Антарктида далекая и близкая. Путевые заметки. Рассказы

                                             Об авторе

  Солнечный день начала ноября сменился дождем и ураганным ветром. Почему-то катаклизмы на земле большей частью происходят ночью. Но кто мог предположить, что ветер – не в Антарктиде, а в Ленинграде, - будет свыше двадцати пяти метров в секунду, искорежит разобранный нами и готовый к погрузке на корабль самолет, поменяет все планы и отодвинет сроки начала работ на станции Дружная?.. Нужно срочно принимать меры. Каждый день задержки с отходом корабля грозит срывом запланированных работ.

В Москву за запасными частями послал Григория. Он толковый инженер, сумеет объяснить нашему руководству ситуацию. Это маленький штрих к его биографии. Я и Григорий второй раз шли в Антарктиду, так что знали о ней только по книгам и  рассказам своих коллег полярников. Но как же далеко оказались от действительности эти восторженно-романтические повести! Мне предстояло работать на станции Мирный, а Григорию- на полевой базе Дружная, которая находится в Западном секторе, наиболее удаленном и труднодоступном районе. Сезон начинается в декабре и заканчивается в конце марта. К этому времени ураганные ветры сменяют морозы. Радиосвязь иногда пропадает полностью до семи - восьми дней. Именно этот район наиболее привлекает ученых. Там тянется с запада на восток Трансатлантический хребет, еще не исследованный, полный загадок и тайн. Пройдет немного времени и станцию Дружная оторвет от шельфового ледника и со всем оборудованием унесет в океан. Сколько труда и средств в нее вложено! Это произойдет в двадцать седьмую советскую антарктическую экспедицию, а мы сейчас готовим двадцать пятую, юбилейную экспедицию. И впервые за двадцать пять лет работы произошла авиакатастрофа самолета Ил-14. При взлете с верхнего аэродрома на станции Молодежная, самолет, не набрав высоты, рухнул на лед. Погиб экипаж...Через год на станции Мирный от статического электричества сгорит самолет с тремя авиатехниками. Григорий тогда был среди технического состава старшим. Он сам вытаскивал обгоревшие трупы своих товарищей. Картина страшная. Ни одна экспедиция не обходится без ЧП! Антарктида преподносит сюрпризы. Она с женским лицом, но показывает иногда звериный оскал. Миллионы лет никто ее не тревожил, а тут пришли люди и начали портить ее первозданную чистоту. Есть над чем задуматься!

Мы прошли испытание временем. Григорий был в числе первых.

Николай Александров, руководитель авиационного

Отряда по эвакуации станции Дружная.

                                                   Детство

    Раннее-раннее утро. Сквозь сладкий сон доносится голос матери: вставай, сынок, пора идти за коровой. Я неохотно поднимаюсь. Еще минута, — и я на ногах! Солнце не встало, оно только позолотило верхушки гор. С запада на восток они тянутся остроконечной грядой с вечными снегами: это Главный Кавказский хребет. Утром, в ясную погоду, они приближаются ко мне, манят, чаруют. Какая красота! Адам и Ева родились в Раю, но они об этом сначала не знали, — не было сопоставления. Когда Бог изгнал их из Рая, — только тогда они поняли, что потеряли. Я тоже родился в Раю, но об этом не знал, пока не попал в Антарктиду, в царство холода, льда и ураганных ветров. А здесь, на Северном Кавказе, зимы почти не бывает. Лишь одна слякоть.

   Когда приходит весна, наш сад наполняется неповторимым ароматом цветущих акаций и голосами птиц. Мне больше всего нравится иволга. Такого яркого оперения нет ни у одной птицы. Но вот голос…Он меняется. То она поет грубым мужским голосом, то протяжным мелодичным. И это свойство присуще только ей одной. Гнездо она вьет в зарослях молодых акаций, оно подвешено на ветке как изящная корзиночка.

Удод гнездо строит под стрехами крыш, его «ку-ку» раздается с раннего утра. Есть еще красивая, но безголосая птица юрочка, гнездится колониями, живет в норах отвесных обрывов.

   Вода Терека широким разливом подходит к самой станице. Так бывает, когда начинается таяние снегов в горах. Это не тот Терек, о котором Михаил Юрьевич Лермонтов писал:

По камням струится Терек,
Плещет мутный вал.
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал.

   Правый берег у него — горы мелового отложения с богатыми залежами нефти и газа. Когда-то заключенные прорыли канал для орошения полей. Он тянется от города Прохладного до границы Дагестана. По обеим сторонам его выросли высокие деревья. Такие высокие, что я не мог добраться до гнезд. А их на каждом дереве было несколько. Мальчишка еще был, не понимал, что гнезда разорять нельзя. Птиц и животных потравили потом дустом, когда начали применять авиационно – химические работы на полях и лугах. Сыпали тоннами — спасались от саранчи.

   Саранча спокойно перелетала на другие поля, а птиц и животных не найдешь теперь даже в Красной Книге.

