Розовый снег
Вид:
Вовка не верит в деда Мороза, и на то есть серьёзные причины.
Вовка сильно сомневается, что старик с бородой из ваты и носом из папье-маше придёт однажды к нему в барак и подарит настоящий железный самосвал.
Такой самосвал Вовка видел за мутным стеклом Универмага. Самосвал был зелёным, с большими колёсами и номерным знаком на бампере - «6 -7 - 5». Вовка знал все цифры от ноля до девяти, но больше всего любил цифру «пять». А всё потому, что Вовке недавно исполнилось пять лет, и на торте, который испекла мама, было ровно пять свечек.
- Вам уже стукнуло пять лет? – спросила парикмахерша тётя Люба.
- На прошлой неделе, - отвечала Вовкина мама.
- И моему оболтусу - пять, - отвечала тётя Люба и накрывала Вовкины плечи белой хрустящей простынёй.
Тётя Люба наклонялась к Вовке так низко, что он чувствовал запах её подмышек и одеколона, смешавшегося с запахом аммиака.
- Как обычно? – спрашивала тётя Люба и стригла Вовку почти наголо, оставляя небольшой чубчик. Чубчик был похож на одёжную щётку, которой мама чистила пальто.
Вот потому Вовка не любит стричься и не верит в деда Мороза с ватной бородой.
Взобравшись на табурет, Вовка пытается угадать, кто вернётся домой раньше – мама или отец?
Новогодний подарок, полученный в детском саду, Вовка съел почти весь. Подарок оказался вкусным: несколько ирисок, батончики, гусиные лапки, мандарины… Конфеты «драже» Вовка не любил, поэтому жёлтые горошки нетронутой яркой россыпью лежали на белой, в мелкий цветочек, льняной скатерти. А один жёлтый кругляш закатился куда-то под диван…
- Радио-няня, радио-няня, есть такая передача, - радиоприёмник, висящий над Вовкиной головой, был единственным другом в моменты его одиночества.
Вовка очень любил радио! Он мог часами, лёжа в постели или качаясь на табурете, слушать приятный голос диктора, когда его из-за болезни не пускали в детский сад.
Тогда Вовка доставал коробку цветных карандашей, тетрадь и, взобравшись на высокий табурет, садился к окну рисовать.
- Здравствуй, мой маленький друг, - обращалось радио к Вовке. – Садись поудобнее, я расскажу тебе новую сказку.
И Вовка рисовал то, о чём рассказывал диктор: заюшкину избушку, Колобка, Чебурашку.
- Ваш сын рисует лучше других, - хвалила Вовку воспитательница.
Мама улыбалась:
- Не знаю, в кого он такой художник! Мы с мужем и карандаш в руках держать не умеем.
И только Вовка знал, откуда у него такие способности – нужно уметь слушать…
Взобравшись на подоконник, Вовка всматривается в заиндевелое окно.
Сугробы, словно белое море, плещутся за окном Вовкиного дома.
Первые фонари, будто жёлтые горошки, яркими пятнами обозначились в ранних зимних сумерках.
Вовка дышит на покрытое инеем стекло, прикладывает тёплую ладошку, но оно вновь затягивается влажной плёнкой.
Рядом, в углу комнаты, дышит ароматом небольшая, чуть выше Вовки ростом, пушистая ель.
- Ты с ума сошёл! – воскликнула мама, когда отец, оставляя на крашеном полу барака мокрые следы валенок, занёс в комнату припорошенное снегом деревце.
- А если бы тебя поймали? Знаешь, какой сейчас штраф за спиленную ель?
- Сама знаешь - долги… Вот и решил сэкономить, - пробурчал отец.
Вовка с удивлением наблюдал, как преображается лесная гостья, как оттаивают её пушистые лапы, как отчётливый еловый аромат плывёт по комнате, а по полу растекается прозрачная лужица.
- Что ж, неси крестовину, - вздохнула мама.
Отец, поведя широкими плечами и пригнув голову, чтобы не удариться о притолоку, послушно шагнул в сени, впустив небольшое облачко морозного воздуха.
