Мистер и миссис Мухоморовы

  Их губы соединились. Нет, соприкоснулись. Нет, лучше слились. Да, слились в страстном поцелуе. Их тела слились… Стоп, это уже было с губами, не надо повторяться.

  Марина шумно выдохнула и, хныкнув, опустила лоб на край столешницы. Будто склонилась перед компьютером, признавая своё творческое бессилие. Ох уж эти постельные сцены. Попробуйте настрочить три десятка любовных романов и не начать повторяться в некоторых моментах. Марина, разумеется, старалась разнообразить интимную жизнь своих героев, но поскольку «слияние тел» в итоге всё равно сводится к стандартному механизму, приходилось выкручиваться за счёт многообразных обстановок, поиска новых эпитетов, метафор, а в самых катастрофических случаях ещё и сравнений.

  Ладно, попробуем добавить сентиментальности, побольше нежных чувств, побольше. Воспрянув, молодая женщина принялась снова стучать по клавишам.

  «Она таяла в его объятьях». Банально, этот приём Марина использовала уже неоднократно, пора завязывать. В конце концов, героиня не снежная баба. Что там ещё можно делать в объятьях? Нежиться? Трепетать? Пылать? Забываться?

  - Глория, не тормози! – умоляюще воззвала писательница к персонажу. – Определяйся скорее, пока Дуглас не охладел.

  Родимая публика не сильно любит читать любовные романы, действие которых происходит в России; предпочтение отдаётся историям, разворачивающимся где-то в Америке, Западной Европе, на далёких экзотических островах. Подавляющее большинство читателей по-настоящему не знакомы с истинным, повседневным бытом заморских стран. Посему подсознательно допускается мысль, что, вполне возможно, у этих буржуев-капиталистов впрямь нет забот важнее, чем выяснить, кто кого по-настоящему любит, кто кому приходится давно потерянным братом/отцом/дядей/двоюродной бабушкой, кто от кого беременен, кого, кому и на кой подкинули двадцать лет назад младенцем. Сложно представить, чтоб подобными вопросами на полном серьёзе озадачилась какая-нибудь наша Светлана Петровна или наш же, скажем, Сергей Евгеньевич (хотя создатели отечественных мыльных опер, безусловно, стараются). Реалии Родины не слишком располагают к высоким романтическим фантазиям. Публика куда скорее увидит героя-любовника не в Коле, Саше, Мише, а в Стивене, Джеймсе, Трэвисе. Трэвис почему-то привлекает особенно. Так что во имя коммерческого успеха Марина писала об иных странах и об иных людях. И подписывалась не своим именем. Издатели превратили её, Марину Мухоморову, в некую Мэрион МакХони, миссис, уроженку Шотландии, проведшую детство в Африке вместе с отцом-миссионером и матерью-алкоголичкой.  Такое положение дел Марину вполне устраивало, она получала удовольствие от своего литературного труда; и если приходится подавать сей труд под чужеземно-анонимным соусом – что ж, это жертва не такая уж большая, вдобавок, позволяющая неплохо зарабатывать.

  Однако стоит вернуться к Глории и Дугласу, плотские утехи которых зашли в тупик, не успев толком начаться.

  Клавиатура опять залилась трелью под быстрыми пальцами Марины.

  «Она дрожала в его объятьях». Нет, стереть. «Она неистовствовала в его объятьях». Это уже страшновато. Стереть. «Она блаженствовала в его объятьях». Стереть. «Она изнывала в его объятьях»… Что ж такое-то! Стереть!

  - Напиши: «Её колбасило в его объятьях».

  На плечо Марины легла большая тёплая ладонь, а следом опустился увесистый подбородок.  Дима любил делать так, и он был единственным, кому писательница позволяла читать её незаконченные опусы, да ещё эдаким макаром.

  - Димка! – рассмеялась молодая женщина и, не оборачиваясь, взъерошила волосы на макушке мужа.

  - А чего? Оригинально ведь.

  - Уж слишком.

  Мужчина поцеловал жену в затылок и снова принялся изучать текст.

  - Постельная сцена не ладится?

  - Ага. – С Димой Марина могла обсуждать что угодно, это был один из секретов их счастливого брака, длившегося уже десять лет.

  - Можно глянуть? – Ладонь Дмитрия переместилась на мышку, и строчки на мониторе поплыли вниз, а потом, медленнее, вернулись к исходной позиции.

  Марина улыбнулась шире. Ей нравилось, когда Димка был рядом. Больше всего она любила его за три качества: доброту, надёжность и чувство юмора.

  Из всех литературных и экранных героев Дима напоминал только Карлсона. Да, это вам не Трэвис, героически мчащийся на лихом коне навстречу невообразимым подвигам и неземной любви. Но даже если такие Трэвисы существуют в реальной жизни, они прискакивают и ускакивают, а не остаются с тобой в горе и в радости.

  - Сеновал? – скептически сдвинул брови Дима.

  - Ты что-то имеешь против?

  - Странно это – ехать-ехать и совершенно случайно наткнуться на бесхозный сеновал.

  - Мало ли, может, хозяева уехали в гости к родне.

  - Допустим. Но прежде чем очутиться на этом сеновале, пара удирала от погони… Сколько там? Двенадцать часов. Мариша, ты представляешь, каково протрястись в седле половину суток на полном скаку? Думаешь, после такого у несчастного героя останутся силы на секс? Ты б хоть выспаться парню дала. И девушке заодно тоже.

  - Вот ещё! Пущай отрабатывают!

  - Что отрабатывают?

  - Надежды читателей!

  - И чего ты тогда хочешь от бедной парочки? Понятно, почему у них не клеится.

  - Как это не клеится? – Марина приосанилась. – Сейчас что-нибудь склею.

  - Ну, удачи, клейщица. А ты, Дуглас, держись. Не сдавайся, друг, морально я с тобой. Я ей потом за тебя отомщу.

  - Димка! – Марина ткнула в мужа локтем, но совсем не сильно.

  Пусть главные герои её произведений неизменно обладали практически идеальной внешностью, в каждом из них было что-то от Димы: серые глаза, рыжевато-русые волосы, родинка на плече… Веснушки, выскакивающие с приходом лета. Вздёрнутый нос «картошкой». Привычка ухмыляться, кривя только левую сторону губ. Не говоря уже о том, что весёлые фразы, походя выдаваемые Димой в быту, становились перлами из уст Трэвисов, Джеймсов и всяческих Дугласов.