Так было на всех полях в Советском Союзе. Это потом дуст запретили, когда поняли, что натворили. Подумать только! Ученые обнаружили дуст в воде у берегов Антарктиды. А я шел туда на кораблях три месяца в один конец ...

   Где искать корову? Она может пастись в пойме у реки, а может, у опушки леса. Где трава сочнее, там и она. Иногда корова идет домой сама, и мы встречаемся. Имя коровы Зорька. Хорошее имя! Я ее всегда находил на зорьке. Мама доит ее, разговаривает с ней. Зорька все понимает. Надо ласково с ней разговаривать, она отдает все молоко, и я провожаю ее в стадо на целый день. Я ее вручаю пастуху. Он знает все хорошие места, когда гнать стадо на водопой, когда не допустить до посевов люцерны, иначе коровы объедятся, у них вздуются животы, и они могут погибнуть.

   Зорька — наша спасительница. Маленького теленка нам подарили родственники отца сразу после войны. Это были голодные годы.

В нашей семье рождались одни девочки. Двое умерли, двое выжили. Старшая сестра Мария живет сейчас в Кабардино-Балкарии, младшая — под Минеральными Водами. А я был последним. Отец узнал о моем рождении уже на фронте. Как он радовался, что родился мальчик!

   Я потом не раз перечитывал его письма — маленькие треугольники с фронтовым штемпелем. Но мы так никогда и не увиделись. Отец погиб под Сталинградом в 1943 году. Он не сразу попал на фронт: сначала рыл окопы— создавался укрепрайон под Моздоком. Немцы наступали с севера. Они рвались к Грозненской нефти, важному стратегическому сырью. Работа велась круглые сутки, так как немцы были уже близко.

   Отец обладал большой физической силой и выносливостью. За героический труд его наградили патефоном. По тем временам это была большая ценность. Когда наступил голод, мама выменяла его на продукты. Она спускалась к Тереку, паромщик перевозил ее на другую сторону. А там тропинка поднималась круто вверх на плато, по которому нужно было идти пешком 20 километров до «толкучки».

   К концу лета сорок второго года немцам удалось прорвать оборону и подойти к подножию гор. До Грозного было 70 километров по горной дороге.

Станица Калиновская, где я родился, основана Терскими казаками и лежит в долине реки Терек. Станица большая, дворики тесно прижаты друг к другу. Наша глинобитная хатенка была в самом центре, с улицы вдоль нее росли высокие акации, под которыми немцы установили зенитки.

  Вскоре начался обстрел. Стреляли наши прямой наводкой с гор. Когда я подрос, был на том месте: станица хорошо просматривается, — все как на ладони!

   В огороде разорвался снаряд. Мама бросилась ко мне. Стены хатенки были пробиты осколками. Я лежал в люльке, подвешенной к потолку. Вся люлька была засыпана битым стеклом. Мама думала, что я уже мертв. На мне не было ни одной царапины! Взрыв был таким мощным, что из двадцати восьми фруктовых деревьев осталось только одно.

   Когда началось контрнаступление наших войск, оставшееся в живых местное население бросилось бежать в буруны. Это степи с маленькими хуторами, где хоть как-то можно укрыться. Мама посадила всех нас в тележку и покатила ее. В тележке было четверо: наша бабушка Харитина, старушка девяносто шести лет, родственница матери по отцу, две моих сестры и я. В пяти километрах от станицы протекал канал, о котором я уже упоминал. Перебраться на другую сторону можно только через мост. На середине моста колесо тележки попало в яму. А на мост уже въехал немецкий танк. Еще мгновение — и мы все будем раздавлены! Силы матери не хватает, чтобы выдернуть провалившееся колесо. К тележке бросается мужчина, рывком вырывает ее и оттаскивает в сторону. И тут же мимо промчался танк. Кто он, наш спаситель? Мы до сих пор не знаем его имени!

   Остановились в доме на краю хутора. Маленькая комната полна народу. В углу лежал завернутый в тряпье тринадцатилетний парнишка. Это Ваня, наш родственник. В тряпье его специально завернули, чтобы спасти от немцев, они уже ходили по дворам и тащили всякую птицу и продукты. Когда они зашли в комнату, то увидели Ваню. Как могли, им объяснили, что он больной тифом. Немцы тут же быстро ушли.

   Вскоре началось наступление наших войск по всему фронту. Шли жестокие бои. Ее следы были видны еще долго после войны. Сколько я находил тогда мин, снарядов, патронов! Неразорвавшаяся авиационная бомба торчала вверх стабилизатором, и я ее всегда трогал, когда проходил мимо. А патроны мы, мальчишки, бросали в костер и ждали, когда они начнут взрываться. Играли со смертью и сами не знали, что творили. Мой тезка Григорий, чуть постарше меня, остался без руки.

   Я помню себя с трех лет. Помню нашу хатенку в Калиновской, акации, под которыми немцы установили зенитки. А бабушку Харитину я обожал. Она меня так любила, что ее тепло до сих пор во мне. Когда она умерла, я шел за гробом и навзрыд плакал.