Ёлку решили поставить между этажеркой и тумбочкой с телевизором…
Вовка доставал из коробки игрушки и осторожно, стараясь не разбить, подавал маме: вот фигуристка, вырезанная из картона и застывшая в изящном прыжке, а это - стеклянная звезда, а ещё - золотая шишка, зайчишка с морковкой…
Каждую игрушку Вовка рассматривал так тщательно, будто видел впервые.
Так, в общем-то, и было: то, что случилось год назад, кажется теперь далёким сном.
- Вовка, ты уснул, что ли? – торопит мама.
А Вовка не может объяснить, как трудно выпустить из рук ёлочную игрушку - такую яркую, необычную!
- Раскладывай-ка лучше снежок, - мама протянула Вовке рулон ваты.
Вовка отщипнул щедрый кус и аккуратно положил на еловую ветвь.
- Куда столько кладёшь? Клади понемногу.
Но Вовке казалось, что чем больше «снега», тем для ёлочки лучше.
И лишь один персонаж не принимал участия в праздничной суете – дед Мороз. Он скромно стоял в сторонке, дожидаясь своей участи.
Ватная, пропитанная клеем, шуба его помялась и потемнела от времени, кончик курносого носа облупился, а снежинки, ажурной вязью рассыпанные по подолу шубы, побледнели.
Вовка достал из ящика стола проявляющийся химический карандаш, наслюнявил синий кончик и аккуратно прорисовал каждую снежинку.
- Это ты хорошо придумал, - похвалила мама.
- Мам, а дед Мороз на утренник приходил настоящий?
- Конечно настоящий.
- А почему у него голос – как у Веры Павловны и нос - неправдашний?
- Откуда я знаю… Подай-ка лучше вон тот красный шар.
Вовка догадался, что маме, как и любому из взрослых, известна истина, но она почему-то хитрит. Мама прекрасно знает, отчего у деда Мороза голос Веры Павловны; почему снег иногда хрустит под ногами, а иногда – нет, и как у деда Мороза на окне получаются такие красивые узоры, а у Вовки, как ни старайся - нет?
Вовка не понимает, почему взрослые, зная ответы на многие вопросы, скрывают правду или прикрываются словами «не знаю» или «отстань»?
Вовка почти никогда не врёт.
Однажды он разбил мамин бокал и на вопрос «кто это сделал?» ответил правду. Мама ругалась.
А когда Вовка исцарапал ножиком диван, пришлось свалить на кота, и коту от мамы влетело. Вовке кота было жалко – пострадал ни за что…
- Московское время – девятнадцать часов, - чеканным голосом сообщил диктор.
Вовка отсчитывает количество сигналов и понимает, что Универмаг ещё открыт. Он соскакивает с табурета так быстро, что табурет, покачнувшись, с грохотом падает на пол.
Вовка быстро натягивает коричневый цигейковый полушубок, под цвет полушубка – шапку, с пришитой к ней резинкой. Резинку он перехлёстывает крест-на-крест под подбородком, а потом поднимает на шапку – так учила мама.
Валенки у Вовки тоже старые, но аккуратные. Отец, ловко орудуя шилом и суровой нитью, смазанной гудроном, прошил обувь так тщательно, стежок к стежку, что комар носу не подточит!
Вовка накинул на входную дверь щеколду, повесил замок, дважды повернул ключ и спрятал его под старое опрокинутое ведро…
Вовка стоял возле витрины Универмага и не мог оторвать восхищённых глаз!
Из-за стекла витрины, чистого и блестящего, на Вовку таращились голубоглазые куклы. Заводной медведь, склонив лохматую голову набок и держа в лапах гармошку, будто спрашивал у Вовки: «Барыню» сыграть или «Калинку»? Рядом, будто живая, сидела белочка, зажав в лапках золотой орешек. Миниатюрная искусственная ёлочка стояла в самом центре композиции. Новогодние бумажные флажки, очертив в воздухе полукруг, тянулись яркой лентой от одной стены к другой. Акробат с красным носом и круглыми смеющимися глазами, словно говорил Вовке:
- Поверни ключик на моей спине, и увидишь, как здорово я могу кувыркаться!
В витрине было всё, кроме того, ради чего Вовка пришёл – здесь не было самосвала.
