Это такой удар по психике.

Сознание возвращалось к Жене.

- Твои что ли?

В его голосе было столько неподдельной зависти. Теперь Кирилл бал для него на недосягаемой высоте.

- Мои!

- Даааа… Слушай, Кирилл, а что же ты их не надел? Тут бы вся дискотека только на тебя бы пялилась.

- Да понимаешь, чуть узковатые. Хотя джинсы и должны быть в обтяжку, но это уж слишком. Снимать замучаешься.

Женя был повыше Кирилла, и ноги у него, как спички. Даже волосы не росли, как у нормальных парней. Но дело не в волосах. Хотя на пляже он стеснялся раздеваться.

- Дай подержать!

Женя взял джинсы за пояс обеими руками. Сначала долго рассматривал перед, затем фасад. Для тех, кто не понимает по-русски

Jack took the jeans by the belt with both hands. I've considered before, then the facade.

 

Ему казалось, что он слышит зов прерий.

- Вот такие делишки! – грустно сказал Кирилл. – Сердце кровью обливается. А что поделаешь? Продавать надо. Ты не знаешь, кому здесь можно толкнуть? Кстати, такие джинсы могут носить и девчонки.

Женя никак не мог понять, о чем речь. Разве можно такое продавать? Он бы скорее мать родную продал.

- И за сколько?

- Нууу… можно за стольник.

- Чего же ты даром отдаешь? Ну, почти даром? Ведь они стоят ого-го! Страшно подумать.

- Вот рассуди! Кому я продам их за реальную цену? А если продам, то это уже будет спекуляция. Оно мне надо? Вот то-то же! Представляешь, иногда волком вою. Почему я такой невезучий?

- Ну…

- Это же уголовщина. А за стольник их с руками-ногами любой оторвет. Чисто символическая плата.

- Это… ты серьезно?

- Ну, не обижай меня! Помнишь, как в школьном туалете на выпускном портвешку пили? Еще Сашка обблевал весь пол. Как его корежило! Напугал нас даже. А потом смеялись.

Стали вспоминать выпускной. Смеялись.

- Ну, ты знаешь, Жека, как меня найти. Надо бы поконтачить, винишко попить, вспомнить боевую молодость. Кстати, а ты бы взял? Чем отдавать чужому человеку. Лучше уж другу.

- На какие шиши?

- Сто рублей – это чисто по-дружески. Две с половиной пенсии. И ты красавчик. Девчонки пачками падают тебе на грудь.

- Я понял, что ты на выходные дома? Давай я принесу денежку, а ты мне джинсы. Только никому не продавай! Я хотел сказать: не отдавай! Гадом буду, а стольник найду.

Женя завыл как волк. Они пошли в актовый зал, где все продолжало громыхать и дергаться.

За дверью послышались шаги. Кто-то шел к туалету. Кирилл быстро свернул джинсы и сунул их в портфель. Щелкнул замками. Они замолчали. Смотрели на дверь. Зашел парнишка, подозрительно покосился на портфель и подошел к писсуару. Женя презрительно посмотрел на его черные брюки. Сзади выше колен было несколько складок.

 

Из актового зала неслось «Сатисфэкшн». Женя подвывал как голодный волк на луну.

Женя толкнул первые джинсы. Полученная прибыль составила пятьсот процентов. А ведь Маркс учил, что при ста процентах капиталист готов пойти на любое преступление. Свой труд он не считал. Женя тут же облачился в джинсу. Руки его дрожали. Он потирал свои ляжки и не мог поверить. «Как мало надо человеку для счастья,- грустно подумал Кирилл. – Напялил штаны и на седьмом небе. А еще говорят, что человек – венец природы. А ему достаточно тряпки. Достоевский и Лев Николаевич Толстой даже последнего подонка наделяли более богатой внутренней жизнью.

Женя сгонял за портвешкой. Обмыли сделку. Каждый был уверен, что крупно надул другого. Только что вслух не говорили об этом. Правда, с трудом удерживаясь.

Захмелевший Женя сказал:

- Слушай, Кирюха! А девки сейчас и от джинсовых юбочек тащутся. Такие коротюсенькие. По самое «не балуй» только. Полоска джинсы с заклепками и карманчиками.

Это идея! Кирилл как-то сам не допер до этого.

Следующие выходные он посвятил железнодорожному и водному институтам. Тут, правда, преобладала сильная половина. Все девчонки шли нарасхват. Даже некрасивые. Потом опять пед. Подключился к техникумам и профтехучилищам.

Через год у Кирилла было столько денег, что он мог бы себе купить «Запорожец» вместе с гаражом. Получил бы права и катался из поселка до университета на своих колесах. Заказал костюм в ателье. Купил хорошие туфли, рубашки. Ходил в дорогом демисезонном пальто. Тоже «мэйд ин не наше». Делал дорогие стрижки. Похаживал в ресторан «Золотая долина». В столовой брал на десерт непременно парочку пирожных. Портвейна и прочей бормотухи уже в рот не брал.

 

«Запоржца» он не купил, но ездил на такси. Отстегивал матери. Легкость, с которой к нему текли деньги, и погубила его. Он расслабился и потерял бдительность. Он уже не думал об опасности. По танцулькам ему ездить стало в лень. И он начал толкать джинсы в студгородке. Никуда не надо ехать. Всё рядом, под боком. Ковал деньги, не отходя от кассы. Никого не приходилось уговаривать, хитрить.

Количество молодежи, внезапно переодевшееся в джинсы и джинсовые юбочки, привлекло внимание. В магазинах такой продукции не было. А на барахолке не каждый мог купить. Для специалистов несложно было установить, что это все самопал. Значит, где-то под носом есть подпольная швейная мастерская. А дальше дело техники. Вскоре ниточка протянулась к Кириллу. Стали присматриваться к его личности.

Он сидел на кровати в общежитии и протирал глаза. когда зашли двое в костюмах, показали корочки и попросили пройти вместе с ними. Он даже не успел напугаться. Как будто ждал этих ребят. И приход их не был для него ничем удивительным. Он забыл правило картежных игроков: «Остановись, когда тебе крупно подфартило! Дважды снаряд в одну воронку не падает». Он уже не мог остановиться. Правило он нарушил. Выходи, что сам виноват. И свой провал он встретил спокойно. 

Возле милицейского «уазика» на него надели наручники. Он удивился, потому что бежать не собирался. Засунули в машину. Кирилл посмотрел на желтые окна просыпающейся общаги. Мысленно попрощался с ней, со студенческой жизнью, с будущим красным дипломом. Увидит ли он когда-нибудь снова эти окна?

«Уазик» вздрогнул, чихнул и дернулся с места. Неторопливо выехал на главную дорогу.