   Маму я любил и всегда слушался. Сколько ей пришлось пережить во время войны и после! Я только сейчас осознаю все ее мужество.

   Родственники попросили, чтобы она взяла к себе бабушку Харитину. Ей в то время шел 97 год. Да, старики никому не нужны. Но мама взяла ее. Нас пятеро, есть нечего. Бывали дни, когда мама приходила из своего похода на «толкучку» без кусочка хлеба. Почему так поступили наши родственники, я не знаю. Бабушка вместе с нами несла тяготы тех лет.

  А я не в маму. Во мне нет ее мужества. Я унаследовал от отца только силу и выносливость. Я могу из жары перелететь в антарктический лютый холод, ураганы и метели, могу тринадцать дней совершенно не есть и не пить— испытал на себе. Но это не то. За все годы — говорю это совершенно чистосердечно — я не услышал от нее ни одной жалобы. Более того, я никогда не видел, чтобы она плакала.

Мама была верующая и строго соблюдала все православные праздники. Когда кто-то умирал в станице, она читала Псалтырь об усопшем. Я как-то спросил, кто научил ее молиться? Оказалось — отец!

 Он и своих знакомых односельчан пытался научить молиться и — поплатился за это. Донесли в сельсовет, был суд. Дали два года тюрьмы.

   В нашей семье переболели все. Сестры лежали в районной больнице, а я бегал, живой и здоровый, но голодный, по лесополосам и полям в поисках диких плодов. Особенно нравились плоды серебристого лоха. Убегал за двадцать пять - тридцать километров от дома. Однажды наткнулся на змею. Две трети ее туловища были в норе. Я схватил ее за хвост и начал тащить. Змея оказалась сильной – толщина туловища ее была с мою руку. Она извивалась и уползла в нору. Если бы я ее вытащил, была бы мгновенная смерть. Не понимал, что делал!

   Через несколько дней я ее снова встретил. Я шел той же дорогой, и она, как призрак, возникла передо мной: встала на хвост на расстоянии вытянутой руки. Змея была одного со мной роста, и мы смотрели друг другу в глаза. Я эти немигающие глаза помню до сих пор. Она как бы спрашивала меня, зачем я потревожил ее убежище? Зачем я тянул ее за хвост? Страха не было. Он пришел потом. Было оцепенение. Я не помню, сколько оно длилось,  бежал до дома без остановки. Никому никогда я не рассказывал об этом.

   Самые тяжелые годы были после войны. Мама работала в колхозе. Все разрушено, техники никакой не было. Главное орудие — мотыга. У нас ее называли тяпка. Я провожал маму на работу, а сам один оставался дома. Со скотного двора — а он был рядом — на подводе подводчик отвозил женщин в поле. Только став взрослее, я начал понимать, почему в поле работали одни женщины. Я видел, как к обеду взрослая детвора приносила узелки с едой. Узелки на подводе отвозили в поле. Мне тоже захотелось собрать что-нибудь маме. Но ничего не было. И тут открывается дверь — соседи принесли немного творога и стакан сметаны. Попросил у них муки и начал замешивать тесто. Слепил вареники, но они получились почему-то крупные. Сварил, залил сметаной и положил в чашку, завязал в узелок. Отнес на скотный двор как раз вовремя  - подводчик уже собрался уезжать.В поле раздают узелки с едой и называют Ирину Понкратьевну, мою маму. Она грустно отмахнулась: зачем шутить, кто ей пришлет поесть?Подводчик снова говорит:

-Ирина Понкратьевна, это твой сын прислал передачу! Мама заплакала, но это были слезы радости.Столько лет прошло с тех пор, а она всегда вспоминала этот случай.

   На Кавказе в каждой семье много родственников. И это хорошо! Были родственники и у нас. Война разбросала всех по разным местам. Я слабо разбираюсь в родственных связях, а вот старшая сестра Мария знает всех до пятого колена.

В Дагестане жили родственники нашей мамы: бабушка Мария и дедушка Василий. Они прислали маме письмо и просили привезти к ним мою сестру Евдокию, а через год, если все будет благополучно, — меня. Они понимали, как маме тяжело с нами.

   Когда я узнал, что меня ожидает через год, моей радости не было конца. Еще бы! Во мне уже тогда жил дух романтических приключений.

Ивот день отъезда наступил. Я у окна поезда смотрю на горы, они тянутся справа, на реку Терек, на мост через нее. Почему-то запомнился мост. Когда через много лет я проезжал со своим сыном через этот мост, он показался мне намного меньше.

   В детстве все кажется большим. В Хасавюрте переночевали у знакомых. Впервые увидел «тарелку» — черный репродуктор времен войны. Его часто показывают в старых кинофильмах.

   Утром пошли пешком до села Костек. Шесть километров, дорога ровная. Это уже Дагестан. По левой стороне дороги тянется лес. Он в синей дымке, над ним кучевые облака. Нас провожает на ослике лезгин, слева у него на поясе кинжал. Я лезгина сначала боялся, но он оказался добрый, что-то говорил, давал какой-то гостинец. Я уже не помню, что.