Вовка вдруг почувствовал, как замёрзли пальцы на руках – варежки он второпях оставил дома.
Хлопнула дверь магазина, и Вовка увидел, как последние довольные покупатели торопливо сбегают с крыльца, растворяясь в темноте морозной ночи.
Дверь магазина вновь отворилась, пропуская на свежий воздух крупную женщину с увесистой сумкой.
Женщина на ходу надевала на руку варежку, и что-то знакомое было в её фигуре, наклоне головы… Да это же Вера Павловна, Вовкина воспитательница!
Вера Павловна надела варежку и увидела Вовку:
- Вова, здравствуй… Что ты здесь делаешь? Ты один?
- Гу-гу-ляю, - стуча зубами, ответил Вовка.
- Пойдём-ка, дружок, домой! Я тебя провожу, - Вера Павловна заглянула в Вовкино расстроенное лицо, решительно взяла за руку.
- Что случилось, малыш?
И спросила она об этом так ласково, так участливо, что у Вовки сами собой побежали слёзы. Никогда прежде не слышал он от Веры Павловны такого доброго голоса!
- Ну, говори же скорее, а то мы скоро в сосульки превратимся!
- В-вв-ера П-пп-аа-вв-ловна, - заикаясь, сказал Вовка. – Это в-в-вы на утреннике были д-д-ед-ом Морозом?
Вера Павловна неопределённо махнула рукой, будто собиралась стряхнуть с Вовкиной шапки несуществующие снежинки, грустно сказала:
- Я, Вовка, я… Понимаешь, дед Мороз заболел и попросил его заменить.
- А я в-в-вас с-с-сразу уз-з-нал!
Вера Павловна внимательно оглядела Вовку с ног до головы: старенький полушубок, латаные штаны, подшитые валенки… Она вдруг развернула Вовку в обратную сторону и подтолкнула к дверям магазина:
- А ну-ка, пойдём со мной. Я кое-что забыла купить… Кажется соль…
Вовка остался истуканом стоять в фойе магазина, а Вера Павловна быстрым шагом устремилась вперёд.
Вовка вдруг ощутил запах гирлянд, света, праздника… запах Нового года!
Гулкую тишину Универмага нарушала лишь уборщица, звонко брякая дужкой алюминиевого ведра.
Молодой высокий дядька, играя связкой ключей, внимательно поглядел в Вовкину сторону и, кажется, подмигнул.
- Дядя Стёпа, - глядя на него, вспомнил Вовка героя из книги Михалкова.
Вера Павловна скорым шагом подошла к «дяде Стёпе» и что-то негромко сказала. Дяденька вновь глянул на Вовку, отрицательно покачал головой и, взяв Веру Павловну под локоть, повёл в отдел игрушек.
- Гражданочка, мы закрылись! Взгляните на часы, - донёсся до Вовки раздражённый голос.
Он увидел, как молодая продавщица капризно изогнула бровь и скривила губы.
- Я всё понимаю, - понизив голос, Вера Павловна что-то горячо зашептала продавщице на ухо. – Ну, будьте же вы человеком!
Вовка задрал голову вверх и обомлел: прямо на него, с высокого потолка, летел снегопад! Кусочки ваты, соединённые нитями, свешивались с потолка множеством гирлянд, слегка колыхаясь и создавая ощущение летящего снега. Вовку так поразило зрелище, что он вздрогнул от неожиданности, когда Вера Павловна взяла его за тёплую ладонь:
- Пойдём домой…
Вовке было жарко, он почти бежал по вытоптанной в сугробах узкой тропинке – «хрум-хрум-хрум», и слышал, как быстро скрипит позади него снег под сапогами Веры Павловны – «ух-ах», «ух-ах», «ух-ах»…
Вовка издалека увидел, что в окнах его комнаты горит свет. А ещё Вовка заметил, что тюль на всех окнах сдвинута так, будто кто-то смотрел на улицу, а тюль задёрнуть забыл.
И тут Вовка увидел, как из-за угла барака, в распахнутом пальто, рассекая морозный воздух, словно птица – крылами, навстречу бежит мама.
- Господи, нашёлся!
Мама опустилась перед Вовкой на колени, обняла, прижала крепко-крепко…
- Всё в порядке, - сказала Вера Павловна и поправила на голове пуховую шаль.
- Вот отец тебе всыплет! – сердито сказала мама.
- Бить детей – не педагогично, - строго сказала Вера Павловна.
- Вера Павловна, может быть, зайдёте в гости?
- Спасибо… Как-нибудь в следующий раз… А ты, Вовка, родителей больше не огорчай, слышишь?
- Слышу, - тихо ответил мальчик…
Вовка медленно размешивал ложкой сахар в стакане с чаем, не смея поднять на отца глаза.
- Как ты нас напугал! – в который раз, с горечью повторяла мама.
- А где вы так долго были? Я вас ждал-ждал, - дрожащим голосом отвечал Вовка.
- Допивай чай – и спать. Ещё одна подобная выходка – и ремня точно получишь!
Вовка медленно слез с табурета…
И в эту минуту кто-то громко постучал в дверь.
Отец накинул фуфайку, вышел в сени, но вскоре вернулся с большой картонной коробкой.
- Что это? – удивилась мама.
- Не поверишь! Открываю дверь, а на крыльце стоит вот это.
- Это мне! – сразу догадался Вовка. - Это дед Мороз приходил! Настоящий!
Вовка открыл коробку: внутри, сверкая новизной, стоял тот самый самосвал. Хотя, нет, номерной знак всё-таки был другим. Но разве это так важно?..
Утром, когда родители ещё спали, Вовка достал коробку карандашей, вырвал из тетради чистый лист.
В центре листа он нарисовал ёлку, слева от неё – деда Мороза, а справа – себя.
Внизу печатными буквами Вовка приписал:
«ПАСИБА ДЕТ МАРОС! Я БУДУ СЛУШАЦА МАМУ И ПАПУ».
Вовка сложил тетрадный лист пополам и положил под ёлку; погладил самосвал по блестящему кузову; залез на табурет, раздвинул шторы и выглянул на улицу…
За окном, искрясь и блистая в лучах восходящего солнца, неторопливо кружился розовый-розовый снег.
Вовка сильно сомневается, что старик с бородой из ваты и носом из папье-маше придёт однажды к нему в барак и подарит настоящий железный самосвал.
Такой самосвал Вовка видел за мутным стеклом Универмага. Самосвал был зелёным, с большими колёсами и номерным знаком на бампере - «6 -7 - 5». Вовка знал все цифры от ноля до девяти, но больше всего любил цифру «пять». А всё потому, что Вовке недавно исполнилось пять лет, и на торте, который испекла мама, было ровно пять свечек.
- Вам уже стукнуло пять лет? – спросила парикмахерша тётя Люба.
- На прошлой неделе, - отвечала Вовкина мама.
- И моему оболтусу - пять, - отвечала тётя Люба и накрывала Вовкины плечи белой хрустящей простынёй.
Тётя Люба наклонялась к Вовке так низко, что он чувствовал запах её подмышек и одеколона, смешавшегося с запахом аммиака.
- Как обычно? – спрашивала тётя Люба и стригла Вовку почти наголо, оставляя небольшой чубчик. Чубчик был похож на одёжную щётку, которой мама чистила пальто.
Вот потому Вовка не любит стричься и не верит в деда Мороза с ватной бородой.
Взобравшись на табурет, Вовка пытается угадать, кто вернётся домой раньше – мама или отец?
Новогодний подарок, полученный в детском саду, Вовка съел почти весь. Подарок оказался вкусным: несколько ирисок, батончики, гусиные лапки, мандарины… Конфеты «драже» Вовка не любил, поэтому жёлтые горошки нетронутой яркой россыпью лежали на белой, в мелкий цветочек, льняной скатерти. А один жёлтый кругляш закатился куда-то под диван…
- Радио-няня, радио-няня, есть такая передача, - радиоприёмник, висящий над Вовкиной головой, был единственным другом в моменты его одиночества.
Вовка очень любил радио! Он мог часами, лёжа в постели или качаясь на табурете, слушать приятный голос диктора, когда его из-за болезни не пускали в детский сад.