   Жизнь у дедушки и бабушки была сказкой. Они имели корову, поросенка, на воле бегали куры. Сажали картофель, кукурузу. Дедушка приносил огромных сазанов — он их ловил в реке Сулак, протекавшей рядом. Снасти он ставил на ночь, а улов приносил утром. Потом вялил рыбу, коптил ее. Но меня почему-то ни разу не взял на рыбалку.

  А еще была плантация сарго. Его стебель напоминает сахарный тростник, сердцевина   сладкая, на макушке — мощным пучком семена. Помнятся гигантские заросли терна у опушки леса. Мы его собирали, когда уже ударят морозы. Пекли пироги, варили варенье. А ежевика сизым ковром росла рядом с плантацией сарго. Какая же она была крупная и вкусная! Я также бегал по лесу и диким зарослям, но уже ради любопытства. С местными мальчишками не знался, они были для меня чужими, разговаривали на непонятном мне языке.

   Однажды дедушка послал меня на речку сторожить бочку. Бочка была старая и худая. Нужно ее замочить и  держать в воде, пока она не разбухнет. От речки рядом протекал ручей. Я в него опустил бочку, наполнил водой, а сам прикорнул на траве. Сколько спал, не знаю. Просыпаюсь  - бочки нет. Долго искал, не нашел. Будет мне теперь! Понурый, возвращаюсь домой.

Дедушка спрашивает, где бочка. И тут моя фантазия разыгралась не на шутку: я вздремнул, в это время налетели разбойники, забрали бочку, меня  хотели взять в плен, но я убежал. Дедушка  тогда меня хорошо проучил.

   Год пролетел быстро. Надо возвращаться домой. Здесь, в селе Костек, русской школы не было, а мне пора в первый класс. Дома ждали перемены: мы жили теперь на новом месте. Другую хатенку, гораздо лучше прежней, нам подарили наши родственники, а еще подарили теленка. Это была телочка, она уже подросла, и мама подыскивала для нее жениха.Я понимал, что я теперь — единственный «мужчина» в доме и обязан во всем помогать по хозяйству. На мне лежал уход за Зорькой, полив  огорода, заготовка сена на зиму. Мама где-то достала для меня маленькую (детскую) косу. Я косил по лугам, оврагам, впадинам. Когда сено было готово, начал таскать его в одно место, куда могла проехать подвода. Сена получился огромный воз. Мама взяла можару — это специальная телега для перевозки сена. Мы все сено перевезли и досушивали его у нас во дворе. На следующий день приехал объезчик и все сено забрал. Это были годы, когда за колосок с поля, на котором уже все убрано, давали пятнадцать лет лагерей. Мне лагерей не дали, я еще маленький, а вот сено жалко.

Этот объезчик — его звали Ландарь — преследовал нас всю жизнь. Однажды мама поехала собирать с бахчи арбузы. Там давно уже все собрали, только в высокой траве прятались маленькие недозрелые арбузики.

Объезчик знал, куда она поехала, ждал ее на лошади весь день — я сам видел! Мама возвращалась поздно вечером. Объезчик все отобрал! Мама боялась, что я могу прибить его, когда вырасту. Уже перед поездкой в Антарктиду я спросил ее, жив ли Ландарь?

— Подох! Совсем недавно подох!

—Мама! Зачем же ты так говоришь: подох!

— А он и не заслуживает другого!

   Летом жара стоит неимоверная. Солнце в зените. Все растения в огороде опустили свои листья. Терек разлился, в затонах в воде лениво лежат буйволы. Только ребятне это нипочем. Ныряют с обрыва вниз головой, плавают. Я еще не умел плавать. От берега — примерно метров двадцать — было мелко, а дальше начиналось сильное течение и глубина.

   Помню все до мельчайших подробностей. Я стоял лицом к берегу, поэтому не знал, что уже подошел к краю обрыва. Еще шаг — и глубина захватила меня! Я засучил руками и ногами, но водоворот затягивал меня вниз. Моя голова то появлялась над водой, то исчезала. Мальчишки на берегу закричали: "Гришка тонет!” Я отчетливо помню, что стиснул губы, чтобы не захлебнуться водой. Я был не на плаву, а в вертикально положении. И тут чья-то рука схватила мою левую руку, а я своей правой рукой схватил руку спасителя. И тут же получил удар по башке. Правильно! Иначе бы утонули оба.

   Спасителем оказалась соседская девчонка — гораздо старше меня. Вытащила на берег, мальчишки обступили полукругом. Немного погодя, пришел в себя. Дома маме не рассказывал, она бы не отпустила купаться. Я все детство провел на Тереке.

   На краю станицы, ближе к лесу, стояла старинная церковь с высокими куполами. А в самом лесу был скит, где когда-то жили монахи. Скит разрушен до основания, рядом сохранились фруктовые деревья, на которых виднелись редкие плоды. Деревья давно одичали, но плоды были мне лакомством, когда я бродил по окрестным лесам.

   Я уже в школу ходил, когда произошел случай, взбудораживший всех односельчан. Ломали церковь. Организатором был председатель Калиновского сельского совета. Наступила хрущевская пора, когда закрывали монастыри, рушили храмы. Началось гонение на священнослужителей. Хрущев заявил, что покажет «последнего попа» по телевизору. Поэтому у местной власти были развязаны руки.Разрушать начали сверху: сбросили колокола, выбили рамы. И тут в проеме окна появились Богородица и Святитель Николай. Посмотреть на чудо сбежались почти все жители станицы, приехала милиция. Стали разгонять народ: это, мол, блики от солнца, мираж! Все исчезло, когда зашло солнце. Церковь разрушили и сровняли с землей. А вскоре председателя сельсовета и всю его семью постигло несчастье. Один был зарезан, другой сгорел в огне, третий раздавлен машиной. На станицу, после разрушения церкви, так же обрушились беды.

   От нашей школы и старшеклассников, и младшие классы посылали на уборку хлопка и кукурузы. Давали определенные задания и нормы. Все старались на совесть, нормы перевыполнены. Нам за работу подарок, да еще какой! В начале августа месяца колхоз выделил грузовую машину для поездки в Тбилиси по Военно-Грузинской дороге. И снова в груди сладко екнуло: жажда путешествий дала о себе знать!В машину загрузили несколько бочек с бензином, усадили и всех нас. С нами были и наши учителя.

   Военно-Грузинская дорога начинается от Владикавказа и пролегает через Крестовый перевал. В то время Владикавказ назывался Орджоникидзе. А еще раньше — Дзауджикау. До Орджоникидзе добирались через Прохладный, Моздок, Беслан. На горизонте показался белокаменный город. Это Орджоникидзе. Уже начало темнеть. Переночевали на полу в какой-то школе. Выехали рано утром. Дорога идет все время на  подъем. Из скалы  выбивается мощный поток сероводородной воды, от нее идет резкий запах.

   Я думаю о нашем водителе. Нужно быть асом, чтобы ездить по таким дорогам. Налево смотреть страшно — пропасть! Кружится голова. Мы все жмемся к правому борту. Проезжаем много тоннелей. Завалов на нашем пути не было. Обычно сводки передают о селях и сходах лавин, и тогда специальные службы с техникой приходят на помощь. Но это чаще бывает в конце августа, Крестовый перевал тогда бывает закрыт.

   Стало холодать. Наверно, мы забрались на большую высоту. Наконец, нашли ровную площадку, на которой было несколько стогов сена. Зарылись в них и благополучно переночевали. Утром умылись, позавтракали. Вода стекает с гор ручьями. Они сливаются друг с другом, образуя мощные потоки. Вода холодная, чистая и вкусная. До Крестового перевала доехали без приключений. Дорога пошла вниз. Горы уже расступились, но все чаще на пути глубокие пропасти. Лучше туда не смотреть!

   Съехали в долину. Слева протекает какая-то речка, справа встречаются сторожевые башни и разрушенные древние монастыри. Остановились попить воды. Подошла средних лет грузинка и показала источник минеральной воды:

-Здесь недалеко, недавно открыт. Вкуснее и полезнее воды нет во всей Грузии! Пошутить вздумала, старая! Вода оказалась слабительная и мгновенного действия. Разбежались все, кто куда. Больше всех досталось мне, учитывая мою жадность: минеральная все-таки, да еще даром!

   Проехали реку Куру. Интересно здесь расположены сады— террасами на холмах. Сколько же труда надо для возведения таких садов! Зато они защищены со всех сторон горами.

   Тбилиси  залит солнечным светом. На окраинах и в центре города дома все больше деревянные, двух-трех этажные, старой постройки. На улице продают мороженое, фрукты, пирожки. Купил десять пирожков, съел, хочется еще. Учителя потом подшучивали надо мной: Григорий съел зараз десять пирожков!

Впечатления незабываемые. Мы бродим по городу, нам показывают достопримечательности, памятные места…

   На холмах Грузии лежит ночная мгла…

Мгла еще не наступила, но собираться в обратную дорогу пора. Какой дорогой возвращались, я не помню. Нас привезли в Пятигорск, он лежит в стороне от трассы. К подножию горы Машук, на место дуэли Михаила Юрьевича Лермонтова, добирались пешком…

Памятник, ограда... Головы грифов повернуты в обратную сторону — знак скорби! Экскурсовод что-то объясняет, много народу.

      Гора Машук рядом. Наползающее облако закрыло его макушку. Можно также пешком добраться до старинного кладбища, где был захоронен поэт. Любящая бабушка потом перевезла прах поэта в свое имение.

В наше время, когда лечился в санатории в Пятигорске, я облазил все места, где ступала нога поэта. В его домике все сохранилось: пистолет, из которого он был убит на дуэли Мартыновым, черная бурка, рукопись стихотворения «Выхожу один я на дорогу». Красивый у него был почерк!