Тогда Вовка доставал коробку цветных карандашей, тетрадь и, взобравшись на высокий табурет, садился к окну рисовать.
- Здравствуй, мой маленький друг, - обращалось радио к Вовке. – Садись поудобнее, я расскажу тебе новую сказку.
И Вовка рисовал то, о чём рассказывал диктор: заюшкину избушку, Колобка, Чебурашку.
- Ваш сын рисует лучше других, - хвалила Вовку воспитательница.
Мама улыбалась:
- Не знаю, в кого он такой художник! Мы с мужем и карандаш в руках держать не умеем.
И только Вовка знал, откуда у него такие способности – нужно уметь слушать…
Взобравшись на подоконник, Вовка всматривается в заиндевелое окно.
Сугробы, словно белое море, плещутся за окном Вовкиного дома.
Первые фонари, будто жёлтые горошки, яркими пятнами обозначились в ранних зимних сумерках.
Вовка дышит на покрытое инеем стекло, прикладывает тёплую ладошку, но оно вновь затягивается влажной плёнкой.
Рядом, в углу комнаты, дышит ароматом небольшая, чуть выше Вовки ростом, пушистая ель.
- Ты с ума сошёл! – воскликнула мама, когда отец, оставляя на крашеном полу барака мокрые следы валенок, занёс в комнату припорошенное снегом деревце.
- А если бы тебя поймали? Знаешь, какой сейчас штраф за спиленную ель?
- Сама знаешь - долги… Вот и решил сэкономить, - пробурчал отец.
Вовка с удивлением наблюдал, как преображается лесная гостья, как оттаивают её пушистые лапы, как отчётливый еловый аромат плывёт по комнате, а по полу растекается прозрачная лужица.
- Что ж, неси крестовину, - вздохнула мама.
Отец, поведя широкими плечами и пригнув голову, чтобы не удариться о притолоку, послушно шагнул в сени, впустив небольшое облачко морозного воздуха.
Ёлку решили поставить между этажеркой и тумбочкой с телевизором…
Вовка доставал из коробки игрушки и осторожно, стараясь не разбить, подавал маме: вот фигуристка, вырезанная из картона и застывшая в изящном прыжке, а это - стеклянная звезда, а ещё - золотая шишка, зайчишка с морковкой…
Каждую игрушку Вовка рассматривал так тщательно, будто видел впервые.
Так, в общем-то, и было: то, что случилось год назад, кажется теперь далёким сном.
- Вовка, ты уснул, что ли? – торопит мама.
А Вовка не может объяснить, как трудно выпустить из рук ёлочную игрушку - такую яркую, необычную!
- Раскладывай-ка лучше снежок, - мама протянула Вовке рулон ваты.
Вовка отщипнул щедрый кус и аккуратно положил на еловую ветвь.
- Куда столько кладёшь? Клади понемногу.
Но Вовке казалось, что чем больше «снега», тем для ёлочки лучше.
И лишь один персонаж не принимал участия в праздничной суете – дед Мороз. Он скромно стоял в сторонке, дожидаясь своей участи.
Ватная, пропитанная клеем, шуба его помялась и потемнела от времени, кончик курносого носа облупился, а снежинки, ажурной вязью рассыпанные по подолу шубы, побледнели.
Вовка достал из ящика стола проявляющийся химический карандаш, наслюнявил синий кончик и аккуратно прорисовал каждую снежинку.
- Это ты хорошо придумал, - похвалила мама.
- Мам, а дед Мороз на утренник приходил настоящий?
- Конечно настоящий.
- А почему у него голос – как у Веры Павловны и нос - неправдашний?
- Откуда я знаю… Подай-ка лучше вон тот красный шар.
Вовка догадался, что маме, как и любому из взрослых, известна истина, но она почему-то хитрит. Мама прекрасно знает, отчего у деда Мороза голос Веры Павловны; почему снег иногда хрустит под ногами, а иногда – нет, и как у деда Мороза на окне получаются такие красивые узоры, а у Вовки, как ни старайся - нет?
Вовка не понимает, почему взрослые, зная ответы на многие вопросы, скрывают правду или прикрываются словами «не знаю» или «отстань»?
Вовка почти никогда не врёт.