И  за все это время  одно новшество: перекрыта крыша — сгнил камыш.

   Что же было Мартынову за убийство?

А  - ничего! Отсидел на гауптвахте несколько суток. Так говорит история.

Когда мы вернулись домой, учительница дала задание — написать сочинение на тему: «Мои впечатления от поездки в Тбилиси». Я исписал много листов — много впечатлений. Я уже забыл, что писал. Интересно бы его почитать сейчас.

   По литературе и русскому языку у меня всегда были пятерки. В школе большая библиотека, а еще есть сельская библиотека при клубе. Там выбор большой. Интересные книги я читал даже при луне. Такой луны я нигде никогда не видел. Огромный диск поднимается над землей. Если внимательно присмотреться, видны горы, впадины.

   Правил грамматики я не знал. Была одна интуиция, как написать слово и где поставить запятую. Но однажды произошел казус. Писали диктант. Я учился в четвертом классе Гороховой школы. (Их в станице было три, и каждая имела свое название.) Я уже написал диктант и проверял его. Вдруг мой взгляд упал на тетрадь Ксюши Дементеевой — она сидела впереди меня.

Слово дорога она написала через «а». Я тут же исправил свое «о» на «a». Через два дня меня подозвал директор школы Михаил Иванович Уточкин:

   Плотников, у тебя в диктанте всего одна ошибка, ты написал слово дорога через «a». Пришлось поставить четверку. Ты же сначала написал правильно. Как же так? В следующий раз будь внимательнее.

Мог ли я объяснить ему, что я списал, и это произошло первый раз. Мог ли я предположить, какая дорога меня ожидает впереди!

   В четырнадцать лет я официально зачислен на работу в колхоз на летнее время. Сгребали волокушами солому. Два трактора тащат ее, я поднимаю металлические стояки вертикально, а когда соломы достаточно наберется, освобождаю ее. Тракторы были не ДТ-54, они появились позже. Это были тракторы самых первых выпусков, с огромными шипами на металлических колесах и без кабины, с маленьким железным сиденьем. Заводились они рукояткой. Как же мучились тогда с ними трактористы! Где-нибудь сейчас этот трактор стоит на пьедестале. Хотя вряд ли! Даже самолетов— пионеров воздухоплавания— сейчас нигде не увидишь.

 Что же я заработал за лето? Один воз соломы! Так тогда оплачивался труд колхозника.

После окончания девяти классов я уже имел трудовую книжку, так как отработал лето в Строительно-монтажном управлении Чечено-Ингушской АССР разнорабочим.

   Встал вопрос — учиться дальше или продолжать работать и учиться в вечерней школе. Решать мне. Принял решение учиться и работать. Я понимал, как матери тяжело.Так я попал в поселок Черноречье под городом Грозным. Днем работал на стройке Грозненского химзавода, а вечером шел в школу. В десятом классе было более тридцати человек — молодежь разных профессий. Фильм «Большая перемена» — это о нас.

Из всех учеников выделялся Николай Салоедов. Яркая личность с яркой внешностью. На уроки приходил в белой украинской вышитой рубашке. Всегда и во всем первый. Достичь желаемого — его кредо. Любой ценой!  А желаемой была местная красавица. Только замужем. Отвечала ли она ему взаимностью? Наверно, что-то было, если муж, мастер спорта по боксу, «застукал» их однажды дома. Коля спрятался за штору. Весь класс с замиранием сердца следил за тем, как бурно развивался их роман. Коля, после всех испытаний, не отступил.

   Много лет спустя, когда  приехал после работы в Антарктиде в отпуск, спросил Степана, своего родственника, с которым тогда вместе учился, где Николай Салоедов? Как оказалось, он никуда не уезжал. Стал большим милицейским начальником и живет в Грозном. Это было еще до первой чеченской войны.

   Учился я на четверки, только по русскому языку и литературе пять. Директор школы Никита Николаевич Курганский как-то сказал, что у меня гуманитарный уклон, и надо идти по этому пути. А еще он принял живое участие в моей судьбе, и я ему благодарен за это. Я пропустил несколько занятий в школе— оказался на улице. Родственники отказали в жилье за неуплату! Никита Николаевич сам меня разыскал, узнал, в чем дело, и пошел со мной к директору химзавода: выхлопотал место в общежитии.

   Если кто бывал когда-нибудь на химзаводе, представляет себе, что это такое! Клубы пара, дыма и газа! Хитросплетения трубопроводов, эстакады труб и каких-то резервуаров. Воздух со сладким запахом миндаля. Это на первый взгляд он кажется безобидным. Кто работал непосредственно в цехах, получал за вредность молоко.

   В этих хитросплетениях я увидел рабочего, который протянул вверх руку, открыл какой-то вентиль и налил жидкости. Из этой жидкости потом, путем перегонки, получают водку. Далеко шагнула наука. Водку — из нефти! Я говорю ему, что он помрет, если выпьет эту гадость. А он отвечает, что это я помру, а он уже испытал на себе и своих товарищах. И еще просит меня, чтобы я никому не говорил про этот вентиль.