Однажды он разбил мамин бокал и на вопрос «кто это сделал?» ответил правду. Мама ругалась.
А когда Вовка исцарапал ножиком диван, пришлось свалить на кота, и коту от мамы влетело. Вовке кота было жалко – пострадал ни за что…
- Московское время – девятнадцать часов, - чеканным голосом сообщил диктор.
Вовка отсчитывает количество сигналов и понимает, что Универмаг ещё открыт. Он соскакивает с табурета так быстро, что табурет, покачнувшись, с грохотом падает на пол.
Вовка быстро натягивает коричневый цигейковый полушубок, под цвет полушубка – шапку, с пришитой к ней резинкой. Резинку он перехлёстывает крест-на-крест под подбородком, а потом поднимает на шапку – так учила мама.
Валенки у Вовки тоже старые, но аккуратные. Отец, ловко орудуя шилом и суровой нитью, смазанной гудроном, прошил обувь так тщательно, стежок к стежку, что комар носу не подточит!
Вовка накинул на входную дверь щеколду, повесил замок, дважды повернул ключ и спрятал его под старое опрокинутое ведро…
Вовка стоял возле витрины Универмага и не мог оторвать восхищённых глаз!
Из-за стекла витрины, чистого и блестящего, на Вовку таращились голубоглазые куклы. Заводной медведь, склонив лохматую голову набок и держа в лапах гармошку, будто спрашивал у Вовки: «Барыню» сыграть или «Калинку»? Рядом, будто живая, сидела белочка, зажав в лапках золотой орешек. Миниатюрная искусственная ёлочка стояла в самом центре композиции. Новогодние бумажные флажки, очертив в воздухе полукруг, тянулись яркой лентой от одной стены к другой. Акробат с красным носом и круглыми смеющимися глазами, словно говорил Вовке:
- Поверни ключик на моей спине, и увидишь, как здорово я могу кувыркаться!
В витрине было всё, кроме того, ради чего Вовка пришёл – здесь не было самосвала.
Вовка вдруг почувствовал, как замёрзли пальцы на руках – варежки он второпях оставил дома.
Хлопнула дверь магазина, и Вовка увидел, как последние довольные покупатели торопливо сбегают с крыльца, растворяясь в темноте морозной ночи.
Дверь магазина вновь отворилась, пропуская на свежий воздух крупную женщину с увесистой сумкой.
Женщина на ходу надевала на руку варежку, и что-то знакомое было в её фигуре, наклоне головы… Да это же Вера Павловна, Вовкина воспитательница!
Вера Павловна надела варежку и увидела Вовку:
- Вова, здравствуй… Что ты здесь делаешь? Ты один?
- Гу-гу-ляю, - стуча зубами, ответил Вовка.
- Пойдём-ка, дружок, домой! Я тебя провожу, - Вера Павловна заглянула в Вовкино расстроенное лицо, решительно взяла за руку.
- Что случилось, малыш?
И спросила она об этом так ласково, так участливо, что у Вовки сами собой побежали слёзы. Никогда прежде не слышал он от Веры Павловны такого доброго голоса!
- Ну, говори же скорее, а то мы скоро в сосульки превратимся!
- В-вв-ера П-пп-аа-вв-ловна, - заикаясь, сказал Вовка. – Это в-в-вы на утреннике были д-д-ед-ом Морозом?
Вера Павловна неопределённо махнула рукой, будто собиралась стряхнуть с Вовкиной шапки несуществующие снежинки, грустно сказала:
- Я, Вовка, я… Понимаешь, дед Мороз заболел и попросил его заменить.
- А я в-в-вас с-с-сразу уз-з-нал!
Вера Павловна внимательно оглядела Вовку с ног до головы: старенький полушубок, латаные штаны, подшитые валенки… Она вдруг развернула Вовку в обратную сторону и подтолкнула к дверям магазина:
- А ну-ка, пойдём со мной. Я кое-что забыла купить… Кажется соль…
Вовка остался истуканом стоять в фойе магазина, а Вера Павловна быстрым шагом устремилась вперёд.
Вовка вдруг ощутил запах гирлянд, света, праздника… запах Нового года!