   Однажды бригадир послал меня укрепить внизу опалубку под высоковольтные опоры. Глубина четыре с половиной метра. Я взял проволоку, монтировку, молоток. Спустился вниз и начал работать. Вдруг на мою голову посыпались камни и раствор. Это чеченец Мусса высыпал на меня тачку бетона.

   И снова Господь спас меня: на мне не было ни одной царапины! Я вылез наверх, немного пришел в себя. Спрашиваю Муссу:

— Мусса, зачем ты высыпал на меня бетон?

— Я тебя не видел!    

   В 1956 году чеченцы стали возвращаться на свою родину. В шести километрах от станицы Калиновской пролегает железная дорога, и станция Терек принимала составы с семьями: Хрущев возвращал из Казахстана репатриированные Сталиным народы. Они быстро построили в Калиновской добротные кирпичные дома. Им на постройку давали ссуду. Мой Мусса прибыл из других мест: он отсидел десять лет за угон паровоза.

   Человек отвечает за свои поступки. В каждом человеке есть Совесть. Совесть— Глас Божий. Если Совесть чистая, незапятнанная, то и поступки будут добрыми…А еще есть поступок-порыв. Не знаю, от чего он? То ли от взрыва внутренних сил, то ли еще от чего? Своему поступку объяснения я не нахожу до сих пор.

   После окончания десяти классов я получил аттестат зрелости и продолжал трудиться на старом месте. Однажды встретил своего знакомого, он работает в Северной Осетии на рудниках. Работа там хорошо оплачивается. Мой знакомый говорит, что найдется работа и для меня. Через неделю заканчивается его отпуск, и он будет меня ждать в таком-то месте и в такое-то время. Поедем вместе.

   Я уволился с работы и ждал его целый день. Он не приехал.

Что мне было делать? Возвращаться назад на химзавод? У меня нет жилья, мне негде ночевать. И я поехал один. Приехал в высокогорный район Северной Осетии,- в поселок Верхний Згид. Пошел устраиваться на работу.

Начальник взял мои документы, посмотрел их и молча вернул. А заявление разорвал на клочки, выбросил в мусорную корзину и принялся за свое дело. При этом он не проронил ни слова.

   Оказалось, на рудник принимают после двадцати лет. А мне всего восемнадцать с половиной лет.

Веселенькое дело! Денег нет, знакомых нет, ночевать негде. Хочется есть. Пришлось продать часы,подарок матери.

Сразу же появился «товарищ», еще один такой же голодный и тоже без денег. Пообедали в столовой. Хлеба на подносах целая гора.Бери, сколько хочешь. И все бесплатно. Если у тебя, например, кончились деньги, ты приходишь в столовую, заказываешь несколько стаканов чаю и набираешь хлеба. Все, ты спасен!

Может быть, удастся устроиться на работу в другое место? Есть здесь кроме рудника что-нибудь? Нужно пообщаться с местным населением.

   Кончилась смена. Горняков поднимает на поверхность клеть. Открывается дверца и семь человек, щурясь от солнца, проходят вперед. Какие они все усталые и грязные! Направляются в раздевалку, где теплый душ и чистое белье. А клеть тут же снова опускается за очередной партией. Да, нелегок труд горняка. В этом сам убедился, когда вскоре спустился вниз в забой.

   С самого начала трудовой деятельности мне везло на хороших людей. Это уже потом, где-то во второй половине моей жизни, столкнулся с предательством и подлостью. И такой хороший человек встретился. Это главный геолог Садонской геолого-разведочной партии Чохонелидзе Михаил Ильич. У него доброе  лицо с хорошей улыбкой! Принял меня на работу, устроил с жильем. Вот так я стал полноправным рабочим с романтической профессией проходчик канав. Мои орудия: кирка, лом, лопаты штыковая и совковая. Место работы — перевал Солнечный. Задача: рыть канавы глубокие и широкие по склону горы, пока не обнаружишь жилу — свинцово-цинковую руду…

   Был воскресный солнечный день. Я пришел на работу в выходной день, хотелось больше заработать. Солнце только взошло. Едва начал трудиться над валуном, который упорно не поддавался, как подошли две женщины. Я удивился, обычно в этих местах редко встретишь человека. Женщины объяснили, что идут в аул к больному мальчику -  к своему родственнику. Главную дорогу засыпал обвал, и единственный путь — вот эта едва приметная тропинка, на которой они сейчас стоят. Сколько километров до аула, они не знают, никогда там не были.