Гулкую тишину Универмага нарушала лишь уборщица, звонко брякая дужкой алюминиевого ведра.
Молодой высокий дядька, играя связкой ключей, внимательно поглядел в Вовкину сторону и, кажется, подмигнул.
- Дядя Стёпа, - глядя на него, вспомнил Вовка героя из книги Михалкова.
Вера Павловна скорым шагом подошла к «дяде Стёпе» и что-то негромко сказала. Дяденька вновь глянул на Вовку, отрицательно покачал головой и, взяв Веру Павловну под локоть, повёл в отдел игрушек.
- Гражданочка, мы закрылись! Взгляните на часы, - донёсся до Вовки раздражённый голос.
Он увидел, как молодая продавщица капризно изогнула бровь и скривила губы.
- Я всё понимаю, - понизив голос, Вера Павловна что-то горячо зашептала продавщице на ухо. – Ну, будьте же вы человеком!
Вовка задрал голову вверх и обомлел: прямо на него, с высокого потолка, летел снегопад! Кусочки ваты, соединённые нитями, свешивались с потолка множеством гирлянд, слегка колыхаясь и создавая ощущение летящего снега. Вовку так поразило зрелище, что он вздрогнул от неожиданности, когда Вера Павловна взяла его за тёплую ладонь:
- Пойдём домой…
Вовке было жарко, он почти бежал по вытоптанной в сугробах узкой тропинке – «хрум-хрум-хрум», и слышал, как быстро скрипит позади него снег под сапогами Веры Павловны – «ух-ах», «ух-ах», «ух-ах»…
Вовка издалека увидел, что в окнах его комнаты горит свет. А ещё Вовка заметил, что тюль на всех окнах сдвинута так, будто кто-то смотрел на улицу, а тюль задёрнуть забыл.
И тут Вовка увидел, как из-за угла барака, в распахнутом пальто, рассекая морозный воздух, словно птица – крылами, навстречу бежит мама.
- Господи, нашёлся!
Мама опустилась перед Вовкой на колени, обняла, прижала крепко-крепко…
- Всё в порядке, - сказала Вера Павловна и поправила на голове пуховую шаль.
- Вот отец тебе всыплет! – сердито сказала мама.
- Бить детей – не педагогично, - строго сказала Вера Павловна.
- Вера Павловна, может быть, зайдёте в гости?
- Спасибо… Как-нибудь в следующий раз… А ты, Вовка, родителей больше не огорчай, слышишь?
- Слышу, - тихо ответил мальчик…
Вовка медленно размешивал ложкой сахар в стакане с чаем, не смея поднять на отца глаза.
- Как ты нас напугал! – в который раз, с горечью повторяла мама.
- А где вы так долго были? Я вас ждал-ждал, - дрожащим голосом отвечал Вовка.
- Допивай чай – и спать. Ещё одна подобная выходка – и ремня точно получишь!
Вовка медленно слез с табурета…
И в эту минуту кто-то громко постучал в дверь.
Отец накинул фуфайку, вышел в сени, но вскоре вернулся с большой картонной коробкой.
- Что это? – удивилась мама.
- Не поверишь! Открываю дверь, а на крыльце стоит вот это.
- Это мне! – сразу догадался Вовка. - Это дед Мороз приходил! Настоящий!
Вовка открыл коробку: внутри, сверкая новизной, стоял тот самый самосвал. Хотя, нет, номерной знак всё-таки был другим. Но разве это так важно?..
Утром, когда родители ещё спали, Вовка достал коробку карандашей, вырвал из тетради чистый лист.
В центре листа он нарисовал ёлку, слева от неё – деда Мороза, а справа – себя.
Внизу печатными буквами Вовка приписал:
«ПАСИБА ДЕТ МАРОС! Я БУДУ СЛУШАЦА МАМУ И ПАПУ».
Вовка сложил тетрадный лист пополам и положил под ёлку; погладил самосвал по блестящему кузову; залез на табурет, раздвинул шторы и выглянул на улицу…
За окном, искрясь и блистая в лучах восходящего солнца, неторопливо кружился розовый-розовый снег.
первый день календаря
так много всего предстоит ещё пролистать жизни
до следующего
нового
первого листка