   Какое же надо иметь мужество, чтобы одним отправиться в такой путь! А где же мужчины для сопровождения?Оценил ситуацию. Женщин одних отпускать нельзя. Это опасно, могут сорваться в пропасть. Были бы они молодыми, а то бабушке восемьдесят шесть лет. Как оказалось, это мать и дочь. Я стоял перед выбором. Бросить их я не могу и проводить не могу. У нас был категорический приказ: в одиночку никуда без разрешения начальника партии не отлучаться. Мне нужно спуститься вниз и предупредить свое руководство. Если я не вернусь с работы к вечеру, поднимется тревога, будут задействованы поисковые силы. Мне здорово попадет! Ведь нечто подобное здесь уже было. Но пока я спущусь и поднимусь снова, я потеряю много времени и сил, и тогда мы уже ни к какому больному ребенку не попадем. Вот ситуация! Что же делать? После недолгого раздумья принимаю решение сопровождать женщин, а там— что будет. И  мы отправились в путь.

   Я иду первым. Тропинка то идет вниз под уклон, то поднимается вверх. Как только встречаются обрывы, перевожу за руки по очереди женщин на безопасное место, и мы продолжаем путь. Бабушка не говорит по-русски ни слова. Вы видели бабушку восьмидесяти шести лет, которая лазает по горам? Да к тому же я пока не услышал от нее ни одной жалобы!

   Cолнце в зените. Сколько мы прошли, и сколько еще осталось до аула? Никто не знает. Мы сейчас идем альпийскими лугами.   Вы когда-нибудь видели альпийские луга? За свою недолгую жизнь я испытал такое потрясение впервые. Сейчас мы находились среди чарующего, пьянящего аромата цветов и трав, где трудились миллиарды пчел, шмелей и прочих букашек. Добавьте к этому ослепительно чистое, в голубых тонах, небо и — тишину. Хочется упасть в траву, ни о чем не думать и никуда не идти…

   Часов у меня и у моих спутниц не было. Судя по солнцу, мы прошли значительное расстояние, а конца не видно, и никто не знает, где он. Если нам придется заночевать в горах, нужно предпринять меры безопасности. Но у нас ничего для защиты нет! А в горах водятся и снежные барсы, и волки.

   Я чувствовал напряжение в лицах моих новых знакомых, потому что солнце склонилось к закату, а тут еще встретился памятник из камня: «На этом месте трагически погиб…» Едва заметная тропинка заросла травой. Справа была скала, слева— пропасть. Нужно пройти эту узенькую тропинку, и не смотреть влево вниз. Я смело перешел туда и обратно несколько раз, чтобы показать женщинам, как надо себя вести. По очереди перевел их за руки, и мы облегченно вздохнули. Но опасность поджидает там, где ее совсем не ждешь. Впереди показался аул, и все от радости  потеряли бдительность. Мы находились на приличной высоте, и надо было спускаться вниз по откосу из битого туфа.Если кто знает, он состоит из мелких серых пластин и применяется в строительстве. Не успел я и глазом моргнуть, как наша бабушка  первой сделала шаг и покатилась! Я бросился за ней и подхватил ее на руки уже внизу. Счастливая бабулька! Ни одной царапины! Только застыло выражение страха на лице. Молодая женщина в стрессе. Она сама не понимает, что делает, сует мне из пакета конфеты, что берегла для ребенка, и умоляет не бросать их. С чего она взяла, что я их брошу? Мы уже почти дошли. Смотрите — рукой подать! И мы упорно шли вперед за уходящим солнцем. Через несколько минут оно скрылось за гору.

   Стемнело быстро, но видимость еще была.  Все население аула высыпало нас встречать. Для них мы были явлением необычным: их впервые посещала такая делегация. Как же они здесь живут? Ни одного деревца тебе, ни одного кустика. Жалкие сакли из камня. Нет ни света, ни радио. И не за что глазу зацепиться… Бегают одни барашки. Я бы умер здесь от тоски. А они живут! Это их Родина… Отними ее, и они умрут. Так устроен мир.

   Родственники моих знакомых встречали меня, как героя, - зарезали барашка и устроили прекрасный ужин. Угостили аракой – водкой домашнего изготовления. Так я впервые напился и все порывался ночью идти на перевал. Хорошо, что меня удержали!

   Утром я отправился один в обратный путь. Пока я дойду до перевала — до места моей работы, пока спущусь вниз, найду своего начальника и объяснюсь, будет вечер. Нужно торопиться. Какой же там сейчас переполох! Лучше об этом не думать. Я старался запомнить название аула, где волей судьбы мне пришлось побывать.

Это аул Дунта. Я посмотрел потом по карте и другие высокогорные аулы, которые цепочкой расположены друг за другом: Галиат, Махческ, Мацута, Задалеск, Лезгор.

   Через много лет, вспоминая эти события, мне захотелось больше узнать об Осетии и его народе, о культуре, быте и религии. В наше время Северную Осетию стали называть Аланией. Она и раньше называлась так, а народ ее — аланами. Само же слово "алан” происходит от древнеиранского «ариана».

   У осетин есть герой эпоса — легендарный Сослан, склеп которого находится в Мацуту. Они считают его защитником и своим покровителем. .

Традиционно аланы жили высоко в горах, вниз спускаться не любили. Дзуары(святилища) устраивали еще выше — там, где сами не жили и куда не мог забраться даже привычный к серпантинам скот.